(0 1829 - 0 1858)

Доного Хаджи Мурад

Первый сын Шамиля родился в с.Гимры. Вполне возможно; что отец дал имя первенцу в честь своего на¬ставника и учителя шейха Джамалуддина Гази-Кумухского, имевшего большое влияние на будущего имама Дагестана и Чечни.
Жизнь наследника Шамиля можно разделить на три периода: 1-й - жизнь в Дагестане (до 1839 г.); 2-й - в России (1839-1855); 3-й - снова в Дагестане (1855-1858). Лучше всего (сравнительно) изучена жизнь Джамалуддина в России, это и понятно, ведь мальчику было всего 10 лет, когда он покинул Дагестан, и ничем еще проявить себя не успел. Сподвижник Шамиля Гаджи-Али Чохский в своем «Сказании очевидца о Шамиле» писал:
«...Что касается до старшего сына Шамиля Джамалуддина, то он умнейший и образованный человек». Это замечание относится, скорее всего, к тому моменту, когда Джамалуддин уже возвратился в Дагестан, получив образование в России.

Драматические события на Ахульго в 1839 г. поломали жизнь молодого горца. Командующий экспедиционным отрядом генерал-лейтенант П.Х. Граббе надеялся быстро покорить твердыню, но отчаянное сопротивление защитников Ахульго нарушило все планы военачальника. После нескольких труднейших штурмов аула Граббе решил приступить к переговорам, предложив Шамилю, выдать в заложники своего старшего сына, после чего он, Граббе, прекратит военные действия. Видя угрожающее положение защитников Ахульго, имам согласился отдать в аманаты сына, будучи уверенным, что генерал сдержит свое слово и отведет войска от Ахульго, тем самым измученные долгой осадой защитники крепости были бы спасены. Но генерал слово не сдержал. Поняв, что обманут, Шамиль пытался вернуть своего сына, для чего послал на его спасение отряд горцев. Дело кончилось безрезультатно, только в перестрелке шальная пуля попала в руку Джамалуддина, которой он впоследствии плохо владел.

Джамалуддин был отправлен в С. - Петербург, где был принят царем Николаем I и определен в Александровский малолетний кадетский корпус. Для юного горца началась новая жизнь. В январе 1840 г. мальчик был переведен в 1-й кадетский корпус, одно из старейших учебных заведений в России, учрежденное еще в царствование императрицы Анны Иоановны. Обучение в корпусе было серьезным, воспитанники изучали русский, немецкий, французский языки, грамматику, риторику, математику, историю, географию, юриспруденцию, мораль, геральдику, рисование. И, конечно, специальные предметы: артиллерия, фортификация, фехтование, верховая езда.

Джамалуддин быстро усвоил русский язык и в будущем хорошо им владел. От мальчика не требовали перемены религии, считая, что религия дело совести каждого человека, а потому царь предоставил времени решать: примет ли горец христианство или останется мусульманином. При этом было разрешено носить кавказский костюм, как в корпусе, так и затем, в полку.

Джамалуддину разрешили писать письма своему отцу. Разумеется, все письма перед отправкой на Кавказ проверялись. Их переводили на русский язык, копия оставалась у начальства, а оригинал, написанный на арабском языке, с нарочным отправлялся адресату. Впрочем, доходили ли письма до Шамиля, остается загадкой.

«Драгоценный мой родитель Шамиль! – писал маленький заложник большой политики в одном из своих посланий. После долгой разлуки извещаю вам любезный родитель, что я, благодаря Аллаху, жив и здоров; с тех пор как после сражения в 1839 году при Ахульго отправили меня в С. - Петербург, и где я, благодаря Творцу и Милостивейшему Государю Императору нахожусь в воспитательном заведении Его Императорского Величества Государя Императора. В этом же заведении воспитываются почти все генеральские дети, со мною здесь очень хорошо обращается Начальство, и ни в чем моего достоинства не унижают. Скажу вам также милый моей родитель, что все обряды магометанской веры, я исполняю, как исполнял дома, ибо по приказанию Милостивейшего Государя Императора нас учит мулла нашей веры. С тех пор, как я с Вами разлучился, я писал к Вам с дозволения Начальства два раза, а от Вас не получил никакого известия, и потому прошу Вас милый мой родитель не придавать меня забвению; я же буду к Вам писать, как только найду к тому случай, если же Вы любезный родитель будете писать ко мне, то, чтобы доходило вернее, для этого адресуйте Господину Штабс-Ротмистру Кази-Магомеду Дударову, живущему в Кавказской области в крепости Владикавказе, а он по обещанию доставит письмо мне. Если же Вы хотите собственного моего адреса, то адресуйте так: Его Сиятельству Господину Горцу Джамалуддину Шамилю, воспитаннику 1-го кадетского Корпуса в город С. - Петербург. Прошу Вас любезный мой родитель передать от меня поклон всем моим родственникам и знакомым, и засвидетельствуйте от меня глубочайшее почтение. Остаюсь истинно любящий Ваш сын Джамалуддин Шамиль. 29-го июня 1845 года. Его сиятельству Шамилю».

