(0 - 0 )

Доного Хаджи Мурад

ЮНУС – «ТЕНЬ» ИМАМА ШАМИЛЯ

По сегодняшним меркам его можно было 6ы назвать телохранителем Шамиля, но все-таки это звучит не совсем точно. Юнус всегда находился рядом с имамом и в критические моменты был незаменим. Кроме того, Шамиль прислушивался к его немногословным советам. Это был горец, на которого всегда можно было положиться. Когда Юнус, сын Мухаммада примкнул к Шамилю точно неизвестно. Будущий имам Дагестана и Чечни некоторое время учился в ауле Чиркей, где жил Юнус и вполне возможно, что там и зародилась дружба между ними.
После занятий все муталимы (ученики) уходили на поляну Тугай, где соревновались в вольной борьбе и метании камней. Молодой Шамиль неизменно выходил победителем в единоборстве.

Находясь на ключевых позициях дорог во Внутренний Дагестан, Чиркей имел важное стратегическое значение. Понимая это, царское командование на Кавказе, старалось утвердить свое влияние в этом древнем ауле. Делалось это иногда заигрыванием с местным джамаатом, иногда запугиванием и угрозами. Например, в октябре 1819 г. генерал Ермолов обратился, к жителям Чиркея с таким извещением: «Жителям сел. Чиркей объявляется, что, прощая сделанное ими нарушение спокойствия, позволяется им по-прежнему жить безопасно в домах своих, обрабатывать поля, пасти скот свой и производить торг во всех местах, где находятся войска российские, которые с ними поступать будут приязненно.

Жители, собравшись в мечетях, дадут присягу на ал-Коране быть верными подданными великого российского государя, для чего посланы будут от меня особенные люди. Жители по сделанному старшинами: селений расчету должны представить положенное число баранов или вместо их скота. Каждый год должны платить российскому императору дань, состоящую со всех вообще салатавских селений пятьсот баранов, а с каждого селения по расчету старшин. На собственных землях должны быть караулы и не допускать делать воровства и разбоев».

Джамаат селения применял гибкую политику по отношению к царскому командованию. Стараясь сохранить аул от разорения, и идя на некоторые уступки русским, чиркеевцы в то же время дали имаму Шамилю многих храбрых и умных воинов. Вообще Шамиль питал к аулу симпатию, представители этого селения были глубоко религиозными людьми (что надо отметить и в наше время) и многие из них стали последователями и сподвижниками имама Шамиля.

Например, прапорщик Орбелиани, находившийся в 1842 г. в плену у Шамиля и вызволенный оттуда, в своих показаниях говорил, что «при Шамиле состоит отборная стража телохранителей, выставляемых от 300 семейств, последовавших за ним из Чиркея и Гимров. Они всей душой преданы Шамилю и поклялись никогда не мириться с русскими, не оставлять его всю жизнь, не увлекаться грабежом и добычей и быть примерными исполнителями шариата».

В 1839 г. в Ахульго, отдавая своего старшего сына Джамалуддина в заложники царскому командованию, Шамиль просил, чтобы за ним присматривал чиркеевский староста Джамал. Во время труднейшей обороны того же Ахульго около 100 чиркеевцев ночью на бревнах и надутых бурдюках переплыли Андийское Койсу. По вбитым в скалы кольям они взобрались на Ахульго и пришли на помощь Шамилю. Многие там же в сражении полегли.

В 1837 г. Шамиль находился в ауле Чирката, когда ему сообщили, что несколько местных жителей не допускают к нему мюридов, прибывших из других аулов для решения ряда вопросов. Узнав об этом, имам «обнажил тогда свою саблю, положил ее на плечо и вышел из своего местопребывания, причем вместе с Шамилем был тогда лишь его неотлучный товарищ - Юнус».

До эпопеи Ахульго (1839) было крупное сражение при Аргвани, и там Юнус находился рядом с Шамилем.
Наступили кровавые дни Ахульго. После месячной осады и штурмов настало время переговоров. Шамиль вместе с несколькими мюридами, среди которых был и Юнус, двинулся к месту встречи с полковником Пулло. Тем временем из укрытий были выведены женщины, переодетые в мужскую одежду - черкески, бурки, папахи с чалмой и оружием, а также дети, старики и домашняя прислуга. Все они расположились в поле зрения русских с тем, чтобы дать понять последним о достаточном еще количестве защитников крепости.

