[опубликовано 8 Апреля 2020]

Доного Хаджи Мурад

Почти трехмесячная оборона укрепленного пункта Ахульго – ярчайшая страница многолетней борьбы горцев за независимость, одно из самых кровопролитных сражений в истории Кавказской войны.

В течение трех недель, со времени выступления из крепости Внезапной, отряд генерала П.Х. Граббе прибыл к своему главному объекту – «гнезду всех волнений и мятежей в Дагестане». С 12 июня началась осада Ахульго.

«Старое и Новое Ахульго … занимали два огромных утеса, разделенных между собою глубоким ущельем речки Ашильты; оба вместе они составляли полуостров, огибаемый с трех сторон рекою Койсу. Верхние площадки этих утесов, огражденные кругом отвесными и каменистыми обрывами, суживаясь к югу, примыкают к окружающим горам только двумя узкими перешейками: от старого Ахульго, (которого поверхность гораздо менее), тянется хребет вдоль берега Койсу; над новым – высится почти отвесно остроконечная вершина, занятая Сурхаевою башней… Обрывы обоих утесов к речке Ашильте и к самому Койсу изрыты множеством пещер. В одном месте оба утеса до того сближаются между собою, что для сообщения между ними переброшено несколько бревен, над пропастью глубиною сажен в 20 или более; но спуски к этому мостику с обоих Ахульго чрезвычайно затруднительны, а в нескольких местах прерываются деревянными подмостками. Река Койсу, протекая между утесистыми берегами, также суживается в одном месте (против Старого Ахульго), так что горцы и через нее перебросили несколько бревен вместо моста. Вообще вся местность вокруг обоих Ахульго чрезвычайно сурова и дика; горы каменистые, бесплодные, как будто все в трещинах»[1].

Помимо того, что горцы воспользовались всеми естественными преградами, они еще дополнительно их укрепили камнями, террасами, завалами, при этом Шамиль, как отмечал Л. Богуславский, «выказал такое знание и понимание инженерного искусства, от которых вряд ли бы отказался любой ученый инженер»[2].

На обоих Ахульго от передовых укреплений были вырыты углубленные окопы, частично крытые сверху, которые служили продольными ходами к дальним частям обоих утесов, где размещались сакли. На Новом Ахульго они составляли целое селение. Для снабжения его водой, здесь же был выкопан бассейн, в который по деревянному желобу была проведена вода из речки Ашильты.  После начала артобстрела желоб был горцами разобран, видимо, для его сохранности и скоро вода в бассейне исчезла, после чего осажденные, по ночам спускались вниз и набирали воду из реки.

На Старом и Новом Ахульго находилось около 4 тысяч человек, среди которых вооруженных воинов насчитывалось около тысячи. Впрочем, оборону держали не только они, но и старики, женщины и дети. «Тут же находились и все их семейства, в том числе и самого Шамиля»[3].

К началу осады царская армия насчитывала: генералов, штаб- и обер-офицеров – 182 чел., солдат – 7490, милиции Тарковской и Аварской – 3600, всего – 11272 человек, а также – 10 горных и 4 легких артиллерийских орудий[4].

Командующий отрядом генерал-лейтенант Павел Христофорович Граббе надеялся быстро покорить скалистую твердыню, но природный феномен, каким являлся Ахульго, и отчаянное сопротивление его защитников потребовали от командования дополнительных сил, после чего атакующие превосходили численностью горцев в несколько раз. Имам Шамиль также не предполагал, что осада Ахульго будет продолжаться так долго, рассчитывая на помощь своих соратников, которые пытались, но в полной мере не смогли помочь своему предводителю.

«Осмотр местности показал, что штурмовать Ахульго немедленно – было предприятием весьма опасным, которое могло повлечь за собой большую потерю и, пожалуй, окончиться неудачей»[5]; следовательно, предстояло предпринять правильную осаду и артиллерийским огнем постепенно разрушать укрепления.

