[опубликовано 9 Декабря 2018]

Н.И. Покровский

Проникновение царизма на Северо-восточный Кавказ

Присоединение  Северо-Восточного  Кавказа очень тесно  связано с  включением  Закавказья  в  состав  России.  Собственно  говоря, второе  закончилось  тогда,  когда  первое  еще  едва  намечалось.  С присоединением Грузии к  России народы  Закавказья избавлялись от чрезвычайно тягостного и разрушительно влиявшего на них турецкого  и  иранского  господства.

Вторым  благоприятным  условием  для  дальнейшего  развития Закавказья  нужно  считать  установление  тесных  экономических связей с Россией,  а затем и включение закавказских народов в общероссийскую  хозяйственную  систему.  Но наряду с этими, несомненно положительными  следствиями,  присоединение  имело  и оборотную  сторону,  связанную  с  колониальной  политикой  самодержавия  в  разных ее проявлениях.

Понятно,  что  от  присоединения  Закавказья  выиграла  и  Россия.  Она не только получила богатые и торговые районы,  не только  приобрела  возможность влиять на европейско-среднеазиатскую торговлю.  Она  получила  земли  с  большими  потенциальными  хозяйственными  возможностями:  с  горными  богатствами  и  плодородными  почвами.

Но,  говоря об  истории  Кавказа в  первой  половине  XIX  в.,  приходится принимать во внимание не только взаимоотношения России и Кавказа с его ближайшими соседями,  Турцией и Ираном.

На  Ближнем  Востоке  завязался  в  это  время  один  из  очень важных узлов международных противоречий.  По различным причинам  кавказскими  делами  живо  интересовались  многие  европейские державы,  в особенности же Англия и Франция.  Эти государства  вели  между  собой  борьбу  за  обладание  ближневосточными торговыми  путями  и  рынками.  Россия,  стоявшая  на  севере  этих путей  и  владевшая  частью  рынков,  рассматривалась  ими  как  помеха,  которую они стремились устранить.

Такое  положение  постоянной  напряженности  придавало  на Кавказе  особенно  большое  значение  вопросам  военным.  Кавказский  хребет,  как  известно,  имел  очень  большое  стратегическое значение:  он  отделял  Закавказье  от  остальной  территории  империи.  Сообщение  между  этими  двумя  частями  возможно  было  в первой  половине  XIX  в.  лишь  по  двум  дорогам.  Одна  из  них, проходившая  через  Дарьяльское  ущелье,  где  позже  проложена была Военно-Грузинская дорога,  долгое время была очень неудобна  из-за  больших  природных  трудностей,  с  одной  стороны,  и опасности  набегов  соседних  горских  племен  —  с  другой.  Вторая вела  по  берегу  Каспийского  моря,  через  Дагестан.  В  отношении рельефа она была гораздо удобнее,  но проблема отношений с горцами стояла и здесь.  Что касается дороги по берегу Черного моря, то  ее  в  то  время  еще  не  было,  значительные  участки  побережья были  непроходимы.  Итак,  один из  мотивов продвижения  в земли горцев  Северо-Восточного  Кавказа  был  чисто  военным  —  установление  для  войск  легкого  и  безопасного  сообщения  с  Закавказьем.  Впрочем,  этот  мотив  имел  известное  значение  и  для  развития  торговых  связей.  В  то  же  время  все  это  было  важно  и  для развития  экономики  края.  Сам  по  себе  факт  обладания  хребтом, таившим  в  своих  недрах  большие  богатства,  не  был,  разумеется, безразличен для развивающейся промышленности страны.  Кавказское  командование,  в  числе других  дел,  занималось  и  обследованием  горных  месторождений.  Перелистывая  документы  XVIII—XIX  вв.,  нетрудно  найти  в  них  свидетельства  этих  изысканий.

Само собой разумеется,  что в исследуемое нами время это занятие было  второстепенным,  так  сказать,  подсобным  среди  многосложных  забот  главнокомандующего  Отдельным  Кавказским  корпусом.  Но историк,  оценивая ту роль,  которую Кавказ сыграл в российской экономике,  не имеет права забывать о горных богатствах.

В  восемнадцатом  же  веке  и  в  первой  половине девятнадцатого  — больше  привлекали  дербентская  марена,  шерсть,  шелк,  а  главное  —  достаточно обширный рынок сбыта.  Таковы те мотивы,  которые  должны  быть  приняты  во  внимание,  когда  приходится  говорить  о  значении  для  России  завоевания  Кавказского  хребта. Кавказские  горы,  как  и  их  население,  сыграли  свою  роль  и  в военных  вопросах,  как  и  в  экономике  и  даже  культуре  России. Нельзя  забывать  того,  что  борьба  горцев  за  независимость  имела некое  влияние и  на формирование литературных  и  общественных взглядов  по  крайней  мере  некоторых  крупных  представителей русской  литературы.

Однако,  когда  мы  говорим  о  значении  включения  кавказских народов в общероссийскую экономику, когда нам приходится оценивать культурные  взаимоотношения  и  взаимные  влияния  Кавказа  и  России,  это  еще  не  значит,  что  тем  самым  мы  определяем  и конкретные мотивы завоевания Кавказа русским правительством.

В самом деле, включение кавказских горцев в состав  России было фактом  объективно  прогрессивным.  Это не  выражается  очень ярко  в  разбираемый  период,  когда  закладывается  только фундамент  экономической  и  культурной  близости.

Но  уже  во  второй  половине  XIX  в.  фактов,  рисующих  значение  русского  влияния,  будет  набираться  все больше  и  больше.