Когда русские увидели этот ряд, встречающий горцев штаб-офицер, спросил Юнуса: «Кто эти защитники, которых мы до сих пор не видели?»
Юнус ответил: «Ахульго заполнено нашими людьми так же, как, ваши палатки заполнены солдатами». Когда же они увидели горцев в головных уборах, но без чалмы, штаб-офицер сказал: «Среди них имеются, видимо, и не мюриды». Юнус ответил: «Это наши люди. У нас мюридом называется тот, кто высказал повиновение Всевышнему Аллаху, кто придерживается его религии, а не тот, кто надел чалму».

Переговоры ни к чему не привели, и боевые действия продолжились. Град пушечных ядер и пуль вновь обрушились на защитников Ахупьго. Положение горцев стало, крайне тяжелым. Понимая это, командующий царским отрядом генерал П.Х. Граббе предложил Шамилю выдать в заложники своего старшего сына Джамалуддина. Ради спасения своих товарищей имам, пошел на этот тяжелый для него шаг.

Когда было решено отдать в заложники Джамалуддина, провели совещание: кто именно пойдет вместе с ним к русским, чтобы там постоянно сопровождать Джамалуддина и давать ему исламское воспитание. Никто, однако, не дал на это ответа, тогда Юнус, сказал Шамилю: «Я сделаю то, что ты желаешь. Если ты считаешь, что я достоин, пойти вместе с Джамалуддином, то я пойду». Шамиль прочел Юнусу наизусть суру из Корана, и, вооружившись, чиркеевец увел сына имама с Ахульго.

Когда Юнус и Джамалуддин пришли к русским, те оказали им почтение, поселив их в офицерской палатке.
Через некоторое время Юнус был приглашен к генералу П.Х. Граббе, который, увидев горца в изорванной одежде с простым кинжалом и стоптанных чувяках, спросил его через переводчика: «А что, лучшего не нашлось, чтобы прислать ко мне?»

«Лучшие отправлены к лучшим, а меня отправили к тебе, – дерзко ответил Юнус.
Командующий царским отрядом знал, что Юнус приближен к Шамилю, и поэтому через него хотел подействовать на имама: «Шамиль ведь прислушивается к твоим словам. Пусть он приходит к нам. От этого он получит множество благ, которых хватит до конца света».

«Он этого не сделает, - ответил на это Юнус. - Если даже он лично склонится к тому, чтобы сделать это, на Ахульго имеются люди, которые удержат его от прибытия».
Тем не менее, Граббе уговорил чиркеевца переговорить с Шамилем. Генерал был хитрым воином, но и Юнус прекрасно исполнял роль дипломата.

Юнус отправился к Шамилю и сообщил имаму и мюридам о том, что сказал Граббе, на что Шамиль ответил: «Я еще до отправки сына в заложники знал, что русские не помирятся с нами. Пусть они теперь сражаются с нами с той стороны, с какой хотят. Для них у нас имеется только сабля».
Дядя Шамиля Бартыхан и другие были не согласны с имамом, полагая, что в такой критический для них момент надо искать компромисс. Но Шамиль стоял на своем: «Переговоры с русскими нам пользы не даст». (Дальнейшие события показали правоту имама). Тогда Юнус предложил свой вариант ответа генералу, и все присутствующие согласились с ним, после чего чиркеевец вернулся в русский лагерь.

«Ну что сказал Шамиль? – спросил его Граббе по возвращении.
«Ты взял его сына в заложники, - отвечал Юнус, - ради заключения мира, обещая при этом, вернуться назад и не наносить никому и ничем ущерба, но ты нарушил это обещание. Затем ты приказал отправить часть детей и женщин в их прежние обители, а остальных обещал отпустить туда, куда они захотят пойти, но и в этом вопросе ты проявил вероломство. После всего этого мы вам больше не верим. Вы - люди вероломные, лживые и коварные».
«Шамиль и его слова меня не интересуют, - закричал Граббе, - нам приказано пленить его, и захватить женщин и детей. Для этого мы и посылаем солдат, наводить там мост!»

Юнус хладнокровно проанализировав ситуацию, пришел к выводу, что генерал не намерен снимать осаду крепости, как обещал. В один момент Юнус был готов убить Граббе (это не составлял труда, т.к. оружие оставили при нем), но участь Джамалуддина тогда была бы под вопросом.