П.Х. Граббе также понимал, что предпринимать серьезные действия против Ахульго невозможно, пока существует Сурхаева башня на горе Шулатлулгох, затрудняющая все действия войск. Поэтому ранним утром 29 июня после сильного артобстрела батальоны Куринского полка были брошены на штурм башни. «Отчаянный бой, – вспоминал Д.А. Милютин, – уже продолжался несколько часов; одна рота сменялась другою, а в 4 часа пополудни посланы были на штурм батальоны Кабардинского полка… но препятствия были непреодолимы и все усилия остались тщетными. Только с наступлением ночи войска по данному им приказанию сошли с утеса, уже облитого кровью. Бой, продолжавшийся целый день, остался без успеха и стоил нам свыше 300 человек потери, в том числе убитых 2 офицера и 34 солдата»[6].

В последующие дни продолжалась канонада, были попытки еще штурмовать башню, и потери с обеих сторон, наконец, 4 июля русские войска заняли укрепление.

Шамиль лишился своего верного сподвижника Али-бека Хириясула. «Алибек был все же убит, – писал летописец Хайдарбек из Геничутля. – Локоть Алибека, который был оторван ядром, отправили тогда к его раненой матери, которая лежала в постели. Когда мать увидела эту часть его руки, она сказала: «Хвала Аллаху, который предопределил сыну моему погибнуть в бою с неверными, а не умереть в кровати». Как же прекрасны мать и сын! Как прекрасны эта львица и этот лев! Когда до Шамиля – повелителя правоверных – дошла печальная весть о переселении Алибека в мир вечности, он произнес фразу из Корана: «Мы принадлежим Аллаху и к Нему мы затем возвращаемся». А потом сказал: «Горе нам! Как же теперь будем противостоять врагам?»[7]. Здесь же были убиты многие верные сторонники Шамиля.

К 12 июля в отряд прибыло подкрепление, теперь общее количество осаждающих составляло 13662 человек и 30 артиллерийских орудий[8].

Положение осажденных становилось угрожающим. Артиллерия бомбила Ахульго, которая, по словам ал-Карахи, «покачивалась и, причем так сильно, что ударяла в спину тем, кто прислонялся к ней»[9]. Защитники крепости не имели возможности спать ночью, не находили покоя и днем. Ночью горцы рыли траншеи, днем русская артиллерия крушила укрепления огнем. Погибших не успевали хоронить, людей косила болезнь, не хватало воды.

Опять кровопролитные штурмы апшеронцев, куринцев, отчаянная оборона изможденных горцев, потери с обеих сторон, зной, скрежет металла и гул канонады. «С каждым боем Шамиль лишался кого-нибудь из самых преданных ему помощников. Неприятель защищался в Ахульго с крайним упорством. В одно мгновение, когда русские войска ворвались в передовую часть укреплений, мюриды, потеряв голову, уже готовы были бежать; но тогда женщины с малолетними детьми бросились вперед и остановили бежавших. Многие из этих героинь, переодетые в мужские платья, сами упорно дрались в передовых укреплениях»[10].

24 июля Шамиль предпринимает попытку начать переговоры. Безуспешно. П.Х. Граббе требует выдачи старшего сына имама Джамал ад-дина. 

27 июля в ставку генерала явился парламентер, чиркеевец Биякай с предложением от Шамиля прекратить сражение. «Генерал Граббе требовал от Шамиля, в удостоверение искренности его, предварительной выдачи сына в заложники»,[11] – пишет в своих воспоминаниях Д.А. Милютин.

«28-го. Опять посланный от Шамиля для переговоров, – писал в своем дневнике П.Х. Граббе. – Не принял его, требуя непременно выдачи сына в аманаты, как залог покорности»[12]. 

П.Х. Граббе предполагал, что значит для имама его старший сын и полагал, что ради сына Шамиль пойдет на некоторые уступки. Переговоры, однако, закончились безрезультатно, и штурм возобновился.

Из записной книжки П.Х. Граббе: «11-го (августа). Нестерпимо жаркий день – возвращение Биякая с уверением, что Шамиль выдаст сына своего в аманаты в изъявление совершенной своей покорности…»[13].

