[опубликовано 27 Июня 2009]

Тахнаева Патимат

Александр Александрович Бестужев-Марлинский (1797-1837) — известный русский писатель и декабрист происходил из семьи обедневшего дворянина А. Ф. Бестужева, известного своими радикальными взглядами, смелого проповедника идей просвещения и гражданского равенства. Не удивительно, что пятеро его сыновей - Николай, Александр, Михаил, Петр и Павел - стали декабристами.

Александр Марлинский был отдан на учение в Горный корпус, учился хорошо, но возненавидел математику и вскоре поступил юнкером в лейб-гвардии Драгунский полк, стоявший в «Марли», близ Петергофа (отсюда и псевдоним «Марлинский»). Спустя год, в 1818 году Марлинский был произведён в корнеты и назначен адьютантом к главноуправляющему путями сообщений генералу Бетанкуру, a после - к герцогу Вюртембергскому. В 1824 г. Марлинский сходится с Рылеевым, вместе с ним издаёт знаменитый альманах «Полярная Звезда». Перед молодым человеком открывалась блестящая служебная, светская и литературная карьера, но дружеские связи вовлекли его в заговор, разрешившийся 14 декабря 1825 г. открытым восстанием на Сенатской площади.
Как и другие руководители восстания был приговорен к смертной казни, замененной по конфирмации 20-ти летней каторгой (срок был сокращен до 15 лет) и поселением в Якутске. Отсюда, в 1829 году, спустя 21 месяц, Бестужев по его личному прошению будет переведен рядовым на Кавказ, в действующую армию (с особым указанием императора не повышать его в чине независимо от боевых заслуг). Наместник Кавказа И.Ф.Паскевич, который с 1827 стал вместо А.П. Ермолова (уволенного в отставку, замеченного в симпатиях к декабристам) определил его в 14-й егерский полк, квартировавший в Тифлисе.

Однако переезд из сонного Якутска на романтический Кавказ вскоре закончился нелепой высылкой в Дербент, в дербентскую крепость. Еще в Тифлисе было ясно: в Дербенте Бестужева ждало беспросветное прозябание в качестве гарнизонного солдата. О причинах такого неожиданного поворота судьбы Бестужев с досадой писал в Москву своим друзьям, братьям Ксенофонту и Николаю Полевым: «….Паскевич сыграл со мною штуку, заставя больного, с постели, зимой, без теплой одежды (ибо все мои пожитки оставались в штаб-квартире полка), без копейки денег ехать верхом сюда из Тифлиса. Это было, не говорю жестоко, но бесчеловечно. И за что же?.. Г-ну Стрекалову сказали, что я удачно волочусь за одной дамой, которой он неудачно строил куры - и вот зерно преследований».

Дербент Бестужеву не понравился. Это у Дюма «заря ахнула», увидев древний город, а Бестужев в письме к своему приятелю доктору Эрману уныло делится первыми впечатлениями: «…Теперь я живу, то есть дышу в Дербенте, городе с историческим именем и с грязными улицами. Здесь Кавказ, рассыпавшись холмами, исчезает в волнах Каспия… Ни один минарет, ни одна высокая мечеть или какое величавое здание не красит города: он погребен между двух дряхлых стен, и лишь крепость нагорная разнообразит немного вид его. Кровли плоски, дома набросаны друг на друга, обмазаны землей и вовсе без окон. Улицы так узки, что иной буйвол чертит рогами узоры по обеим стенам… Город довольно многолюден, но если что заслуживает здесь внимания, так это неисчислимое народонаселение кладбищ, на несколько верст, окружающих Дербент…». Его отношение к новому месту службы так и не изменится, позже в одном из писем он напишет: «Я живу на склоне Кавказа и не вижу его. Вдали пустое море, кругом безрадостная степь, вблизи грязные стены».