И все же это  лишь  одна  сторона дела.  Другая же заключается в  характере  присоединения горцев  к  России. Присоединение совершалось преимущественно  насильственным путем. И историк, исследующий сложные взаимоотношения  описываемого периода, должен  помнить  об  обеих  сторонах  факта,  об  объективной  прогрессивности  его  в  той  же  мере,  как  и  о  реакционности  колонизаторских  методов.

Только после  этих  предварительных  замечаний  и  можно  приступить  к  выяснению  тех  мотивов,  какими  руководилось  царское правительство  в  завоевании  горцев  Северо-Восточного  Кавказа.

Задачи наступления  царизма  на Кавказ 

Захват земель Самодержавие  пришло  на Кавказ  с двумя задачами:  захватить для  русского  помещика  плодородные  кавказские  земли  и  обеспечить русскому купцу обладание торговыми путями.  В нашей исторической  литературе,  как  правило,  преимущественное  внимание уделялось  проблемам,  связанным  с  решением  второй  задачи,  захватом  торговых  путей,  в  то  время  как  первая  —  захват  земель  —  оставалась  в  тени.  В  результате  освещение  получилось односторонним.  Между тем стремление к захвату земель не менее ярко  характеризует  историю  завоевания  Кавказа,  особенно  в XVIII  и  начале  XIX в.,  чем овладение опорными точками  на торговых  путях.

Для  того,  чтобы  убедиться  в  этом,  достаточно  хотя  бы  бегло просмотреть  официальную  и  частную  переписку деятелей  кавказской  администрации,  например  письма  Ермолова.

Общеизвестно,  что  еще  в  конце  XVIII  в.  начались  пожалования  и  захваты  земель.  «Как  к  умножению  поселений  на  линии имянным указом,  данным Сенату 22 декабря  1782 г.,  —  говорится в  официальном  документе,  —  дозволено  князю  Потемкину  раздавать  земли  до  линии  Моздокской  желающим  под  поселение,  с 1784  года  и  начали являться  по  Кавказской  линии  деревни  князя Александра Алексеевича Вяземского,  князя Александра Андреевича  Безбородко,  графа  Александра  Романовича  Воронцова,  графа Ивана Григорьевича Чернышева и других». 

В  XIX  в.  поток  пожалований не прекращался.  Помещики жадно бросались на Северо-Кавказскую степь,  расхватывали ее.

Приведем для иллюстрации выдержки из высочайшего повеления на имя главнокомандующего Кавказской армией Гудовича:

«Министр  внутренних  дел  донес  мне  о  доставленных  Вам  сведениях  по  просьбе  отставного  поруч.  Столыпина  об отводе  ему для поселения  и  разных  хозяйственных  заведений  до  4000  десятин земли  Кавказской  губернии,  в  Георгиевском  уезде,  по  течении р.Кумы между дач  казенных  селений  Солдатско-Александровского  и  Отказного  состоящей.  Утвердясь,  что  жительствующий  на нем [на просимом участке.  —  Н.П.] без всякого утверждения горский  уроженец  уздень  —  Бегидов,  с  подвластными  ему  20-ю душами,  по  уважению  всегдашних  от  него  беспокойств  указанным поселянам,  должен  быть  непременно  оттуда  переселен  в  другое место...  Я  поручаю вам просимый Столыпиным участок, до 4 тыс. десятин  в  себе  заключающий,  отвесть ему...».

Но если в  1807 г. раздачи шли преимущественно в ставропольских,  калмыцких  и туркменских степях,  то в середине XIX в.  они идут уже в  непосредственной близости  к самым горам.  Сейчас же по  завоевании  Восточного  Кавказа  представители  помещиков, жадно  ожидая  дележа  вновь  завоеванных  земель,  подсказывают начальству  принципы  этого  дележа.  Под  стремление  захватить большие и лучшие куски подводится даже «идеологическая» база. Вот  что  мы  находим  в  одном  из  журналов  1860  г.:  «Одной  из важных  причин  застоя  промышленности  в  Кавказской  области... должно  считать  отсутствие  в  крае  помещиков.  Более  или  менее образованные  и  крупные  землевладельцы  —  первые  двигатели всякой промышленности  и как потребители,  и как люди с деньгами,  и  как  образованный  класс».  Аттестовав,  таким  образом,  с самой  лучшей  стороны  крупных  помещиков,  без  которых  «мы дошли  бы  до  состояния  персиян  или  турок»,  автор  переходит  к делу:  «Многие  ветви  сельской  промышленности,  самой  выгодной и  ценной,  могут  развиваться  с  успехом  только  в  их  [помещиков.  —  Н.П.]  руках».  И,  наконец,  «впрочем,  и  раздача  земель  в собственность за заслуги...  не будет вредна в экономическом отношении»,  так  как  получившие  землю  чиновники  затем  перепродадут ее помещикам.  И автор проектирует широкие раздачи  «земель калмыцких,  ногайских  и  горских  вплоть  до  окрестностей  гор»  и, наконец,  «в самых горах».

Результаты ограбления горских земель оказались значительны. В общем, почти за сто лет с 1713 по 1804 г. роздано было 623 306 десятин, 241 кв. сажень, причем список раздач, приводимый Бентковским, указывает на особо сильное расхищение земель во второй половине XVIII в., в эпоху, предшествующую началу мюридизма. Обращает на себя внимание наличие очень крупных раздач: так, в 1765 г. князю Вяземскому отведено 102 483 десятины, 475 кв. сажень, в 1785 г. князю Потемкину 29 762 десятин. Это указывает на непосредственную заинтересованность правящей кучки крупнейшего дворянства в захвате предкавказской степи. Таков был социальный заказ русского помещика русскому царизму.  Помещик требовал земель.