Шамиль, уклоняясь от выдачи сына, видимо, старался потянуть время, тогда как в Ахульго шли работы для усиления обороны.

О положении осажденных и событиях с 4 по 14 августа генерал П.Х. Граббе докладывает в своем рапорте на имя военного мнистра А.И. Чернышева:

«…Между осажденными явилась оспа, больных и раненых у них весьма много. Заключенные в своих смрадных пещерах, они находятся в самом стесненном положении. Нет сомнения, что в войне обыкновенной такая блокада принудила бы всякую крепость к сдаче. Но горцы, не зная никаких удобств в жизни, довольствуясь весьма малым, воспламененные фанатизмом и удерживаемые неограниченным влиянием Шамиля, не решаются положить оружия. Хотя Шамиль чувствует сам крайность своего положения и несколько раз уже подсылал ко мне доверенных людей с предложением покорности, но он не хочет выдать своего сына аманатом, как я того предварительно требовал, и надеется еще по крайней мере на выгодные условия капитуляции и свободный пропуск из Ахульго. Он предлагает мне в аманаты одного из ближайших родственников своих и еще по одному человеку из находящихся при нем жителей Чирката и Ашильты, по моему назначению. Но как Шамиль имеет племянника в Петербурге, представленного им два года тому назад в залог своей покорности, который облагодетельствован правительством, и несмотря на то, в продолжении этого времени не переставал действовать против нас, то я не мог согласиться на его предложение, и поэтому объявил ему, что если он не представит своего сына, то я не вступлю с ним ни в какие переговоры. Нельзя теперь ручаться, что мы достигнем предположенной цели одним обложением и действием артиллерии. Но, по крайней мере, я употреблю все средства прежде, нежели решусь на новый штурм, кроме избежания несомненной и большой потери в людях, я предпочитаю на некоторое время блокаду еще и потому, что сдача Шамиля и его мюридов военнопленными произвела бы в горах более морального влияния, нежели самое взятие замка Ахульго и смерть его защитников…»[14].

Николай I, ознакомившись с докладом А.И. Чернышева, составленным на основе данных генерала П.Х. Граббе, отметил на полях карандашом: «Прекрасно».

Тем временем события при Ахульго шли к трагической развязке.

«…16 августа, – вспоминал Д.А. Милютин, – наконец, объявлено было Шамилю, что в случае, если он, до наступления ночи, не выдаст своего сына в заложники, то на другой же день последует решительный штурм»[15].

Условия генерала П.Х. Граббе были следующие: 1) Шамиль обязывался выдать в аманаты своего старшего сына; 2) он и все мюриды, находившиеся в Ахульго, обязывались сдаться русскому правительству; жизнь, имущество и семейства их остаются неприкосновенными. Правительство назначает им место жительства и содержание, все же остальное предоставляется великодушию русского императора; 3) все оружие в Ахульго передается русскому начальству; 4) оба Ахульго (Старое и Новое) считать на вечные времена землей императора Российского, и горцам на ней без особого дозволения селиться воспрещалось[16].

Из записной книжки П.Х. Граббе: «… Последние условия Шамилю. – Соглашается отдать сына, лишь бы не сдаваться и гарнизону не сложить оружия, как я требую. – Приготовление к штурму…»[17]. Имам медлил. И вот на следующий день «с первым лучом солнца артиллерия открыла огонь со всех батарей…»[18]. Три колонны, состоящие из Куринцев и Апшеронцев, ринулись в атаку. «Батальоны Куринцев, – отмечал биограф Апшеронского полка, – быстро взобрались на скалу, где стоял Новый Ахульго, и, несмотря на обычную встречу наших войск камнями, бревнами и сильным ружейным огнем, взобрались на утес, где находилось отдельное укрепление. В этом месте засело всего 100 отчаянных мюридов, под предводительством Сурхая – главного помощника Шамиля. Мюриды, сделав залп по нашим войскам почти в упор, бросились в шашки, но, опрокинутые, скрылись в своих пещерах, вырытых под самым утесом, откуда и открыли убийственный огонь. Скоро все передовое укрепление находилось в наших руках… Горцы, видя, что важнейший ключ к их позиции взят, отчаянно кидались в шашки на батальоны куринцев, в надежде возвратить передовое укрепление, но все их усилия оказались тщетными, и они погибали под штыками, тут же убили и Сурхая»[19]. Родная сестра последнего, при известии о смерти брата, надела его одежду, повязала чалму и, взяв оружие, бросилась в бой. «Она принялась бить и крушить врагов… Наконец, и она пала в бою и стала мученицей за веру, вслед за своим братом, которого она так жалела»[20].