Бестужеву предстоит прожить здесь больше трех лет, с 1830-го по 1834-й. Об этом периоде Бестужева-Марлинского, спустя чуть более полувека, в 1897 г. известный историк кавказских войн генерал В.А.Потто напишет: «…Тяжелая однообразная служба в гарнизоне с ружьем в руках и с ранцем за спиною, он целые часы проводит в утомительных строевых занятиях, назначается в караулы или держит секреты. Среди такой обстановки Бестужев, человек с высоким образованием, страдал физически и нравственно. Бестужев попал под начальство грубого и жестокого командира, одного из тех выслужившихся солдат, которых в армии называют Бурбонами. …Но и в Дербенте находились люди, которые умели ценить великий талант писателя, и для Бестужева нашелся уголок, где он отдыхал душою. Это было семейство тамошнего коменданта Ф.А. Шнитникова».

Казарменное положение тяготило Бестужева. Он обратился к командиру батальона с просьбой разрешить ему жить на квартире - в Кавказском корпусе разжалованным офицерам допускались подобные вольности. Очень скоро Бестужев снял комнату неподалеку от цитадели, в двухэтажном доме «татарина Ферзали». Комната плохо протапливалась. «Мороз у нас сильный и, вообразите, что у меня мерзнут руки на письме - так холодна моя хата, хотя дров жгу без милости»,- писал он несколько месяцев спустя братьям Полевым в Москву. Зато являться в казарму вовремя ему не составляло никакого труда.

Боевых действий в Дербенте, увы, не предвиделось. Выявить себя в бою, чтобы восстановить свое имя, пока не представлялось возможным. Единственной надеждой на перемену в его мучительном положении бесправного ссыльного оставалась литература.

С 1830 года Бестужев получает возможность вернуться к литературному труду. Публикации в столичных изданиях последуют одна за другой, подписанные псевдонимом Марлинский или инициалами А.М., А.Б. - с пометкой «Дагестан», так как имя Бестужева в 30-х годах было под запретом. Этими произведениями Бестужев-Марлинский в короткое время приобрёл себе огромную известность и популярность у читающей публики. И. С. Тургенев вспоминал, что Бестужев-Марлинский «гремел как никто - и Пушкин, по понятию тогдашней молодежи, не мог идти в сравнение с ним». А горячие поклонники творчества Марлинского, издатели журнала «Московский телеграф» братья Полевые называли Марлинского русским Гюго и Гофманом, отзываясь о нем как о счастливом опасном сопернике Ф. Купера. Его «Аммалат-Беком» зачитывалась вся Россия. О стихах из «Аммалат-Бека» Белинский говорил, что «…и Пушкин не постыдился бы их назвать своими». Бестужев написал много очерков и рассказов из жизни Дагестана – «Шах Гусейн», «Кавказская стена», «Прощание с Каспием», «Письма из Дагестана» и др. В них и по настоящее время представлен интереснейший исторический и этнографический материал. А в январе 1833 г. в Петербурге выйдет долгожданный пятитомник его повестей, очерков и рассказов «Русские повести и рассказы». Собрание сочинений включало в себя произведения, написанные еще в Петербурге и подписанные фамилией Бестужев, и новые, кавказские вещи, которые ему пришлось подписать псевдонимом Марлинский. На титуле томов не значилось ни фамилии, ни псевдонима автора.

Занятие литературой приносит Бестужеву неплохие доходы, если не сказать – очень хорошие. Известный столичный книгоиздатель А.Смирдин предлагает ему 300 р. за лист, но Бестужев настаивает на 500-х. Он даже не скрывает своего недовольства – Смирдин платит ему 5 тысяч в год за 12 листов, в то время как Пушкину в то же время платил «по червонцу за каждую строчку стихов, а за помещенное в «Библиотеке для Чтения» в 1834 г. стихотворение «Гусар» заплатил 1200 рублей».