Пролетели годы учебы и вот 6 июня 1849 г. Высочайшим приказом Джамалуддин был произведен из воспитанников 1-го кадетского корпуса в корнеты с зачислением по кавалерии и с прикомандированием к Уланскому Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Павловича полку. Полк располагался к этому времени в г.Торжке Тверской губернии.

Дом Петра Алексеевича Оленина, сына президента Академии художеств, считался в Торжке самым гостеприимным. В доме Олениных часто бывали молодые офицеры, в том числе и Джамалуддин, который произвел сильное впечатление на дочь хозяина дома Елизавету. Необычная судьба корнета-кавказца, его открытый нрав, ореол поэзии, наложенный на него Кавказом - все это было более чем достаточно, чтобы поразить воображение девушки.

Личная жизнь Джамалуддина складывалась благополучно. Удачно продвигалась и военная служба молодого че¬ловека. В 1852 г. он был произведен в поручики, о чем был сделан доклад в инспекторский департамент военного Министерства, в котором говорилось «о производстве прикомандированного к Уланскому Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Николаевича полку, состоящего по кавалерии кор¬нета из горцев Шамиля в поручики...».

Однако вскоре все радужные мечты и планы рухнули. Летом 1854 г. большой отряд горцев вторгся в Грузию. Гази Мухаммаду (второму сыну Шамиля) со своей партией удалось проникнуть в Телавский уезд и захватить имение князей Чавчавадзе Цинандали. Среди многочисленных пленников оказались княгини Чавчавадзе и Орбелиани с детьми и прислугой. Имея таких знатных пленников, Шамиль предложил царю вернуть ему старшего сына в обмен на княгинь. Завязалась переписка, продлившаяся более полугода.

В письме от начальника Главного Штаба Отдельного Кавказского корпуса, генерал-лейтенанта князя А.И. Барятинского к князю Д.Чавчааадзе (мужу одной из княгинь) говорилось:
«...Шамиль спрашивает: дозволено ли ему будет послать в Россию доверенное лицо, чтоб переговорить с сыном, желает ли он возвратиться на родину с тем, что если не пожелает, то Шамиль имеет намерение отречься от него навсегда».

Судьба пленниц, как видно, некоторое время была в руках Джамалуддина, который решил вернуться в горы с тем, чтобы спасти княгинь, хотя неизвестно, как поступил бы царь, если бы сын имама отказался это сделать. Знатные грузинки являлись подданными царя, и Николай обязан был вызволить их из плена.
Обе стороны договорились обменять княгинь с их семействами на Джамалуддина и еще нескольких пленных горцев и в придачу 40 тыс. руб. сер.Полк, в котором служил сын имама, дислоцировался в то время в Польше и, не ожидая доверенного лица, которого Шамиль хотел прислать сыну для переговоров, Джамалуддин вызвался ехать на Кавказ.

Один из современников Джамалуддина офицер Георг Бюнтинг так описывает приезд сына Шамиля:
«...Уволенный Государем Императором от службы, он прибыл сюда, к нам, в Хасав-юрт в конце февраля вместе с князем Чавчавадзе. В продолжении нескольких недель, которые Джамалуддин провел в нашем кругу, приобрел он нашу любовь и всеобщее уважение, он добрый малый недурной наружности и без всякой претензии, с живым умом и здравым рассудком. В будущем, которое его ожидало, он не обманывал себя никакими крылатыми фантазиями, но, сознавая свой долг и имея достаточно силы к выполнению его, доверчиво шел ему навстречу, несмотря на его неизвестность».