Положение осажденных становилоь критическим. Участник событий Н.И. Вольф, произведённый за боевые отличия при Ахульго в подполковники, вспоминал: «Шамиль находился в крайнем положении. Подвоз провианта к нему прекратился. Осажденные с трудом и только ночью добывали небольшое количество воды; от множества непохороненных трупов распространялся повсюду смрад, порождавший заразительные болезни; около половины защитников погибли во время штурмов и от беспрерывной канонады…»[21].

Саперам удалось втащить на площадку несколько туров и наскоро устроить ложемент, в котором утвердился авангард войск. «Шамиль, потеряв надежду оттеснить их и удержаться в Ахульго, поспешил выкинуть белый флаг и выслал, наконец, своего сына с несколькими мюридами в качестве заложников…»[22].

Видя угрожающее положение защитников Ахульго, имам Шамиль согласился отдать в заложники Джамал ад-дина.

«… Он передал русским своего сына Джамал ад-дина… со следующими словами, обращенными к Аллаху: «О, Боже, истинно, ты Аллах, который вскормил своего пророка Моисея, да будет над ним мир и молитва, в руках фараона. И, истинно, этот мой сын, если я его отправлю к неверным, то это будет только потому, что он под твоим покровительством и защитой. А Ты есть лучший из хранителей»[23].

Трудно представить, какие мысли одолевали имама, когда в эти драматические дни решалась судьба его первенца. Шамиль до последнего не соглашался на выдачу сына в руки неверных, «ибо не чувствовал себя в безопасности от возможного коварства и обмана» со стороны противника. «Затем, однако, – пишет Хайдарбек из Геничутля, – усилились бедствия, испытываемые детьми и женщинами, а также умножились жалобы со стороны раненных, голодных и слабых. Учитывая слабость перечисленных лиц, претерпеваемые ими бедствия, тяготы, которые они вкушают – голод, жажду, недосыпание, а также обязательность перемирия с точки зрения шариата в случае, если отказ от него влечет за собой нанесение вреда мусульманам, Шамиль согласился все же передать многобожникам усладу своих очей Джамал ад-дина. Последние при этом обязались выполнить следующее условие имама – прекратить бой и возвратиться на свою территорию»[24].

В данном случае Шамиль придерживался шариатского положения о том, что заключить мир с неверными, выдав аманата, законно, если от этого есть польза для всех мусульман, в данном случае осажденным на Ахульго.

Сопровождать Джамал ад-дина в русский лагерь вызвался Юнус из Чиркея, верный сподвижник Шамиля. Ал-Карахи со слов самого Юнуса так описывал этот эпизод:

«…Когда было решено послать заложником Джамал ад-дина, было устроено совещание о том, кто пойдет его сопровождать и обучать обычаям религии ислама. Никто не хотел идти. Тогда Юнус сказал Шамилю: «Я тот, который сделает все, что ты захочешь. И если ты сочтешь нужным, чтобы я пошел с ним, то я пойду». Имам согласился на это, и Юнус, вооруженный, пошел с Джамал ад-дином. Когда они пришли к русским, то те отнеслись к ним с почтением и уважением...»[25].

 Воспоминания Д.А. Милютина: «… Прибывшего в отряд малолетнего сына Шамилева приняли у нас, разумеется, ласково, лелеяли его и холили…»[26].