«Подожду-ка лучше, - подумал он. - Если со стороны русских проявится то, что мы Шамилю не желаем, то я, будучи при своих убеждениях, совершу убийство, пренебрегая смертью».
Граббе понял перемену, произошедшую в Юнусе, и приказал переводчику вывести его из палатки. Юнус, однако, не вышел, пока не высказал генералу того, что было у него на душе и на языке.
Когда горец после беседы с Граббе вернулся к своей палатке, то солдаты, расположившиеся рядом, перестали курить из уважения к нему. Юнус на это сказал им: «Из-за нас не бросайте ничего из того, что вы делаете постоянно, а мы из-за вас не будем бросать того, что мы делаем».

Увидев, что Юнус опечален, штаб-офицер ободрил его: «Не печалься. Вы - рабы Всевышнего Аллаха, люди покорные Ему. Он убережёт вас и вашего Шамиля от всего плохого»», на что Юнус ответил: «Мы убеждены, что Всевышний Аллах предопределил происходящее в мире, прежде чем взялся создавать его. Мы убеждены также, что претерпим только тот ущерб от вашей многочисленности и мощи, который предопределил навечно Всевышний Аллах».
«За ваше богомолье и вашу покорность Всевышнему Аллаху, - заметил штаб-офицер, - он вознаградит вас добром. От нашего же поклонения императору нет никакой пользы».

На следующий день после утреннего намаза Юнусу передали приказ генерала Граббе: «Граббе приказывает тебе, чтобы ты пошел и привел свою жену и тех, кто прибывает ныне вместе с ней, а также детей Муртузали Чиркеевского (сам Муртузали находился в плену у русских) и за это ты получишь великое жалованье и постоянные блага от нашего императора. Постарайся также привести с Ахульго и других людей с их детьми и женщинами. Ты дай им знать, что такая же награда, как тебе, будет дана и им, с оказанием, однако, предпочтения, кто придет первым».

После всего услышанного, Юнус понял, что надо бежать. Убедившись в безопасности Джамалуддина (его поручили Муртузали Чиркеевскому), Юнус вместе с двумя офицерами поднялся на Ахульго с тем, чтобы как будто исполнить приказ Граббе. Предчувствия разлуку с Джамалуддином, Юнус обнялся с мальчиком, при этом оба заплакали.
Примечательно, что когда Юнус проходил в лагере мимо солдат и офицеров, те в знак уважения кланялись ему. Подойдя, к передовому укреплению горцев Юнус оставил сопровождавших его офицеров и направился к Шамилю сообщить ему о намерении русских. Выслушав Юнуса, Шамиль сказал: «Я знал это и раньше».

Вскоре дали знать, что Юнуса вызывают обратно к передовому окопу, где штаб-офицер переговаривал с Бартыханом о сдаче Шамиля. Тут раздался призыв на вечернюю молитву, причем преждевременный. Это было сделано по замыслу Шамиля намеренно, с тем, чтобы закончить бесполезные переговоры. Бартыхан прервав разговор, повернул назад, а штаб-офицер предложил Юнусу вернуться в русский лагерь. Последний, однако, предложил в свою очередь задержаться и вывести с Ахульго некоторых горцев. Штаб-офицер, предчувствуя неладное, потребовал перенести это на завтра. Тогда Юнус попросился взять свое ружье, вернулся к Шамилю и взял у имама разрешение остаться при нем.

Опять начался артобстрел крепости. Это было жуткое зрелище, все окуталось дымом с пылью, земля дрожала под ногами. Отчаявшись, Шамиль «возымел тогда намерение стать мучеником за веру на Ахульго. Своего товарища Юнуса он спросил: «Ты что будешь делать?» Тот ответил: «Я сделаю то, что сделаешь ты».

Когда стало ясно, что участь Ахульго решена, к Шамилю пришли некоторые сподвижники и сообщили ему свое решение – имам должен покинуть крепость, чтобы продолжить борьбу. Во время спуска с горы Шамиль захотел вернуться, чтобы узнать о своей семье, находящейся на другом участке. Но сопровождавшие его запретили ему это, опасаясь за его жизнь. Тогда все тот же Юнус вызвался на это дело и благополучно вернулся с хорошей вестью – семья имама вместе с другими мюридами вышла из окружения.