Завоевание торговых путей

Но  купец  также  нуждался  в  завоевании  Кавказа  как  рынка  и как пути,  ведущего на богатый  Восток.  И если по требованию помещика  царизм  захватывал  богатые  предкавказские  степи,  то  по требованию  купца  он  завоевывал  торговые  пути.  Эта  причина приобретает  особенную  важность  в  середине  XIX  в.,  т.е.  в  то время,  когда в Чечне и Дагестане развернулось широкое крестьянское движение.  Кавказ для  царской  России был  путем  на  Восток, и  первенствующую  роль  здесь должен был  сыграть  захват  Черного  и  Каспийского  морей.  Решающим  был  захват  Черного. Захват  Кавказа  царской  Россией  в  конце  XVIII  в.  имел  своим следствием быстрое продвижение русских товаров на среднеазиатские  рынки,  в  Персию,  Турцию,  Афганистан и даже к самым границам  Индии.  Но русский  капитал уже  в  середине  XIX  в.  столкнулся  здесь  с  Англией.  И  если  «до  1840  года  русские  обладали почти  исключительной  монополией  на  торговлю  иностранными продуктами  в  этой  области»,  то  в  пятидесятых  годах  «русская торговля...  ограничивается  обороной  крайних  границ  своей собственной  таможенной  области».

В  этих  условиях  овладение  Кавказом  приобретало  для  торговой борьбы с Англией,  как,  впрочем,  и для овладения восточными рынками,  особо  важное  значение.

Таким образом,  овладение  Кавказом имело значение не только для  удовлетворения  аппетитов  гонявшегося  за  землями  русского помещика,  не  только  для  захвата  того  или  иного  торгового  пути русским купцом,  оно было необходимой составной частью во всем колониальном движении  царской  России на Восток.

И  борьба  горцев  Северного  Кавказа  за  свою  независимость могла  сорвать  все  ближневосточные  планы  российского  царизма.

«Кавказские горы,  —  писал  Маркс,  —  отделяют  Южную  Россию от роскошных провинций  Грузии,  Мингрелии,  Имеретин и Гурии, отторгнутых  Московитянами  от  мусульман.  Этим  ноги  гигантской империи  отрезаны  от  туловища.  Единственная  военная  дорога, заслуживающая это название,  вьется от Моздока к Тифлису через узкое  Дарьяльское ущелье,  она защищена непрерывной цепью укреплений  и  подвергается  с  обеих  сторон  беспрерывным нападениям  враждебных  кавказских  племен».

Царизм  достаточно  хорошо  понимал  это  положение  не  только в  пятидесятых  годах  XIX  в.  (когда  Маркс  писал  эти  строки),  но и  в  XVIII  в.  и  одновременно  с  движением  в  Закавказье  и  захватом  предкавказских  степей  вел  планомерное  наступление  на  горцев  Северного  Кавказа.

Ранние  попытки  наступления  на  Кавказ

До середины  XVIII  в.,  т.е.  до  тех  пор,  пока  северный  берег Черного  моря  не  оказался  в  руках  России,  царизм  придает  наибольшее  значение  на  Кавказе  захвату  Каспийского  моря.  Сюда направлены  и дипломатические  усилия  Ивана  Грозного  в  XVI  в., и  походы  XVII  и  XVIII  вв.

Несколько  позже,  с  конца  XVIII  в.,  царизм  выходит  на Черное море.  С  присоединением  Украины  и  Крыма  начинается  борьба  за превращение его в русское озеро.  Борьба, в которой завоевание Кавказа занимает одно из основных мест.  Отсюда стремление царизма в Закавказье,  иранские и турецкие войны конца XVIII—XIX вв.

Разумеется,  международное  значение  кавказской  горской  проблемы  нельзя  не  учесть  при  оценке  событий,  связанных  с  историей мюридизма и имамата.  Таким образом,  в завоевании Кавказа комбинируются элементы захвата земель с стремлением выхода на Ближний Восток.  Это комбинирование задач приводит к довольно сложной  географической  картине  продвижения  на  Кавказ  вообще и  на  восточный  —  в  частности.  Как  мы  сказали,  торговый  путь, связывавший  Москву  с  Ираном  через  Астрахань,  пролегал  по Каспийскому морю.  Вот почему на Восточном Кавказе царизм появляется  раньше,  чем  на Западном.

Первые  кавказские  дела,  с  которыми  нам  приходится  сталкиваться,  —  это дела  кабардинские,  грузинские  и дагестанские.  Остановимся  немного  на последних.

XVI  и  XVII  вв.

Первые  русские  поселения  на  Кавказе  возникают  в  низовьях Терека,  т.е.  на  торговом  пути  из  Астрахани  в  Иран.  Россия  закрепляется  здесь,  закладывая  в  1567  г.  городок  Терки.  В  XVII  в. уже предпринимаются попытки захвата западного побережья Каспийского  моря  движением  от  устьев  Терека.  В  это  время  Россия входит  в  первые  сношения  с  шамхалами  Тарковскими,  которые  в дальнейшей  истории  завоевания  Кавказа играют немалую  роль.  В 1604  г.  предпринимается поход окольничих  Бутурлина и  Плещеева  в  шамхальство,  поход,  закончившийся  полным  разгромом  московских войск.  Затем до начала XVIII в. движение на Кавказ прерывается  —  царизм  слишком  сильно  занят  в  это  время  своими внутренними делами.

...и   начало  ХѴІІІ-го

Вновь  появляются  его  войска  на  Восточном  Кавказе  в  1722  г. при  Петре  I,  который отвоевывает у  Персии все  Каспийское побережье  Кавказа.  Однако  преемники  Петра  опять  принуждены  отступать.  За  все  это  время  захватываются  более  или  менее  прочно только  низовья  Терека:  здесь  начинается  организация  первой  по времени  военной  линии  из  гребенских  казаков.  В  1724  г.  сюда переселяется  с  Дона  несколько  казачьих  станиц.  В  1739  г.  из нижнетеречных  станиц  образуется  сплошная  Кизлярская  укрепленная  линия.  Это  начало  борьбы  с  чеченцами  за  захват  чеченской  плоскости,  и,  хотя  пока  делаются  только  первые  шаги,  чеченцы  уже  достаточно  осязаемо  чувствуют  на  себе  режим  «тюрьмы  народов»,  отвечая  на  попытки  закабаления  восстаниями.

Одновременно  идут  деятельные  сношения  с  кабардинцами,  которых  русский царь с  XVI  в.  рассматривает как своих вассалов.  Но и  здесь особо серьезных  успехов  не  достигнуто.  В  общем до середины  XVIII  в.  Восточный  Кавказ  остается  вне  непосредственного влияния царизма.  Здесь идет борьба за преобладание между Ираном и Турцией,  и  в  середине  XVIII  в.  победителем  из нее  выходит первый, сохраняющий, хотя и не всегда реально, свое господство в Грузии  и  Дагестане.  Впрочем,  в  последнем  речь  может  идти  только  о плоскости,  в горы персидскому шаху проникнуть так и не удалось.

Политика  Екатерины  П

Резко  меняется  положение  дел  с  конца  пятидесятых  годов XVIII  в.  К  этому  времени  в  России  появляются  уже  признаки разложения крепостничества,  и Екатерина II,  стремясь к расширению территории, усиливает нажим на Предзакавказье, к которому граница империи придвинулась вплотную.  В самом деле,  в  1763 г. основывается  крепость  Моздок,  предназначенная укрепить  власть царизма  в  Кабарде.  Отметим  мимоходом,  что  уже  в  этот  период, на  заре  царского  вторжения  на  Кавказ,  царизм  ведет  политику привлечения  к себе  кабардинских феодалов,  наделения  их  поместьями  и укрепления  их  права на эксплуатацию  горской  крестьянской массы.  Такая политика активно инициируется и поддерживается самими этими  феодалами.  С  подобными  явлениями  нам  неоднократно  придется  сталкиваться  и  в дальнейшем.  Однако Моздок — только прелюдия.  Уже  в  шестидесятых  годах  XVIII  в. идет переселение на Терек в район  Моздока целого ряда казачьих станиц.  Это  мероприятие  отрезает  степи  от  гор  и  дает  возможность  приступить  к дележке степной  земли.

В 1785  г.  учреждается уже кавказское наместничество в составе  Екатериноградского,  Кизлярского,  Моздокского,  Александровского и Ставропольского уездов.  К этому времени царизм в основном  закончил  захват большей  части  Предзакавказья,  главным  образом  предзакавказской  черноземной  степи,  и  начинает  устраиваться  на  новых  землях.  Идет  целая  вакханалия  раздач  и  самовольных  захватов  земли.  Помещики,  тем  или  иным  способом  добывшие  себе  участки  в  покоренном  крае,  переводят  сюда  целыми деревнями  крепостных.  В  1776  г.  принято  было  решение  об  организации  новой  укрепленной  линии,  а  в  1777 — 1780  гг.  строится целый ряд крепостей между Азовом и  Моздоком.  Позднее крепости  эти были  превращены  в  казачьи станицы.  Задачей их являлась подготовка  дальнейшего  движения  против  независимых  пока  еще горцев.  Азовско-Моздокская  линия,  вместе  с  линией  Терской, представляла  собой  надежную  опору  различным  экспедициям, предназначенным  для  приведения  горцев  в  «покорность».  С  того же  момента,  как  захваченная  территория  целиком  осваивалась, линию  можно  было  вынести  вперед  и  таким  образом  получить  в полное свое  распоряжение  новый участок.

Почти  одновременно  с  захватом  степей  Северного  Кавказа  царизм  возобновляет  движение  на юг,  в  Закавказье.  Но  на этот  раз речь  идет уже  не о  захвате  Каспийского побережья,  а о борьбе за Черное  море  и  пути  на  Ближний  Восток.  И  как  один  из  первых шагов  в  этом  направлении  —  утверждение  царского  владычества в Грузии.  Присоединение Предкавказья к  Российской империи открыло дорогу в Закавказье,  которой предстояло уже в ближайшее время  превратиться  в  важнейший  из  кавказских  стратегических  и торговых  путей,  —  Дарьяльское ущелье.  Уже в  конце шестидесятых  годов  во  время  русско-турецкой  войны  направляются  по этому пути царские войска в  Грузию для охраны последней от турецкого  посягательства.  Это  начало  военного  освоения  Закавказья.  В  последующие  годы  оно  закрепляется  и фактически,  и дипломатически.  В  1783  г.  заключается  русско-грузинский  трактат, по  которому  Грузия  добровольно  отдается  под  протекторат  России  —  для  Грузии  тогда  это  был  единственный  путь  спасения  от страшной  иранской  и турецкой угрозы.

Укрепившись  в  Тифлисе,  русские войска начинают движение к  Каспийскому  морю.  В  последнем десятилетии  XVIII  в.  и в  первом  —  ХІХ-го  проводится  ряд  походов,  направленных  против иранского  владычества  в  закавказских  ханствах,  долине  Куры  и Аракса  и,  что  особенно  важно,  против  Баку  и  Дербента.  Царизм неоднократно  пытался  захватить  эти  два  важнейших  на  Кавказе порта  Каспийского  моря,  но первые походы заканчивались неудачами.  Такими  были  —  поход  Зубова  в  1796  г.  и  несколько позже  —  поход  Цицианова  к  Баку,  поход,  который  стоил  жизни царскому  главнокомандующему.  И  только  в  1806  г.  Баку,  наконец,  был взят.  Одновременно царские войска вошли и в Дербент.

Упомянем,  наконец,  еще об одном моменте,  прежде чем перейти к очерку истории завоевания Восточного Кавказа в первой четверти  XIX  в.  Речь  идет  об  обстоятельстве,  в  дальнейшем  чрезвычайно  серьезно  повлиявшем  на  ход  борьбы  горцев  Восточного Кавказа  за  независимость  и  в  некоторые  моменты  замыкавшем движение  в узкие рамки восточной части Кавказского хребта.  Мы имеем  в  виду  присоединение  к  России  горцев  Центрального  Кавказа.  И  здесь опять-таки  мы не  будем останавливаться на подробном  описании  этих  событий,  нам  важно  лишь  констатировать  некоторые  факты.  Россия,  охраняя  сообщения  с  Закавказьем,  употребляет  все  усилия  для  прочного  закрепления  в  центральной части  Кавказского  хребта,  которая  прорезывается  Военно-Грузинской  дорогой.  С  этой  целью  в  конце  XVIII  в.  и  в  первом  десятилетии  XIX  в.  предпринимается ряд  походов для полного подчинения  сначала  Осетии,  а  затем  и  кабардинцев.  В  1802,  1804  и 1806  гг.  проводится  ряд  карательных  экспедиций  в  Осетию.  Экспедиции  эти  по  жестокости  расправы  с  осетинами  не  уступают, пожалуй,  стяжавшим  себе  такую  печальную  известность ермоловским  набегам.  Одновременно  предпринимается  и  ряд  экспедиций в  Кабарду.  Но  если  осетинские  походы  сравнительно  быстро  достигли цели,  то с  кабардинцами дело обстояло сложнее,  и к концу первого десятилетия  XIX  в.  они  не  могли считаться  окончательно подчиненными  царскому  правительству.

Значение  как  осетинских,  так  и  кабардинских  экспедиций этого  времени  чрезвычайно  велико.  С  «замирением»  Центрального Кавказа,  с отдачей его в полное распоряжение царской администрации  единый  фронт  горских  народов  от Черного  моря до  Каспийского,  от  адыгов  до  Дагестана,  оказывался  прорванным  в центре.  Развязав  таким  образом  себе руки,  самодержавие  приступило  к  подчинению своей  власти  Восточного  Кавказа,  но возможность  единых действий  между чеченцами  и дагестанцами,  с одной стороны,  и адыгами,  с другой,  —  исчезла.  Каждый  из этих  народов  принужден  был действовать  самостоятельно,  изолированно от других.  А это, конечно,  не  способствовало  успешности  горского сопротивления,  ослабляло  возможности  горцев  в  их  борьбе  за независимость  —  обстоятельство,  которое  очень  остро  почувствовалось  имамами Чечни  и  Дагестана  через тридцать  —  сорок лет.

Обстановка  в  конце  XVIII  в.

В  результате  быстрого  продвижения  России на  Кавказ  во  второй половине XVIII  в.  здесь складывалась очень сложная историческая обстановка,  в ряде основных черт существовавшая и в первой  половине  XIX  в.,  в  ту  эпоху,  когда  вышел  на  историческую сцену  мюридизм.  К  восьмидесятым  годам  XVIII  в.  царизму  приходилось  иметь  дело  с  непосредственно  граничившими  с  линией Надтеречными  чеченцами,  кумыками  и  шамхальством  Тарковским и  с  расположенной  дальше,  в  глубине  страны,  в  горах,  основной массой  чеченского  населения  и  различными дагестанскими  ханствами и обществами.  Развитые феодальные отношения,  господствовавшие в  эту эпоху у  большинства перечисленных народов,  кроме Чечни,  порождали  ожесточенную  классовую  борьбу,  и  русский царизм,  вмешавшийся  во  внутренние  дела  народов  Кавказа  для укрепления своего владычества,  не мог не придерживаться в своей колониальной  политике  совершенно определенной линии,  направленной на поддержку одного класса против другого.  Но и в Чечне разложение родовых  отношений  привело уже к зарождению классового  общества.  Поэтому  и  здесь  идет  принимавшая  различные формы  классовая  борьба,  и  здесь  царизм  должен  был  выбирать какую-то  определенную  линию  в  отношении  к  слабым  и  зависимым  родам,  с  одной  стороны,  и  родам  сильным,  господствующим  —  с другой.  Царизму нужно было определить свое отношение  к  процессу  разложения  рода  и  экспроприации родовой собственности.

Царизм  и  феодалы

Классовая  борьба  в  аулах  феодальных  обществ  в  эту  эпоху выражалась  прежде  всего  в  борьбе  за  землю,  в  борьбе  за  ликвидацию  феодальных  повинностей  и  даннических  отношений.  Речь идет здесь  не только  о борьбе дагестанских узденей и  кулов  с феодалами,  об  этой  борьбе  мы  пока  еще знаем  немного.  Но наряду с  борьбой  внутри  феодальных  племен  мы  находим  и  борьбу  племен-данников  с  феодалами,  взимающими  эту  дань.  Пожалуй, больше  всего - сведений  у  нас  о  борьбе  в  Нагорном  Дагестане. Здесь мы знаем о  восстаниях кулов и о ликвидации даннических отношений со стороны ряда «вольных обществ»,  о высвобождении этих  обществ  из-под  власти  аварских  ханов.  Картина,  которую находим  мы  в  Аварии,  отражается  и  в  классовых  отношениях  в шамхальстве.  Известные  черты  ее  можно  найти  и  у  кумык,  где «черный народ»  выступает в конце XVIII в.  «против владельцев». Феодалы  к  моменту  появления  на  Кавказе  царских  войск  слабели,  им  приходилось  иной  раз  поступаться  своими  правами,  как это показывают факты освобождения  «вольных обществ»  от взноса  дани  или  же  переход  кулов  на  положение  узденей. 

Феодалы поэтому крайне нуждались в солидной военной поддержке против своих  подданных».

Это обстоятельство, правда, наиболее ярко  выступает  перед нами несколько позднее,  но оно,  понятно,  и не могло особенно явственно  выступить  в  официальной  переписке  до  появления  царских  войск  в  пределах  ханств.  Вот  что  писал,  например,  МехтиШамхал Тарковский  генералу  Н.М. Сипягину:  «Хотя я  несколько раз  пред  сим  писал  в.пр.  о  поспешном  отражении  сюда  10  тыс. победоносных  войск  для  наказания  непослушных  и  непокорных дагестанцев  и  получал  всякий  раз  удовлетворительные  от  Вас  ответы,  оставаясь спокойным в ожидании прибытия просимого мною отряда,  но  он  не  прибыл  и  наказание  непокорных  отсрочилось. Между тем, ныне некоторые общества деревень вновь обнаружили неповиновение и непокорность». И, не довольствуясь просьбой о поддержке,  шамхал  делает  попытку  получить  царские  войска  в полное свое распоряжение:  ««А потому,  —  пишет он,  —  дружески прошу  Вас,  как  искреннего моего друга,  прислать 6 т[ысяч]  победоносных  русских  войск  под  начальством  благоразумного  командира,  предоставив верховную власть над этим отрядом собственно мне,  строго подтвердив  их  командиру,  чтобы он отнюдь не действовал вопреки моей воле и приказанию и исполнял бы всякое мое указание  согласно  законам  г.и.,  войска  же  разместил  в  тех  же местах,  которые  будут  сочтены  мной удобными и приличными».

Те  же  мотивы  видим  мы  и  в  переписке  кумыкских  князей  в конце XVIII  в.  Андреевские князья,  например, доносят 5 сентября 1785  г.:  «Народ  из  повиновения  нашего  вышел;  есть у  них  намерение  нас  из  деревни  выгнать»,  подобные  настроения  были  в других аулах,  а несколько позже,  при ликвидации движения,  царские  войска  прибыли  в  Костиковскую  деревню,  и  «в  ней жительтвующие  народы  присягнули,  дабы  российскому  престолу  быть верными и князю своему Хамзе Алишеву послушными с условием тем,  что,  если оное  пренебрегут,  будут выгнаны из деревень,  либо преданы смерти».  Восстановление власти феодалов вело к усилению  феодальной  эксплуатации.

В  1807  г.  кавказское  начальство,  в  связи  с  утверждением Мехти-Шамхала  в  должности  дербентского  хана,  получило  два прошения  от  дербентцев.  В  первом  из  них  они  жалуются  на  то, что шамхал  «...отделил селения Дербентские от города и наложил на  них  повинность  в  подводах,  кои  никогда  от  нас  даваемы  не были»;  в  другом  —  жалобы  усиливаются.  Шамхал  назначил  в Дербент  пристава,  который  ««делал  притеснения»  и,  в  частности, «он взял  нас  на жатву,  велел  весь урожай убрать»,  а кроме того, начал  взыскивать  дань  сорочинским  пшеном.  Все  эти  цитаты  говорят  об  одном  и  том  же.  Ханы,  князья,  владельцы  пытаются  в борьбе  со  своими  ««непокорными»  подданными  опереться  на штыки  русского  царизма.  И  самодержавие,  как  мы  видим  из  тех же  документов,  не  думает  отказывать  всякого  рода  владельцам  в помощи,  если  даже,  по  особым  уже  соображениям,  эту  помощь иногда и затягивает.  Даже в самые острые для царского владычества в  горах  моменты,  в  1843  г.,  когда победоносное крестьянское восстание потрясло самые основы царского владычества на Кавказе,  Генеральный  штаб  Отдельного  Кавказского  корпуса  твердо проводил  все  ту  же  линию.  В  одном  из  обзоров,  составленных  в это  время,  мы  находим  целое  рассуждение  о  необходимости  усиления,  а  не  сокращения  власти  феодалов.  Говоря  о  власти  Джамов-бека над некоторыми магалами,  автор обзора подчеркивает ее слишком  узкие  границы.  ««В  настоящем  положении  дел  они  [эти магалы.  —  Н.П.]  совершенно  покорны,  но  при  малейшем  волнении  в  соседстве,  не  в  состоянии  держаться  против  возмутителей, если  Джамов  не  будет  заблаговременно  уполномочен  от  правительства  править  Вольным  Кайтахом,  обществами  Ганк,  Гопша, Мюра и  Маджалис,  а также Сюрьгой на безотчетных правах своего отца  и  бывшего  их  владетеля  Уцмея  Адел-хана».  Много  примеров той же политической линии будет встречаться в дальнейшем.

Одно  из  свидетельств  уже  обобщает  эти  разрозненные  высказывания.

Виконт  Г.  де  Кастильон,  французский  консул  в  Тбилиси,  донося  Гизо  о  положении  на  Кавказе  в сороковых  годах  XIX  в.,  неоднократно  связывает  успехи  России  с  предательской  в  отношении  собственного  народа  политикой  кавказских  феодалов.  Вот, например,  что  он  пишет,  имея  в  виду  Кабарду;  «Равнинная  страна,  богатая  и  влиятельная  аристократия,  облегчили  ему  [Ермолову.  —  Н.П.]  средства  для  этого».  Следовательно,  первое  положение,  определяющее  взаимоотношения  царизма  с  различными классами  народов  Восточного  Кавказа,  говорит  нам  о  союзе между русским царизмом и местными феодалами.

Только  в  пятидесятых  годах у отдельных  представителей  царской  администрации  появились  сомнения  в  правильности  политики  насаждения  феодалов  среди  демократических  обществ:  «Есть вещи,  которых  невозможно  положить  общим  правилом,  как,  например,  поддержание  в  кавказских  народах  аристократии.  В  обширной  стране  сей  из  разнородных  племен,  в  ней  обитающих, есть  такие,  в  которых  все  усилия  наши  к  поддержанию  знати ввергли  бы  нас  в  непримиримую  борьбу  с  низшим  многолюдным классом,  обременив  казну  нашу  и  войска  содержанием  и  охранением людей праздных и корыстолюбивых,  тогда как в иных народах  правило  это  применимо  и  само  собою  соблюдается  по  влиянию,  нами от того получаемому».  Но этот взгляд не получил распространения:  дворянство  офицерского  корпуса  не  могло  понять подобных  «вольностей».

Однако  конкретное  положение  зачастую  оказывается  много более  сложным.  Царизм  в  своей  борьбе  с  горцами,  опираясь  на феодалов  и  утверждая  их  экономическое  господство  над  населением,  ликвидировал  их  политическую  власть,  превращая их  в помещиков,  причем помещиков  «третьего сорта».  Признать за всеми горскими феодалами права на русское дворянское звание,  приравнять  горское  дворянство  к  дворянству  русскому  царизм  не  мог  и не  собирался.  Только  в  самых  исключительных  случаях  за  отдельными  горскими  князьями  закреплялись  права  на  соответствующий  титул:  так,  например,  это  было  сделано  в  отношении шамхала  Тарковского,  да  и  то  за  особые  его  заслуги  по  укреплению  царского  владычества  в  Дагестане.  Ставя  горского  феодала «владетеля»  выше  рядового  горца,  царизм  держал  его  все  же  на самой  последней  ступеньке  русской дворянской  иерархии.  Подобное положение не могло,  однако,  особенно быть по душе горскому дворянству.  Последние,  стремясь использовать силу царских штыков  для  приведения  к  покорности  своих  подданных,  пытались всячески  оттянуть  момент  окончательного  утверждения  царского владычества в  горах,  сохранить хоть часть своей самостоятельности.  Отсюда  —  двойственная  политика  феодалов.  С  одной  стороны,  они опираются  на  военную  мощь  царизма  в  борьбе  с  массами и нередко сами призывают  в горы царские войска,  с другой же  — пытаются  использовать  массовое движение,  чтобы ослабить  напор царизма  и,  может быть,  возглавив  это самое движение,  утвердить свою  власть,  сохранив  независимость  или  хотя  бы  полунезависимость.  Они нередко торгуются с соседними государствами,  предавая  уже  и  свой  народ,  и  русский,  если  могут  получить  хоть  несколько более выгодные условия  подчинения.

Эта двойственная  политика  ведет  к частым  заговорам  горских феодалов  против  царизма,  а  иной  раз  и  к  тайной  поддержке стихийно  возникающего  в  горах  массового  движения,  если  только последнее  не направлено  прямо и  исключительно  против  местных феодалов  и  есть  возможность  лозунги  классовой  борьбы  подменить  иными.  В  борьбе  с  русским  наступлением  горские  феодалы пытались  ориентироваться  на  поддержку  Ирана  или  Турции  со стоявшими  за  спиной  этих  восточных  государств  европейцами: англичанами  или французами.  Вмешательство европейцев  в  борьбу,  шедшую  на  Кавказе  между  царизмом  и  горцами,  особенно четко  проявляется  у  адыгов.  Здесь  дело  доходит  до  непосредственной  помощи  горцам  со  стороны  Англии  (хотя  эта  помощь  по вполне  понятным  причинам  никогда  не  была  официальной  или хотя  бы  полуофициальной,  если  не  считать  времен  Крымской войны).  На  Восточном  Кавказе  страной,  непосредственно  действующей,  является  Иран,  реже  (главным  образом  в  позднейшее время)  —  Турция.  Но совершенно ясно,  что за спиной Ирана выступает  Франция  или  Англия  и  в  конечном  счете  борьба  идет между  этими  последними  и  Россией.  Горские  феодалы,  опираясь на  Иран  против  России,  по  существу  боролись  не  за  независимость,  а  за  подчинение  гор  другому  хозяину.  Эта  игра,  эти  колебания  от  полной  покорности  царизму до  открытой  войны  с  ним характеризуют  всю  описываемую  эпоху  XVIII  в.  до  средины ХІХ-го,  хотя  чем  позже,  тем  слабее  выступают  феодалы  против царизма,  тем  полнее  проявляется  подчинение  их.  Таковы причины,  создающие сложный  переплет взаимоотношений горских феодалов с  русским  царизмом  в  конце  XVIII  —  начале  XIX  в.

Массы  горского  населения

Иным  является  отношение  к  царизму  горской  массы.  Подавленные,  эксплуатируемые  дворянством  группы  населения  очень остро  ощущают  усиление  эксплуатации  и  гнета  с  приходом  царских войск.  Царизм прежде всего укрепляет положение феодала в борьбе его с массами.  Но наряду с этим царизм и сам по себе выступает  в  роли  угнетателя.  Все  поборы,  проводимые  царским  командованием и  выражавшиеся,  с одной стороны,  в дани,  с другой же  —  в  различных  штрафах,  реквизициях  и  т.п.,  ложились  всей тяжестью  на  плечи  горской крестьянской  массы.  Захваты  земель, усиленно  практиковавшиеся  при  создании  линий  на  границах  и внутри  тех  земель,  которые  линиями  защищались,  приводили  к оттеснению  горцев  с  более  плодородных  равнин,  к  созданию малоземелья,  что,  в  свою  очередь,  усиливало  и  обостряло  внутреннюю  классовую  борьбу.  Это  особенно  остро  чувствовалось  в Чечне  с ее  разлагавшимся  родовым строем,  стимулируя борьбу за землю  между  родовой  верхушкой  и  сильными  родами,  с  одной стороны,  и  крестьянской  массой  рядовых  родовичей  и  слабых родов  —  с другой.

Наконец,  ненависть  горских  масс  к  русскому  царизму  питалась  и  постоянными  карательными  экспедициями,  когда  широко применялись  расправы  с  целыми  аулами,  разрушение  или  сжигание  построек,  вытаптывание  посевов,  вырубание фруктовых садов и т.д.  В  известном  проекте  покорения  Кавказа,  предложенном  генералом  Вельяминовым,  подчеркивалось:  ««Нужно  наносить  горцам самый существительный  вред в необходимых средствах  существования,  нужно  направлять  удары на те  предметы,  коих  они  не могут  скрывать  от  войск  наших...  Уничтожение  полей  в  продолжении  нескольких  лет сряду  есть,  по-моему,  единственное средство достигнуть сей цели».  И средство это широко пускалось в ход кавказским  командованием.

Все  эти  мероприятия,  официально  именовавшиеся  политикой приобщения  горских  народов  к  культуре  и  цивилизации,  не могли,  конечно,  пройти  бесследно  для  отношения  рядового  горца к завоевателям чужеземцам,  и,  вспоминая о царизме,  горец не мог одновременно  не  вспоминать  о  погибшем  урожае,  о  разрушенном жилище,  о  вырезанной  семье.  И  власть  местного  феодала,  более близкая,  казалась  часто  меньшим  злом  сравнительно  с  царской властью.  Поэтому-то,  возможно,  и  бывали  случаи,  когда  феодал выступал  вместе  с  массами  против  царизма,  создавая впечатление единого  национального  фронта.  Но  по существу  своему  этот  единый  фронт  был  чрезвычайно  непрочен,  держался  только  до  того момента,  пока  феодал  сторговывался  с  царизмом.  Когда  же  обе стороны  приходили  к  соглашению,  феодал  предавал  крестьянскую массу и нередко активно помогал царским войскам усмирять крестьянское  движение.

Верхушка аула

Наконец, была и еще одна группа горского населения,  группа, стоявшая  между  феодалами  и  основной  крестьянской  массой, группа,  выдвигавшаяся из среды рода в качестве зажиточной верхушки  аула.  Эта  верхушечная  группа  была  связана  торговлей  с Кавказской  линией  и  с  этой  стороны  не  могла  не  считаться  с  царизмом,  который  умело  нажимал  на  нее,  воспрещая  ей  в  случае надобности обменные  операции.  Но торговля не была основой существования  аульской  верхушки,  и  верхушка аула могла также в определенные моменты выступать совместно с крестьянскими массами,  особенно  если  царизм  усиленно  поддерживал  феодальные поборы.  С  другой  стороны,  целый  ряд  поборов,  практикуемых самим царизмом,  как,  например, дань,  штрафы и т.п.,  ложился на аульскую  верхушку так  же,  как  и  на основную массу крестьянства. Наконец,  эксплуатировали  этот  верхушечный  слой  и  горские феодалы.

Таким  образом,  рядом  нитей  верхушка  восточно-кавказского (чеченского  и  дагестанского)  аула  связана  была  с  основной  массой родичей,  хотя наряду с этими связями были и моменты,  резко отделявшие аульскую верхушку от масс, что,  конечно,  определяло всю  ее  политику.  Этот  эксплуататорский  слой  в  конце  концов,  в процессе  роста,  становился  на  политические  позиции  феодалов  и должен  был  в  моменты  массовых  вспышек  искать  себе  защиты и помощи  либо  у  феодалов  (хотя  последние  были  зачастую  и  сами слишком  слабы),  либо  вместе  с  феодалами  у  русского  царизма.

Таким образом,  зажиточная  верхушка  аула  имеет  больше  моментов,  отделяющих ее от царизма,  нежели феодалы,  но в  некоторых случаях и она готова пойти под охрану царских штыков,  лишь бы сохранить  свое  право  на  эксплуатацию.  А  с  другой  стороны,  она также  может  выступить  и  против  феодалов,  чтобы  избавиться  от повинностей или платежа дани.  Такие колебания в политике аульской  верхушки  еще  более  осложняют  положение,  особенно тогда, когда  аульская  верхушка  примыкает  к  массовым  крестьянским движениям.

Наряду со всеми разобранными выше мотивами, определявшими конкретные отношения между различными группами горцев и царизмом, нужно сказать немного и об эволюции всех этих отношений.  Мы указали, что борьба горских феодалов против царизма постепенно ослабевает, что аульская верхушка все чаще прибегает к помощи царизма.  Уже эти факты свидетельствуют о том, что сближение между верхушечными слоями горского общества постепенно возрастает. Но этот процесс сближения гор с Россией может быть прослежен и в других областях жизни.

Усиливающиеся экономические и культурные связи постепенно втягивают горцев в общий круговорот российской жизни и внутренних российских отношений.  Это, конечно, ослабляет позиции масс, отчаянно отбивающихся от царизма. Обстановка складывается так, что независимость делается недосягаемой. Но передовым людям горского общества по мере знакомства их с русской культурой и с русским революционным движением открываются новые горизонты.  И тогда борьба горцев с царизмом начинает принимать новые формы — формы совместной борьбы всех народов Российской империи не только против царизма, но и против эксплуатации вообще.  Однако этот переход на новые позиции совершился лишь после завоевания и не сразу. 

Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. – М.: РОССПЭН, 2000.