Из записной книжки П.Х. Граббе: «…Сын Шамиля девяти лет, бойкий мальчик, без робости распоряжается как у себя дома…»[27]. 

Итак, 17 августа 1839 года Джамал ад-дин был выдан аманатом, но царские войска по-прежнему окружали Ахульго и еще крепче стянули кольцо осады.

Пока Юнус с Джамал ад-дином находились в лагере, П.Х. Граббе пытался использовать мюрида в качестве парламентера. Генерал требовал от Юнуса уговорить Шамиля к сдаче. Нетрудно было догадаться, что русские, выманив сына имама, не собираются прекращать военные действия, а полны решимости, занять Ахульго. И тогда Юнус решается вернуться к Шамилю. Но как быть с Джамал ад-дином? Мюрид поручает мальчика пленному земляку Муртазали Чиркеевскому, находящемуся в лагере. При расставании Юнус и Джамал ад-дин, как сообщает летописец, оба заплакали с тем, чтобы через 16 лет встретиться вновь. Под предлогом переговоров мюрид отправляется к осажденным и … назад не возвращается. «Юнус вернулся к Шамилю и просил у него разрешения остаться с ним»[28].  

Если от мира нет никакой пользы, он никогда не будет законным. Если ранее заключение мира представлялось выгодным (Шамиль выдал сына исключительно ради блага мусульман на Ахульго), а потом стало заметно, что выгоднее его разорвать, тогда нужно непременно его разорвать. Поняв, что он обманут противником, Шамиль пытался вернуть своего сына, для чего послал на его спасение отряд горцев. Дело кончилось безрезультатно, только в перестрелке шальная пуля попала Джамал ад-дину в руку, которой он потом не очень хорошо владел.

Заполучив сына имама, П.Х. Граббе 18 августа отправляет к Шамилю генерала А.П. Пулло с условиями капитуляции. На переговорах, которые состоялись на Новом Ахульго, Шамиль «просил сутки на размышление о строгих условиях», высказанных генералом П.Х. Граббе. Как отмечал Н.И. Вольф, очевидец переговоров, «генерал Пулло предлагал Шамилю жить временно в России или в Ставрополе, или, наконец, в аулах Умахан-юрте, Б. Кулларах или Самашках, коих старшины были известны своей преданностью нам. Но Шамиль решительно на то не соглашался и просил, чтобы ему дозволено было жить или в Ашильте, главном опорном пункте его власти, или в Гимрах, где много его родственников, или в Автуре, коего жители из всей Чечни более всех были к нему расположены…»[29].

По мнению Н.И. Вольфа, «отдаться в руки наши он (Шамиль) не думал, не думал и о возвращении к нему сына, а напротив, спрашивал генерала Пуло, что правительство намерено с ним сделать и где он будет жить. Ясно было, что Шамиль не хочет покориться»[30]. Имам «настаивал на том, чтобы ему дозволено было жить в горах, и даже чтобы сын его, отданный уже в аманаты, находился в Чиркее, под присмотром Джамала»[31].

Таким образом, встреча с А.П. Пулло результатов не принесла.

На следующий день в лагерь к П.Х. Граббе прибыли четыре старика, которые просили пощады имаму. Шамиль посылает генералу одно за другим два письма, в которых просит для себя остаться на Ахульго в течение месяца, а затем поселиться в родном селении Гимры[32]. П.Х. Граббе был непреклонен – выход имама в течение трех дней и содержание его в крепости Грозной.

Шамиль раздумывал над создавшейся критической ситуацией и тянул время. Наконец, 21 августа русские войска пошли на штурм, который оказался последним.

«Трудно изобразить все сцены этого ужасного, фанатического боя, – вспоминал Д.А. Милютин, – матери своими собственными руками убивали детей, чтобы только не доставались они русским; целые семейства погибали под развалинами саклей. Некоторые из мюридов, изнемогая от ран, и тут еще хотели дорого продать свою жизнь: отдавая уже оружие, они коварно наносили смерть тому, кто хотел принять его. Неимоверных трудов стоило выгнать неприятеля из пещер, находившихся в отвесном обрыве над берегом Койсу. Приходилось спускать туда солдат на веревках. Не менее тягостно было для войск переносить смрад, наполнявший воздух, от множества мертвых тел. В тесном ущелье между обоими Ахульго, войска не могли оставаться без смены более нескольких часов»[33].

Ожесточение с обеих сторон дошло до невообразимых размеров: «в бою приняли участие женщины, бросавшиеся на солдат с оружием в руках, а дети кидали в штурмующих камнями; чтобы не сдаваться, женщины с грудными детьми бросались в кручу»[34].

Об одном драматическом случае читаем у Хайдарбека Геничутлинского: «Матери, кормящие грудью, забывали о своих грудных детях… Одна, к примеру, женщина из числа мухажиров, сказала своему мужу: «Что же мы будем делать с нашим ребенком? Муж ответил: «Это не тот день, когда заботятся о своих чадах. На каждом из нас лежит сейчас, прежде всего, обязанность участвовать в священной войне. Поэтому бери кинжал и сражайся. Мальчика же нашего оставь на этом камне». Женщина взяла тогда кинжал, а затем, расстелив свой платок и положив на нее свое чадо, вступила в бой. Она сражалась рядом со своим супругом до тех пор, пока оба они не стали мучениками за веру»[35].

А вот как погибли Джавгарат, жена Шамиля и их сын Саид, со слов Абдурахмана, зятя имама: «Жена Шамиля следовала за мужем с ребенком в числе других женщин. Русские стали стрелять в них. Жена его упала замертво на землю, сраженная пулей, оставалась лежать на месте смерти вместе со своим сыном Саидом, который кричал: «Мама, дай молока, я хочу есть!».

Когда Шамилю сказали, что маленький сын еще жив, находясь при мертвой матери, он спросил, кто пойдет за ним, и обещал много серебра. Но никто не вызвался, т.к. было рискованно, со всех сторон место это обстреливалось. Сам же Шамиль не мог идти, будучи занят военными действиями, интересы мусульман поставил выше своего сына, который скончался там. Если бы Шамиль ушел оттуда в другое место, то пострадали бы интересы мусульман, и Шамиль лишился бы и сына, и своих сподвижников. Это великая преданность со стороны Шамиля своему делу»[36]. Хайдарбек из Геничутля дополняя описание этого случая, пишет, что «этот ребенок, когда его затем нашли, сосал грудь своей мертвой матери. Вскоре и он умер»[37].

Среди погибших была и Патимат, сестра Шамиля. Абдурахман рассказывал, что когда русские пошли в наступление имам как будто сказал сестре: «Если ты увидишь, что они тебя нагоняют и нет от них спасения, то бросайся тогда в реку. Ты станешь мученицей»[38]. Когда Патимат убедилась «что нет спасения, вспомнила слова брата, завернулась с головой в платок и бросилась в реку»[39]. Этот факт подтверждает Мухаммад-Тахир ал-Карахи, отмечая, что когда русские вознамерились взять в плен детей и женщин, находившихся на Ахульго, она «завернула свое лицо покрывалом и сама бросилась в Койсу»[40].

По русским сведениям отмечалось около 1200 погибших горцев, «в плен взято было до 900 человек, большею частью женщин, детей и стариков; и те, несмотря на свое изнурение и раны, еще в плену покушались на самые отчаянные предприятия. Некоторые из них, собрав последние силы свои, выхватывали штыки у часовых и бросались на них, предпочитая смерть унизительному плену. Эти порывы исступления составляли резкую противоположность с твердостью стоическою некоторых других мюридов; плач и стон детей, страдания физические больных и раненых, дополняли печальную сцену»[41].

22 августа оба Ахульго были заняты царскими войсками.

Несколько дней с невероятным трудом и большими потерями продолжалась окончательная зачистка Ахульго от последних сторонников Шамиля, укрывавшихся в пещерах, расположенных в отвесных обрывах. Для этого солдат спускали на канатах, и они с помощью гранат и штыков добивали последних защитников Ахульго. Зачистке этих пещер придавалось большое значение, т.к. предполагалось, что Шамиль со своей семьей и ближайшими людьми скрывался именно в одной из них. На самом деле, впоследствии выяснилось, что Шамиль в ночь с 21 на 22 августа со своими приближенными находился именно в одной из таких пещер, а в следующую ночь пробрался незаметно между русскими постами вниз по течению Койсу и через Салатавию добрался до Чечни.

С завершением основных военных действий в русский лагерь доставлялись пленные горцы, в основном женщины и дети. Их помещали в специально отведенное место, рядом со штабным лагерем. День и ночь оттуда раздавались стоны, крики, детский плач. Но сдавались не все, многие предпочитали дорого продать свои жизни, защищаясь до последнего.

Из книги: Доного Хаджи Мурад. Аманат Кавказской войны. Махачкала: Издательство "Лотос", 2019.

[1] Милютин Д.А. Описание военных действий 1839 года в Северном Дагестане… С. 71.

[2] История Апшеронского полка. 1700-1892. Составил Л. Богуславский. СПб., 1892. Т. I. С. 498.

[3] Там же.

[4] Милютин Д.А. Описание военных действий 1839 года в Северном Дагестане… С. 138-139.

[5] История Апшеронского полка… С. 499.

[6] Милютин Д.А. Описание военных действий 1839 года в Северном Дагестане… С. 93.

[7] Хайдарбек Геничутлинский. Историко-биографические и исторические очерки… С. 80.

[8] Милютин Д.А. Описание военных действий… С. 140.  

[9] Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи о дагестанских войнах в период Шамиля … С. 98.

[10]  Зиссерман А. История 80-го пехотного Кабардинского генерал-фельдмаршала князя Барятинского полка (1726-1880). СПб., 1881. Т. II. С. 133.

[11] Милютин Д.А. Воспоминания. 1816-1843… С. 257. 

[12] Записная книжка графа П.Х. Граббе… С. 119.

[13] Там же. С. 122.

[14] РГВИА. ВУА. № 6361. Лл. 7-8.

[15] Милютин Д.А. Воспоминания. 1816 – 1843… С. 260.

[16] Милютин Д.А. Описание военных действий… С. 140.

[17] Записная книжка графа П.Х. Граббе… С. 123.

[18] Милютин Д.А. Воспоминания. 1816 – 1843 ... С. 261.

[19] История Апшеронского полка… С. 511.

[20] Хайдарбек Геничутлинский. Историко-биографические и исторические очерки…С.82.

[21] АКАК. 1885. Т. Х. С. 505.

[22] Милютин Д.А. Воспоминания. 1816-1843 … С. 261.

[23] Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи о дагестанских войнах в период Шамиля … С. 99.

[24] Хайдарбек Геничутлинский. Историко-биографические и исторические очерки…С. 81.

[25] Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи о дагестанских войнах в период Шамиля … С. 102.

[26] Милютин Д.А. Воспоминания. 1816-1843 … С. 261.

[27] Записная книжка графа П.Х. Граббе…  С. 123.

[28] Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи о дагестанских войнах в период Шамиля … С. 106.

[29] АКАК. 1885. Т. 10 С. 505.

[30] Там же.

[31] Милютин Д.А. Описание военных действий… С. 116.

[32] Там же. С. 141-142.

[33] Там же. С. 118.

[34] История Апшеронского полка… С. 513.

[35] Хайдарбек Геничутлинский. Историко-биографические и исторические очерки…С. 82.

[36] Абдурахман из Газикумуха. Книга воспомианний. Махачкала, 1997. С. 50.

[37] Хайдарбек Геничутлинский. Историко-биографические и исторические очерки…С. 82.

[38] Абдурахман из Газикумуха. Книга воспомианний. Махачкала, 1997. С. 50.

[39] Там же.

[40] Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи…С.113.

[41] Милютин Д.А. Описание военных действий... С.116