Где как не в таких тяжелейших ситуациях проверяются дружба и преданность! Еще ровно двадцать лет после событий на Ахульго Юнус был рядом с Шамилем до тех пор, пока в августе 1859 г. царская армия не окружила Гуниб - последний оплот имама.
Каким был Юнус в жизни? Это был добрый, но с твердым характером человек. Домашний работник Юнуса говорил пленному русскому, попавшему в дом чиркеевца: «Я хорошо знаю Юнуса – беда что за человек! Он, т.е. этакий добрый, ну а потом уж коли разозлится – шабаш!…»

Да, если Юнус участвовал в сражении или же становился на защиту своего имама, он преображался. «На его добродушно смеющейся физиономии не было и тени. Небольшие черные глаза его гневно блистали, отсвечиваясь каким-то фосфорическим блеском» - вспоминали современники.

Русский солдат Румянцев, попав в плен к горцам и неудачно совершив побег, в подавленном виде возвращался в Ведено под стражей. Он был просто ошеломлен отношением к нему Юнуса, спасшего его от смерти и взявшего к себе в дом в качестве прислуги. «Такое участие Юнуса ко мне, русскому неслыханное между его соплеменниками, просто отуманило меня. Что за добрая душа у этого человека, - думал солдат. Это просто гуманный европейский философ, а не горец, соплеменник полудикого народа».

Объясняя свое поведение по отношению к русскому пленнику, Юнус говорил Румянцеву: «Аллах знает, у меня у самого девять штук детей, кто поручится, что они никогда не попадут в руки гяура. Они у меня все такие молодые, глупые и неопытные. А случилось это с одним из них. То я почти уверен, что за такое доброе дело, какое сделает баранчук – гяура (проклятого ребенка), - указывая на пленника, - быть может и для моего сына найдется добрый гяур, который примет в нем участие. Подложим, от нечестивого гяура ожидать этого невозможно, а все-таки».

Две жены Юнуса ничем не отличались от жен других наибов и приближенных Шамиля. Ведя скромный домашний образ жизни, они, если требовала необходимость, вставали на защиту аула. Если имя первой жены не известно, то вторая была еврейка, попавшая в плен. Приняв мусульманскую веру, взяв себе новое имя – Зейнаб, она стала женой Юнуса. Тому же пленнику Румянцеву удалось несколько раз увидеть Зейнаб и записать свои впечатления:

«…На пороге показалась молодая, чрезвычайно красивая женщина с объемистым горшком в руках. На ней была ослепительной белизны рубашка, нанковые полосатые шаровары, стройную и гибкую ее талию стягивал синий бешмет с серебряными застежками, на голове сверх чохто, был небрежно накинут белый чадровый платок, ее маленькая почти детская ножка была щегольски обтянута в желтые козловые чувяки, сверх которых были надеты зеленые шагреневые голопятки на высоких подборах».

В августе 1859 г. во время осады царскими войсками горы Гуниб, Зейнаб вместе со многими другими горянками с оружием в руках отбивала атаки нападавших солдат. Когда взобравшиеся на Гуниб-Даг царские войска устремились с разных сторон к аулу Гуниб, генерал-майор Кесслер согласно приказу князя Барятинского, расположил части таким образом, чтобы преградить защищавшимся в ауле мюридам и самому Шамилю все пути к отступлению.

Вскоре к месту действия прибыл сам главнокомандующий со свитой и предложил защитникам Гуниба сдаться, что было ими отклонено. Завязалась сильная ружейная перестрелка, и несколькими артиллерийскими снарядами были сделаны проломы в стенах. Через некоторое время огонь прекратился, и настало время переговоров. И вновь выбор Шамиля пал на своего верного друга Юнуса, который отправился на переговоры в русский лагерь вместе с наибом Дибиром Инквачилавом. Имам сказал им: «Разузнайте положение дел и можно ли нам верить тому, что написано князем Барятинским в письме или нет. Подлинно нет сомнения, что язык обстоятельств красноречивее языка разговора. Я вам верю».

Вскоре послы вернулись и на расспросы имама ответили следующее: «Из разговора с князем Барятинским мы поняли, что все это - обман».
Через некоторое время из русского лагеря прибыл посланник с письмом от начальника штаба Д.Милютина в котором говорилось: «Посланный Вами Юнус прибыл сюда к г.Наместнику, который имел разговор насчет мира с г.Наместником и получил от него наставление и объяснение, для передачи оных вам, он возвратился назад, и доныне не получая от Вас ответа, г.Наместник приказал мне послать Вам нарочного для передачи Вам в последний раз: хотите ли мира, как указано г.Наместником, или же нет?»