Обмен был произведен у разрушенного форта Шаиб-Капу на берегу реки Мичик, находящегося в 5 верстах от Куринского укрепления. Княгини благополучно перебрались к своим, а Джамалуддин в сопровождении двух офицеров, переодетый в черкеску направились к Шамилю. По пути следования, сквозь плотный заслон горцев протиснулся мальчик лет 16-ти и с радостным восклицанием бросился к Джамалуддину. Это был его младший брат Мухаммад Шефи (Последний родился сразу же после событий на Ахульго и поэтому впервые видел своего старшего брата).

«...Наступила необыкновенная минута, не лишенная торжественности, - писал в своих воспоминаниях один из офицеров, сопровождавших Джамалуддина. - Когда мы подошли к Шамилю, Гази Мухаммад сказал несколько слов, Джамалуддин приблизился к нему и хотел поцеловать его руку, но Шамиль прижал его к груди, долго держал в объятиях... До сего времени я составлял себе совершенно другое понятие о Шамиле, но его почтенная наружность, его благородные черты, его изящная, хотя не совсем смелая, манера поразили меня теперь в высочайшей степени и произвели на меня сильное впечатление. Теперь я понял, почему его особа внушает к себе такую фанатическую преданность. После первого объятия Джамалуддин стал по правую руку своего отца, а Шамиль, казалось, погрузился в созерцание сына и беспрестанно жал ему руку, может быть, думая в эти минуты осуществить много надежд с возвращением перворожденного сына!..»

Видимо, Шамиль возлагал надежды на сына, полагая, что Джамалуддин сможет по¬мочь горцам в их борьбе. Однако, молодой офицер, познавший Россию, полагал, что борьба неравна, но все его доводы не доходи¬ли до Шамиля и его окружения.
Жизнь в С. - Петербурге оказалась для Джамалуддина неблагоприятной для здоровья, вскоре появились признаки чахотки. Отец женил его на дочери чеченского наиба Талгика, молодые поселились в высокогорном ауле Анди, затем Карата, где воздух считался целебным для здоровья. А здоровье Джамалуддина ухудшалось, и в отчаянии Шамиль через своих лазутчиков просил царское командование прислать врача. Командир Кабардинского полка, расквартированного в Хасав-юрте, князь Мирский после совещания с вышестоящим начальством отправил в горы полкового врача Пиотровского (с согласия последнего).

Однако и это уже не помогло. Проведя несколько дней и ночей у постели умирающего горца, врач понял, что «больной сам не стремился к выздоровлению. Впрочем, ни слова жалобы, ни укора не было произнесено несчастным молодым человеком. Жертва приносилась безропотно: самоотречение была полное». В начале сентября старший сын Шамиля в возрасте 31 года умер.

Прошёл почти год после смерти Джамалуддина и военнопленный Шамиль по дороге из Гуниба в С. - Петербург стал свидетелем того, о чем ему рассказывал покойный сын. Имам побывал в Ставрополе, Харькове, Москве, Царском Селе и других крупных и малых городах. В С. - Петербурге ему показывали Исаакиевский собор, Публичную библиотеку, Инженерный замок, Кронштадт, театр. Вместе с начальником главного штаба военно-учебных заведений генерал-адъютантом И.И. Ростовцевым Шамиль посетил и 1-й кадетский корпус, в котором когда-то воспитывался Джамалуддин.

Все в корпусе интересовало имама: он участвовал в проведении опыта с электрической машиной, сидел на занятиях в классах, присутствовал при упражнении воспитанников в фехтовании, танцах, гимнастике. В спортзале Шамиль был свидетелем упражнений кадетов на «шведской» лестнице, при этом гость заметил, что так взбирались солдаты при взятии Гуниба.

Конечно, Шамилю показали и фотографию Елизаветы Олениной, о которой, наверное, говорил ему покойный сын. Что думал грозный имам, глядя на портрет девушки?
Впоследствии Елизавета Петровна Оленина вышла замуж за ротмистра лейб-гвардии гусарского полка корпуса жандармов барона Р.Д. Энгельгардта и почти всю жизнь провела в Петербурге.
Это последняя страница печальной истории жизни Джамалуддина, старшего сына имама Дагестана и Чечни.

Причастность: