[опубликовано 12 Февраля 2017]

З.С. Гаирбеков

В прошлом веке Р.А. Фадеев [18; 19; 20] ввел термин «Кавказ­ская война», сделав его научным обозначением событий, происхо­дивших на Кавказе начиная с 1801 г., времени присоединения Грузии к России. Так это название вошло в научный обиход. Однако, по мнению доктора исторических наук, профессора В. Гаджиева [5], термин «Кавказская война» не оценочный термин, а всего лишь гео­графическое определение. В свою очередь, доктор исторических наук, профессор М. Блиев [1; 2] полагает, что, термин не совсем от­ражает историческую действительность. Определение сути Кавказ-

Возможно, не стоит искать термин, который бы точно отражал суть дела. М. Блиев считает, что термин «Кавказская война», не очень искажает события, напротив, объединяет совершенно разно­плановые процессы: переходную экономику, которая связана с формированием феодальной собственности, с образованием госу­дарственности, вместе с тем формирование новой идеологии, и не просто столкновение интересов России и горцев Северного Кавказа, но и внешнеполитических интересов Великобритании, Турции, Персии.

В современной науке дискуссионным вопросом является и ста­тус Кавказской войны 1818-1864 гг. - рассматривать ли ее как внут­реннее событие Российской империи или внешнюю войну?

Одни авторы склоняются к мнению, что установление вассаль­ной зависимости народов Северного Кавказа от Российской импе­рии к началу XIX в., а также закрепление этого факта в договорах с Ираном и Турцией представляются достаточными для утверждения о присоединении региона к России, другие полагают, что происходит завоевание империей региона с классическим установлением отно­шений подданства и имперской системы управления.

В состав Российской империи Кавказ вошел в первой половине XIX в. как результат победоносных войн с Турцией и Ираном. В ис­торической литературе, да и со стороны народов и различных об­щественных слоев России и Кавказа, имеет место различное отношение к процессу присоединения кавказских земель к Россий­скому государству, однако следует признать, что значительная часть горского населения была присоединена насильственно и ока­зала царским войскам сопротивление, что при достаточном знании истории и менталитета народностей Северного Кавказа в тот исто­рический момент было естественно, предсказуемо и неизбежно.

Покорение горцев Западного и Северо-Восточного горного Кав­каза получило название Кавказской войны и заняло длительный от­резок времени. Продолжительность ее оценивается от принятого историографией XIX в. периода в 47 лет (1817-1864) до временного отрезка почти в 200 лет, считая длительность войны от XVIII в. Мно­гие исследователи считают, что полемика о хронологических рамках и типологии этой войны продуктивна лишь при отказе от попытки считать Кавказскую войну чем-то целостным. Данное явление слиш­ком сложно, чтобы относиться к какому-то определенному типу воо­руженного конфликта.

«Сопротивление вольных обществ, военная активность элиты и деятельность имама Шамиля в Дагестане - разные «войны». Воо­руженное противостояние любым попыткам иноземцев покуситься на свободу не имело ничего общего со «священной войной» против неверных. Кавказская война включала в себя одновременно не­сколько типов конфликтов, тесно взаимосвязанных, и дать ей одно­значное определение невозможно» [11].

В исторической литературе существует понятие «цивилизаци­онной войны» - столкновения на основе предельного антагонизма двух культур. Мотивация действий одной стороны в подавляющем большинстве неизвестна, а главное непонятна и неприемлема для другой. Участники конфликта неадекватно оценивают поведение противника, так как в каждом случае опираются на свои «правила игры». Кавказская война - вооруженный конфликт именно такого ти­па. Столкновение было неизбежно, ибо в соприкосновение вошли не просто разные военные структуры, но общества современников, принадлежащих разным эпохам.

Многочисленная европеизированная русская армия, соответст­вующая своему XVIII-XIX столетию, с одной стороны, и горцы - с другой как организация эпохи военной демократии. Непонимание имело, таким образом, слишком глобальный масштаб, это и послу­жило причиной многих недоразумений с трагическим исходом, и конфликт принял ожесточенный и затяжной характер.

Описывать хронологию и события Кавказской войны было уде­лом ее современников, сейчас, по прошествии длительного периода времени, возможно рассматривать ее с позиций межкультурного взаимодействия.

В мировой истории достаточно примеров того, как соседство вооруженных людей, даже не питающих взаимных симпатий, могло продолжаться без серьезных конфликтов - до принятия решения о нападении или ненападении на правительственном уровне (если у обеих сторон имелась политическая организация в виде государст­ва). Сравнительно легко произошло присоединение Кабарды и За­кавказья - территорий, где имелась государственность. Если местная дружина терпела поражение, если местные владетели при­носили присягу на верность русскому царю, если в столице ханства или княжества размещался русский гарнизон, то всего этого оказы­валось достаточно, чтобы население признало новый порядок.

На Северном Кавказе, в большинстве своем не имевшем госу­дарственной организации, Россия не имела никаких шансов окон­чить войну соглашением, поскольку единоличной власти со стороны горцев просто не было. Столиц как таковых не существовало, равно как и стратегических пунктов, захват которых признавался бы обеи­ми сторонами как важное событие, потому впоследствии складыва­ние имамата Шамиля в определенном смысле, облегчало задачу русского командования, так как появилась точка приложения силы, которой до того не существовало.

«Трудности выбора стратегической линии во многом вытекали из того, что русская регулярная армия столкнулась на Кавказе не с аналогичной военной организацией, не с силовой структурой, а с народами, в которых каждый представитель мужского пола был не­зависимой боевой единицей» [9; 10, с. 20].

Вооружение, тактика и боевые качества горцев соответствовали уровню их социальной организации, были порождением и неотъем­лемой частью их быта. Каждый обучался военному делу с детства. «Военная организация горцев Северного Кавказа была малоуязви­ма для европейского силового воздействия, поскольку обладала не­исчерпаемыми ресурсами регенерации. Таким образом, для имперской армии понятие «победа» в такой ситуации вплотную сближалось с понятием «уничтожение» [10, с. 20].

Кавказская война как историческое явление гораздо шире лю­бых заданных паттернов в силу разнообразия и разноплановости процессов ее сопровождавших. Владетели и вольные общества Се­верного Кавказа в юридическом смысле не были субъектами мир­ных договоров с Ираном и Турцией, а находились под управлением последних лишь частично и формально. Этот факт позволяет рас­ценивать борьбу империи с имаматом и государственными образо­ваниями Северо-Западного Кавказа как войну - отчасти внешнюю - против социального гнета.

По мнению А. Кольева: «Затяжная конфликтная ситуация на Северном Кавказе в XVIII-XIX вв. связана со столкновением вы­зревшей русской государственности и проходящими стадию станов­ления собственной государственности горскими сообществами. История, не терпящая пустоты, вынуждала Россию заполнить госу­дарственно неоформленное пространство и обеспечить политиче­ское и экономическое смыкание с Закавказьем». Далее подчеркиваются особенности политической тактики правительства империи: «...вплоть до начала XIX века Россия пыталась гибкими методами склонить горцев к мирному решению возникавших кон­фликтов. Генерал Ермолов, став российским наместником, посчи­тал, что только военный контроль за северокавказскими территориями мог дать возможность свободно развивать взаимоот­ношения с Закавказьем, без которых Российская Империя к тому времени уже не могла себя мыслить. Характерно, что в тот период официальная риторика соответствовала оценке социальной роли "героев" горских набегов. Горцы именовались в официальных доне­сениях "мерзавцами", а уничтожение бунтующих селений вместе с населением, предположительно замешанных в подготовке набегов, полагалось естественным и полезным. Политика Ермолова не спо­собствовала сближению, а, наоборот, ужесточала конфликт. Возни­кали ситуации, когда лояльные к России горцы, под влиянием ермоловских разорений, переходили на сторону вооружённого про­тивостояния».

«В ходе войны были жертвы с той и другой стороны, но, как все­гда бывает, любой процесс не может являться абсолютно одно­значным. Несмотря на всё, было множество случаев взаимопомощи» [22, с. 22, 194; 8, с. 82].

С другой стороны, парадоксально отношение имама Шамиля к раскольникам из России. Он разрешил русским раскольникам, бе­жавшим в горы, свободно отправлять богослужения, возводить ча­совни, поддерживать разбросанные храмы, не требуя за эти права ни податей, ни повинностей [22, с. 49]. За их притеснения Шамиль строго наказывал виновных, а когда положение аула Ведень, в ок­рестностях которого находилось несколько старообрядческих ски­тов, стало ненадежным, он для обеспечения безопасности перевел их в Дагестан [15].

Все эти факты служат достоверной иллюстрацией к утвержде­нию о невозможности определить происходившее исключительно в рамках процесса конфликта, так как наряду с этим параллельно протекал процесс определенного рода консолидации.

Необходимо также отметить, что немалая часть коренного на­селения придерживалась ориентации России. В составе русской армии действовали целые подразделения, сформированные на добровольной основе из представителей кавказских народов, воз­главлявшиеся своими военачальниками [17, с. 81-82].

Офицерский корпус кавказской армии более чем наполовину состоял из представителей местных народов [13].

В период с 1804 по 1854 г. из представителей горских народов были сформированы мелкие иррегулярные части, такие как мили­ция аварская, акушинская, ахалкалакская, ахалцыхская, горско- кавказская, горская, грузинская, гурийская, дагестанская, джаро- лезгинская, имеретинская, ингушская, казикумухская, карабулак- ская, карталинская, мехтулинская, мингрельская, назрановская, осе­тинская, самурская, сюргинская, тагаурская, тарковская, чеченская и др. [9]. С 1844 г. кавказцы, проходившие службу в этих подразделе­ниях, начали получать Георгиевские кресты (№ 1 получил «назра- новский старшина Мачук Мирзаев за оказанную храбрость в делах против горцев 11 июня 1844 года»). В целом с 1844 по 1864 г. только «бесстепенных» крестов для мусульман (с имперским орлом вместо Георгия Победоносца) за отличие на Кавказе было выдано более 750. За один 1851 г. около 200 кабардинских князей и дворян были награждены за отличие в военных действиях против Шамиля [21].

В 1828 г. из «знатнейших кавказских горцев» стал формиро­ваться взвод конвоя Его Императорского Величества, позднее ставший эскадроном. Император Николай I, принимая решение при­влечь горские народы на службу в свой конвой, руководствовался главным образом следующими причинами: оказать горцам доверие, поручив им свою охрану, и показать им Россию, столицу, страну, ко­торой они противостоят, - целью же было убедить сопротивлявших­ся в том, что Россия не стремится их уничтожить, а желает мирного существования.

В Кавказский горский полуэскадрон конвоя попадали предста­вители самых влиятельных и знатных фамилий. Интересно, что в конвое было значительное число представителей именно тех наро­дов, которые более всего воевали с Россией. Часто это были близ­кие родственники и даже дети тех, кто с оружием в руках противостоял России. По окончании службы в конвое и возвраще­нии домой они рассказывали обо всем увиденном и тем самым влияли на своих сородичей. Действительно, привлечение горцев к службе в конвое было психологически и политически грамотным и дальновидным шагом Николая I. Горцы, побывавшие в конвое, ста­новились верными сторонниками России, отношение передавалось и детям, и внукам.

Политика военного командования, направленная на привлече­ние к казачьей службе осетин, грузин и черкесов, также была ус­пешной. Так, с 1856 по 1866 г. население станицы Луковской увеличилось вдвое за счет оказаченных черкесов и осетин [3]. В 1838 г. Александро-Невская слобода недалеко от Кизляра, населен­ная грузинами, была переведена в разряд станиц; к казачьему со­словию были приписаны грузины станицы Шелковской [16].

Таким образом, войну вели не только русские войска, но и сами горцы, и их действия неоднократно заслуживали высокие отзывы командования. Так, после ряда сражений 1841 г. генерал Граббе пи­сал следующее: «.милиция кабардинская, джарская и кумыкская соревновались в храбрости с казаками». А в 1851 г. с отрядами двух наибов Имама боролись мирные чеченцы [17, с. 81-82].

Утверждение о том, что Кавказская война велась империей с целью закабаления народов, населяющих регион, является оши­бочным. Некоторые представители кавказских народов до 1917 г. отмечали, какой немалой была их роль в «присоединении Кавказа». Например, депутат Государственной Думы Российской империи от Дагестанской области напомнил присутствующим: «присоединение Кавказа к России было как русским, так и кавказским делом; это бы­ло дело не только русских, но в то же время и самого кавказского населения» [13].

За помощь России в годы Кавказской войны император Николай I наградил Кабарду почетным знаменем. Вместе со знаменем 2 мар­та 1844 г. император пожаловал Кабарде и высочайшую грамоту, в которой самодержец объясняет причину своей милости: «Постоян­ное усердие, преданность и всегдашняя готовность к поднятию ору­жия против враждебных горцев, оказываемая кабардинскими жителями, обратили на себя особенное Наше благоволение. В оз­наменование коего Всемилостивейшее жалуем кабардинским жите­лям почетное знамя, которое препровождая при сем, повелеваем хранить оное, как знак Монаршего Нашего внимания, и в случае на­добности, употреблять при ополчении против неприязненных Импе­рии Нашей народов.» [12, с. 126].

На необходимость учитывать роль народов Кавказа в присое­динении края к России указывал князь Мещерский в путевом днев­нике, изданном в 1876 г.: «Кавказ был завоеван как оружием русских., так и оружием туземцев Кавказа. На протяжении шести­десятилетней войны на Кавказе мы видим, что в этих войнах всюду и везде отличались тамошние туземцы. Они дали целую плеяду ге­роев, достойных высших чинов и знаков отличия» [12, с. 126].

С.Ю. Витте также считал, что нельзя игнорировать значение ту­земцев в покорении Кавказа [13].

Справедливо мнение о том, что единение с Кавказом соответ­ствовало не только интересам империи, обеспечивая безопасность на одном из важнейших стратегических направлений, снабжая не­обходимыми ресурсами, но и интересам самих коренных народов, предопределив их совместное развитие. Горцы получили держав­ное управление при сохранении привычного самоуправления и внешнее централизующее государственное оформление.

Вместе с тем взаимодействие России и Кавказа в историческом процессе создавало для империи более благоприятные территори­альные и демографические условия, способствовавшие не только государственной, но и континентальной безопасности. Признание таких преимуществ вновь стало осознаваться в отечественной нау­ке [14].

Известный северокавказский публицист в своей книге «Империя Кремля» 1990 г. вынужден был признать, что от внешних завоева­ний русский народ не богател, подобно западным выкачивая сред­ства из колоний [15].

Останавливаясь на некоторых итогах Кавказской войны, на ко­торые раньше не обращали внимания исследователи, следует за­ранее отметить, что факты, подтверждающие бесперспективность борьбы части горцев против России в ходе Кавказской войны, в дей­ствительности существуют.

По одному из откровений самого Шамиля, «эту войну можно было кончить раньше», еще в 1838 г. Именно тогда он собирался изъявить покорность России и прекратить военные действия против нее, но, не встретив понимания, столкнувшись с обвинениями в «измене шариату» и угрозами своей жизни, был вынужден подчи­ниться. По его же признанию, в войне с Россией он потерял свой народ. Незадолго до сдачи в плен уже почти все население, когда- то подвластное имаму, изъявило покорность империи и, вопреки мюридам, благосклонно встречало русские войска и их главноко­мандующего князя А.И. Барятинского [22, с. 55-56; 20, с. 83, 89­100].

В статье, которая была написана в 1859 г. незадолго до оконча­ния войны на Северо-Восточном Кавказе, Н.А. Добролюбов объяс­нял происходившее так: «Шамиль давно уже не был для горцев представителем свободы и национальности. Оттого то и находилось столько людей, способных изменить ему...». Вместе с тем, как от­мечал Н.А. Добролюбов в заключение, находившиеся под властью Шамиля видели, что «.жизнь мирных селений. под покровитель­ством русских, гораздо спокойнее и обильнее.». Это и заставило их делать соответствующий выбор «с надеждою на мир и удобства быта» [13].

С другой стороны, говоря о роли казачества в Кавказской войне, следует отметить, что оно не являлось достаточной силой для по­корения Кавказа. В количественном смысле казаки были не на­столько многочисленны, а в социокультурном недостаточно абстрагированы от противника. «В дореформенный период, несмот­ря на боевые действия, часть казаков сохраняла в горах кунаков и родственников, знала их язык, обычаи. В условиях противостояния некоторые из казаков колебались между двумя культурами, демон­стрируя признаки маргинальной этнической идентичности» [4, с. 41]. Последнее связано с тем, как отмечал автор, что в социокультурном отношении казаки не были абстрагированы от горцев, более того, были им близки. Иллюстрирует этот момент и «Дело Атарщикова», сотника, перешедшего на сторону противника и в 1840-е гг. и не просто принимавшего участие в военных действиях на стороне гор­цев, но и ведшего пропагандистскую работу среди казачества, сол­дат и офицеров царских войск с призывами последовать его примеру. Исследователи отмечают, что подобный факт не был еди­ничным - казаки действовали и в качестве командиров отрядов на стороне горцев вплоть до окончания Кавказской войны [4, с. 41; 6, с. 20-21].

Однако роль казачества в делах кавказской политики была зна­чительной не только как авангарда российской военной мощи, но, что более важно, как проводника последующего мирного диалога между двумя мирами - российским имперским и кавказским патри­архально-родовым.

Как свидетельствовал Р.А. Фадеев, офицер по особым поруче­ниям при князе Барятинском: «Казаки защищают пределы не только действующими полками, состоящими казне третью часть против ре­гулярных и число которых может быть внезапно удвоено и утроено, но еще более массой вооруженного населения» [20].

Казачество по праву своего приграничного обитания не только привносило русскость в среду кавказцев, но и, соединив в себе эле­менты многих национальных культур, открыло двери перед Россией в многогранный кавказский мир.

Таким образом, справедливо рассматривать явление Кавказ­ской войны не просто с позиций военного противостояния, но в должной мере уделить внимание последствиям и результатам не военного характера, но социальным, политическим, экономическим, этнопсихологическим трансформациям, причем с обеих сторон, ко­торые ему сопутствовали. Давая оценку событий, не впадать в крайние представления, приписывая той или иной стороне право на абсолютную истину, но с сугубо научных позиций и на основании достоверных фактов всесторонне изучать данное историческое яв­ление во всем его многообразии порой противоположных тенден­ций. Любой конфликт интересов, в том числе и в истории, вырабатывает более новую и совершенную модель взаимоотноше­ний, является шагом к новому пониманию, бытию и мировоззрению, что особенно ярко иллюстрирует исторический феномен Кавказской войны.

Список литературы

1.    Блиев М.М. Кавказская война, социальные истоки, сущность // История СССР. - 1983.

2.    Блиев М.М., Дегоев В. Кавказская война. - М., 1994.

3.    Великая Н.Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII-XIX вв. - Ростов н/Д., 2001. (Материал размещен на сайте проекта «Казачество в XV-XXI вв.»).

4.    Великая Н.Н. Политические, социально-экономические, этнокультурные процессы в Восточном Предкавказье (XVIII-XIX вв.): автореф. дис. д-ра ист. на­ук. - Ставрополь, 2001.

5.    Гаджиев А. Кавказ в русской литературе первой половины XIX в. - Баку,

1982.

6.    Джимов Б.М. Политика ведущих держав и её отражение в ходе Кавказ­ской войны (конец XVIII - первая половина XIX в.) // Кавказская война: уроки ис­тории и современность: материалы науч. конф. - Краснодар, 1994.

7.    Доного Хаджи Мурад. Победит тот, кто владеет Кавказом. Миниатюры Кавказской войны 1817-1864. - М., 2005.

8.    Кавторадзе А.Г. Генерал А.П. Ермолов. - Тула, 1977.

9.    Лапин В.В. Армия России в Кавказской войне XVIII-XIX вв. - СПб., 2008.

10.    Лапин В.В. Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. - СПб., 2005.

11.    Лапин В.В. Кавказская война - война взаимного непонимания // Россия и Кавказ. - СПб., 2003.

12.    Лурье С.В. Российская империя как этнокультурный феномен // Циви­лизации и культуры. - М., 1994. Вып. 1.

13.    Матвеев В.А. Исторические особенности утверждения геополитических позиций России на Северном Кавказе. Дискуссионные аспекты проблемы и реалии эпохи // Россия XXI. - Ростов н/Д., 2002. - № 6.

14.    Матвеев В.А. Особенности этнополитических процессов в зонах сме­шанной восточнославянской колонизации на Юге России [Электронный ре­сурс] - URL: 

15.    Матвеев В.А. Россия и Кавказ в объективе исторических познаний. - Армавир-Ростов н/Д., 1998.

16.    Омельченко И.Л. Терское казачество. - Владикавказ, 1991.

17.    Тройно Ф.П. Кавказская война и судьбы горских народов // Кавказская война: уроки истории и современность: материалы науч. конф. Краснодар 16-18 мая 1994 г. - Краснодар, 1995.

18.    Фадеев А.В. О внутренней социальной базе мюридского движения на Кавказе XIX в. // Вопр. истории. - 1955. - № 6. - С. 67-77.

19.    Фадеев А.В. Россия и Кавказ в первой трети XIX в. - М., 1961.

20.    Фадеев Р.А. Кавказская война. - М., 2005.

21.    Центральный государственный архив КБР. Ф. 16. Оп. 1. Д. 36. Л. 1.

22.    Шамиль на Кавказе и в России: Биографический очерк (Репринтное воспроизведение изд. 1889 г.) / сост. М. Н. Чичагова. - М., 1995.