На первый взгляд, служилось рядовому Бестужеву в Дербенте довольно пресносно. Все свои досуги Александр Александрович проводил у Шнитниковых, у «премилого и преумного семейства», как писал он брату Павлу. Шнитниковы стали Бестужеву как родные. С ними можно было говорить о литературе, о том, что вот «насилу дочел 4-ю песнь Дантова «Paradiso» и отчего у Данта «так пышен ад мучениями и так скучен рай иносказаниями», о том, как чуден Гюго, что он «на плечах своих выносит в гору всю французскую словесность и топчет в грязь все остальное и всех нас, писак», о Бальзаке, о романтизме…

Находясь в Дербенте, Бестужев оставался в курсе всех происходящих событий и в свете, и литературе. Он читал столичные газеты, держал обширную корреспонденцию, но ему хотелось побольше знать обо всем, о том, как движется российская словесность. «Сюда же долетают только блестки, падающие с платья новой литературы», — жаловался он Полевым. Когда же до него дошли слухи о том, что А.Пушкин, его старинный знакомец и любимый поэт, «огончарован» и собирается жениться, он с тревогой писал матери в Петербург: «Он вовсе перестанет петь, если это правда». «Скажите ему от меня, - писал он Н.А. Полевому, - ты надежда Руси, не измени ей, не измени своему веку, не топи в луже таланта своего, не спи на лаврах»...

В письмах его часто встречаются такие строчки, как «…благодарю за все посылки. Ложки и ноты получил вчерась», «…живу один. Ленюсь... частию виноваты в том и сердечные проказы. Каюсь - и все-таки ленюсь», «…получил от вас книг и пелеринки для Шнитниковой и помады». А однажды Полевой присылает своему ссыльному другу белую круглую пуховую шляпу, которая по тем временам являлась верным признаком карбонария (члена тайной революционной организации Италии 1830-х гг., борца за конституционные преобразования)!
А в ноябре 1832 года в Дербент прибыл со своим штабом главнокомандующий всеми войсками Кавказской линии барон Розен, в котором служил младший брат Бестужева, Павел. Встреча с любимым братом доставила Александру Бестужеву большую радость. Они хоть несколько дней пробыли вместе.

Но было и другое. Караулы. Посты. Лазарет. И многочасовые подготовки к смотрам. Невыносимо тяжелая, бессмысленная муштра - эта вытяжка носков, этот гусиный шаг, который приходилось проделывать в полном боевом снаряжении, с тяжелым кремневым ружьем, когда учились держать ногу на весу при тихом шаге. Шнитников, на правах коменданта, иногда вызывал к себе плац-майора Васильева, грубого солдафона, мучившего Бестужева придирками по службе, и говорил ему: «Прошу вас помнить: солдат в батальоне у вас много, а писатель Марлинский - един на всю Россию». Васильев желчно отрезал: «Марлинского у меня по спискам не значится! А солдат Бестужев есть солдат, и только». Шнитников не сдавался: «Верно, что солдат. Но ежели не цените в нем писателя, так имейте хотя бы уважение к бывшему офицеру лейб-гвардии...»

Во время осады Дербента имамом Газимухаммадом рядовой Бестужев первым бросался в огонь (в одном из сражений пуля сбила шапку, в двух местах прошила шинель да насквозь пробила ложе ружья), храбро вступая в «гомеровские» стычки с неприятелем. И когда на батальон 10-го Грузинского линейного полка прислали два Георгия, солдаты единодушно признали, что один Георгиевский крест бесспорно заслужил рядовой 1-й роты Бестужев. Офицеры полка присоединились к этой оценке. Бестужев говорил: «Я заслужил этот крест грудью, а не происками». Он уже предвкушал свободу, как неожиданно случилось, как он сам позже об этом напишет - «важное несчастье»…

«…23 февраля 1833 года на квартире рядового Бестужева, в его отсутствие, девушка Ольга Нестерцова, которую он искренне любил, …нечаянным случаем ранила себя из пистолета в правое в плечо… и померла на третий день»,- сообщал в рапорте комендант Дербента майор Шнитников военно-окружному начальнику в Дагестане. Лишь спустя неделю Александр Бестужев будет в состоянии сесть и написать брату о том, что произошло в тот роковой вечер. Начиналось письмо со слов: «Любезный друг и брат Павел! Неумолимая судьба не перестала преследовать: у меня случилось важное несчастье…». Заканчивалось письмо словами «…невинный и несчастный брат твой Александр». Бестужев сделал все, чтобы почтить светлую память Ольги. По его настоянию Олю похоронили на самой верхушке холма, где раскинулось южное христианское кладбище. Он заказал местным каменщикам-ремесленникам надгробие по собственному эскизу. На плите изображалась роза, которую поражали молнии. Под розой стояло одно слово: «Судьба».
Молва жестоко обвинила Бестужева. Следствие, длившееся в течение трех месяцев, признало Бестужева невиновным.

Гибель девушки стала одной из причин отказа в награждении и производстве офицеры. Боевые подвиги Бестужева, его безрассудная храбрость и мужество не получили заслуженной награды. Он не скрывал своей искренней досады по этому случаю: «Грусть смертная, - писал он в Тифлис брату. - Когда же я могу вновь заслужить сей крест, трижды заслуженный? Меня лишают средства к отличию и говорят — отличись более. Забросили в гарнизон и, когда необычный случай дал средства оказать храбрость, лишают награды!»
Оставаться в Дербенте после всего этого казалось бессмысленным. Чего он добился за четыре года дербентского прозябания? Утвердился как литератор и талантливый писатель Александр Марлинский? Александр Бестужев продолжал оставаться все тем же разжалованным рядовым полуроты 10-го Грузинского линейного полка. Бесправным солдатом. Терялась всякая надежда на выслугу, на офицерские погоны, которые могли избавить его от тягостного положения. Он забросал письмами брата Павла, который служил при штабе в Тифлисе, прося его помочь перевестись из Дербента в какой-либо действующий на кавказской линии полк.

А пока он переменил квартиру. Его новое жилище в небольшом, в две комнаты, одноэтажном домике у Старой мечети. Все это время он ничего не пишет. Кроме писем. Трагическая гибель Ольги выбила его из колеи. Из письма к Николаю Полевому: «Я очень грустен теперь, очень; я плачу над пером, а я редко плачу! Впрочем, я рад этому: слезы точат и источают тоску, а у меня она жерновом лежала на сердце...»

Ни что не приносило утешения, даже сны. Из письма к Ксенофонту Полевому: «23 ноября 1833. Дербент. Да, в эту ночь я видел себя ребенком, видел отца моего, доброго, благородного, умного отца; видел, будто мы ждем его к обеду от графа Александра Сергеевича Строганова, который бывал именинник в один день с нами... И все заботы хозяйства, раскладка вареньев на блюдечки, раскупорка бочонка с виноградом, и стол, блестящий снегом скатерти, льдом хрусталя, и миндальный пирог с сахарным амуром посредине, и себя в новой курточке, расхаживающего между огромными подсвечниками, в которые ввертывают восковые свечи, - и все это виделось мне точь-в-точь как бывало. Но кругом было сумрачно, внутри меня холодно… Я проснулся с досадою...»
15 апреля 1834 года А. Бестужев покинул Дербент.

Кавказский ссыльный Я.Костенецкий в своих воспоминаниях, опубликованных в журнале «Русская старина», писал: «…когда Бестужев покидал Дербент, все городское население провожало его и верхом и пешком верст двадцать от города, до самой реки Самура, стреляя по пути из ружей, пуская ракеты, зажигая факелы; музыканты били в бубны и играли на своих инструментах, другие пели, плясали… и вообще вся толпа старалась всячески выразить свое расположение к любимому своему Искендер-Беку».

PS. После Дербента А.Бестужев в чине прапорщика продолжил службу на Черноморском побережье Кавказа. Погиб в бою с горцами 7 июня 1837 года на мысе Адлер.