Шамиль ответил отказом, и военные действия возобновились. Горцы прилагали отчаянные усилия для удержания обороны Гуниба, но силы были неравны. Вновь передышка и опять имам выжидает.
«Он (Шамиль) послал к Наместнику Юнуса из Чиркея и Хаджи Али из Чоха. Юнус вернулся к нам, а Хаджи Али остался там. Юнус угадал намерение Наместника: явка Шамиля к нему и сохранение жизни», - вспоминал зять имама Абдурахман.

Вот такой словесный портрет чиркееевца составил очевидец всего происходящего немецкий художник Теодор Горшельт, находившийся на временной военной службе в царской армии: «…Вскоре разомкнулся круг солдат и пропустил посланца, который во весь опор пронесся к князю. На нем не было оружия, и широкие рукава его черкески были отвернуты выше локтей, чтобы показать, что под ними не спрятано ни кинжала, ни пистолета. Никогда не видел я более лукавого лица, нос низко перевешивался через крепко сжатые тонкие губы, глаза лежали в совершенных пещерах, щеки были бледны и впалые, борода черная, вокруг меховой шапки он повязал белую чалму мюридов, зовут его Юнус.

«Шамиль объявил, - объявил он, – прислал убедиться, действительно ли находится здесь сам сардар (наместник)? Каковы будут его условия? Князь велел ему сказать, что об условиях не может быть и речи, но если Шамиль явится немедленно, то он дарит жизнь ему и его семейству».

Несколько раз чиркеевский дипломат выходил еще то к Барятинскому, то обратно в аул к Шамилю, передавая тому и другому послания. Но всему приходит конец, и Шамиль понял, что надо идти на переговоры.
Имам выехал из Гуниба в сопровождении своих сыновей и мюридов. Рядом находился Юнус. Когда горцы подъехали к березовой роще, Шамиль слез с коня и направился к Барятинскому, остальным преградили дорогу. Только Юнус, босой, без оружия, с закатанными до локтей рукавами черкески, так решительно последовал за своим имамом, что остановить его не осмелился никто.
Переговоры длились несколько минут. Горшельт, находившийся в толпе военных, присутствовавших при этом событии, быстро зарисовывал в свой альбом участников действия, в первую очередь Шамиля и Юнуса. Остальных можно было зарисовать потом.

Эпопея борьбы имама Шамиля заканчивалась. Шамиль с сопровождающими был отправлен в Россию, его семью доставили в Темир-хан-шуру. А что же Юнус? Какова его дальнейшая судьба? Получив специальный билет от царского командования на право жительства в своем родном ауле, Юнус вернулся в Чиркей, где и жил до конца своей жизни. И не догадывался, наверное, ближайший сподвижник имама Шамиля, что в далекой Германии, в городе Мюнхене художник Горшельт по своим гунибским зарисовкам создал волнующую картину «Пленение Шамиля», одним из центральных образов которой являлся он – Юнус.

Живописец изобразил горца стоящим рядом с имамом. Юнус зажимает рану пучком травы. Согласно преданию, когда Шамиль шел к Барятинскому, он увидел кровь на руке Юнуса, который до этого момента вместе с другими защитниками Гуниба мужественно отражал атаки царских войск. Увидав кровь на руке чиркеевца, Шамиль попросил смыть ее, после чего горец просто воспользовался пучком травы. Это и запечатлел на своей картине Горшельт.
Известный военный публицист того времени И.Захарьин так рассказывал о своих впечатлениях после знакомства с этой картиной.

«Интересна в ней следующая подробность, - пишет он, - почти рядом с вооруженным Шамилем, стоящим потупив голову, виден с мрачным лицом Голиаф-горец, телохранитель имама. Босой, одетый в рваную черкеску и обезоруженный, но отчаянная решимость видна на лице этого удальца, кажется, что шевельни только его повелитель пальцем или скажи хотя одно слово – и вся эта блестящая толпа победителей и их свита будут моментально снесены с лица земли… И Бог весть, конечно, чтобы произошло, если бы Шамилю показалось в это время, что ему наносится оскорбление…»

Нет уж давно старого Чиркея. На его месте высится Чиркейская ГЭС. Волны искусственного моря мелкой зыбью проносятся над древним аулом, погруженным под воду. Там, где-то внизу, в пучине стоит плоский камень над могилой Юнуса.

Из книги: Доного Хаджи Мурад. Победит тот, кто владеет Кавказом. Миниатюры Кавказской войны 1817-1864. М., 2005.

Причастность: