[опубликовано 28 Февраля 2013]

Патимат Тахнаева

К ВОПРОСУ ОБ ИРАНСКИХ (АХЕМЕНИДСКИХ) КОРНЯХ ДАГЕСТАНСКОГО ХУДОЖНИКА ХАЛИЛ БЕКА МУСАЯСУЛ (ХАЛИЛА МУСАЕВА)

«Род Манижал (Мусаев) восходит к династии Ахеменидов»

Первая публикация об иранских (ахеменидских) корнях художника принадлежит проф. С. М. Акбиеву, который в биографическом исследовании «Братья Мусаясул» (1995) писал: «…как свидетельствуют сохранившиеся в доме Мусаевых материалы, род Манижал (Мусаев) восходит к династии Ахеменидов. Арабист и военачальник Манижал прибыл в Дагестан в средние века. Примерно с этого времени семья Манижал заселяется в старинном ауле Чох» [1].

Но что собой представляли эти сохранившиеся уникальные материалы, на которые он ссылался, проф. С.М. Акбиев не называл.
По всей видимости, речь шла о «золотом перстне с темно-вишневым камнем» [2] из личных вещей Халил Бека Мусаясул, с «выгравированной шахской короной», который вдова художника передала его внучатым племянникам, братьям О.К. и М.К. Мусаевым. Со слов О.К. Мусаева (президента благотворительного фонда им. Халил Бека Мусаясул), вдова художника, ссылаясь на этот перстень сообщила им, что их «корни уходят в династию Ахеменидов» (1996 г.) [3].

Очевидно, это дало им основание в последующем утверждать в различных интервью, что «Халил-Бек, его братья и близкие родственники являлись потомками великих иранских царей Ахменидов» (2008 г.) [4]. Эта информация получила широкое распространение, в частности, известный публицист М. Дугричилов писал, что «генеалогия чохского тухума Манижал, к которому принадлежала фамилия Мусаясул, восходит к Ахеменидам, а дальше – к персидскому царю Дарию» (2007 г.) [5]. Предположение об иранских (ахеменидских) корнях художника как неоспоримый факт биографии утвердился и в кругах дагестанской научной общественности [6].

В материалах научной сессии Института ЯЛИ ДНЦ РАН (2009), посвященной 110-летию со дня рождения художника, у ряда исследователей встречаются утверждения такого рода, и без каких либо ссылок: «обращение художника к иранской теме не случайно – предки Х.Мусаясул происходили по отцовской линии из Персии, из рода Манижал» [7], или «прямой предок рода – Манижал из Чоха – иранец по происхождению, шейх и военачальник, прибыл в Дагестан с арабами во времена первой волны распространения ислама в этом регионе (VIII в.)» [8], или «племянники Х.Мусаясул (О.К. и М.К. Мусаевы) от вдовы художника получили подтверждение об их принадлежности к пасаргадской ветви древнейшего рода иранцев, ведущих родословное древо от Ахемена (хакаманиши-Маниж)» [9] и тд.

Замечу, что упомянутый перстень из личных вещей художника, «подтверждающий об их принадлежности к пасаргадской ветви древнейшего рода иранцев», по настоящее время не описан специалистами и не введен в научный оборот как источник. Между тем, пока только именно на основании факта его существования возводится «ирано-персидская» генеалогия художника, восходящая к Ахеменидам. Каких либо других свидетельств фондом им. Халил Бека Мусаясул научной общественности представлено не было.

«Родовой герб Манижал» и личный герб Х. Мусаясул.

В научной литературе ссылка на «родовой герб», созданный Х. Мусаясул, зачастую выступает как одно из доказательств его происхождения, восходящего, по семейным преданиям, к древнеперсидским царям. Известно несколько вариантов гербов художника, но один из них, менее известный, искусствоведом Н.Ф. Мусаевой, автором исследования, посвященного геральдическим мотивам в творчестве Х. Мусаясул [10], описан именно как его «родовой герб». Об истории его создания Н.Ф. Мусаева пишет, что «интерес художника к данной теме подогревался желанием по небольшому оттиску древней родовой печати восстановить эмблему своего тухума (выделено мной – П.Т.) и на его основе создать семейный герб» [11].

В 1939 году Х. Мусаясул женился на дочери генерал-майора Карла Фрейера фон Нагеля, командующего Баварским первым кавалерийским полком и камергера Баварского суда, Оливии Мелани Юлии фон Нагель [12]. В Германии все титулы, вместе с ними и регалии, наследовались всеми законнорожденными детьми, а женщины имели на гербах щиты своих отцов (а не выкраивали из него ромб, как англичанки или француженки) [13]. Описанный выше Н.Ф. Мусаевой «родовой герб» Х. Мусаясул, как выявилось, является ни чем иным, как личным гербом баронессы фон Нагель, поскольку отличается от родового герба баварского барона фон Нагель только тем, что вместо рыцарского шлема на гербе дано изображение ранговой короны (как это и было принято в женских гербах) [14].

На титульной странице «Страны последних рыцарей» (Luise Laporte, Halil Beg Mussayassul. Das Land der letzten Ritter: eine Erzählung aus den kaukasischen Bergen, München: Beck, 1936 г.) размещен личный герб художника, который, по мнению Н.Ф. Мусаевой так же является и «родовым гербом» Х. Мусаясул. Как полагает искусствовед, по мнению художника этот новый («на основе реконструкции старой эмблемы») герб «должен был полнее отражать происхождение рода, его девизы и больше соответствовать геральдической науке» [15]. По Н.Ф. Мусаевой, по «небольшому оттиску древней печати» Х. Мусаясул «восстанавливает эмблему своего тухума» и «на его основе создает семейный герб» [16]. Не располагая описанием искомой «древней печати», мы можем только предположить, что оно было заложено в основу изображения герба – на щите, в центре, расположенные по солнцевороту головы барана, орла (грифона?), лебедя.

К сожалению, Н.Ф. Мусаева при анализе геральдического памятника не учитывает ряд важных факторов, связанных с обстоятельствами создания изучаемого герба. В частности, один из самых главных - когда именно, в каком году Халил Бек приступил к созданию «родового герба»? В связи с этим возникает и ряд других вопросов. Если «древняя родовая печать» всегда хранилась в семье (и в конечном итоге оказалась у Х. Мусаясул), почему трое других сыновей российского офицера Исрафила Мусаева, получившие прекрасное светское образование, не заинтересовались созданием «семейного герба» или же личного - по тому же «оттиску древней родовой печати»? Почему подобная мысль не возникла в свое время у самого Исрафила Мусаева, офицера лейб-гвардии, служившего в Санкт-Петербурге (в 1873-1877 гг.) в СЕИВКе императора Александра II [17], вращавшегося в высших кругах российского сословного общества?

Почему столь значимый и древний «родовой знак» («эмблема тухума») известный в семье, не нашел отображения на могильном резном камне (искусно и богато декорированном) отца Халил Бека, Исрафила Мусаева [18], скончавшегося задолго до революции? Любопытно, что Халил Бек Мусаясул в своей автобиографической повести, описывая процесс изготовления этого памятника, упоминает об особой смысловой составляющей его декора: «…Лицевая сторона несла на себе самый значительный и благородный узор: большое, глубоко высеченное, густо разветвленное дерево, на каждом листке которого изящной вязью были выгравированы имена наших предков. Это было родословное дерево нашего тухума, на котором меня изобразили в виде не распустившейся почки. Так объяснил мне добрый мастер Исмаил» [19]. Однако и здесь о «родовом знаке» речи не идет. В то же время, перевод с арабского языка надписей на четырех плодах «генеалогического древа» (на листьях и цветах, как выяснилось, надписей не было) выявил, что они несут имена архангелов «Микаил», «Израил» (на левой стороне древа), «Исрафил» и «Джибриил» [20].

Замечу, из всех членов семьи Мусаевых (Манижал) «родовой знак» изображен лишь на могильном памятнике самого художника (ум. 1949 г.), похороненного в США (семантика этой эмблемы «родового знака» будет рассмотрена отдельно). Очевидно, что в данном случае речь может идти только о личном гербе художника, персональном, владельцем которого является одно физическое лицо. Как известно, личные гербы в Европе имели хождение несколько столетий, в их числе имелось направление и личных гербов для лиц недворянского происхождения, для конкретных людей. В отличие от родового герба, который передавался из поколения в поколение, личный герб принадлежал конкретному человеку и родственникам не передавался [21]. Лишь будучи переданным по наследству, он становится родовым, но в случае с гербом Х. Мусаясул подобного не произошло.
Халил Бек Мусаясул изначально работал над созданием личного герба, это очевидно. Думаю, и дело далеко было не в том, что художник, пребывая в Европе длительный период, попал под очарование мира социальной элиты носителей титулов и ее аристократической культуры. И, обстояло оно, как можно предположить, далеко не в матримониальных амбициях художника. Замечу, женился Х. Мусаясул на представительнице аристократического круга баронессе Мелани фон Нагель в 1939 г. [22] (в своих воспоминаниях 2002 г. сама баронесса называет другую дату - 1940 г. [23]), а личный герб художника уже был опубликован в 1936 г. («Страна последних рыцарей»).
Причины, побудившие художника к созданию личного герба были намного сложнее и тесно связаны с социально-политической конкретикой, которая красноречиво характеризовала Германию после 1933 г.

Обстоятельства создания личного герба Халил Бека Мусаясул.

С конца 1920-х годов, в результате поражения кайзеровской Германии в Первой мировой войне (1914-1918 гг.), завершившегося заключением разорительного Версальского договора (непомерные репарации и территориальные потери), национальная гордость немецкого народа была ущемлена и унижена[24]. В этот период в Германии в качестве ответной реакции наблюдается бурный всплеск интереса к великому прошлому страны и народа и, в частности, обращение к национальной, военной и родовой геральдике (немногим позже, в начале 1930-х, этот интерес перерастет в проявление немецкой гордости, декларируемое уже всеми членами национал-социалистической верхушки) [25]. Как будет отмечено известным российским германистом О.Ю. Пленковым: «Эта атмосфера была идеальной для расцвета национальных мифов, которые стали прибежищем для подавленных безутешной действительностью людей» [26].

Между тем, с приходом к власти нацистов политическое реноме немецкой аристократии как древнего социо-культурного института серьезно пошатнулось. Первое время нацисты, которые декларировали отказ от кастовости и сословности общества, не жаловали традиционную германскую аристократию. Однако с начала 1930-х годов на нее стали смотреть уже не как на общественную группу, связанную общим понятием чести, а особый расовый организм, результат столетней селекции. И если в 1920-х годах такая точка зрения была всего лишь популярна в семнадцатитысячном Союзе немецких дворян (Deutsche Adelsgenossenschalf, DAG), то к 1933 году DAG уверенно входил в национал-социалистический лагерь. Идейное утверждение рейхсфюрера СС Г. Гиммлера о том, что «века планируемой селекции должны были привести к стабильному улучшению расовых качеств», получило широкое распространение в среде молодых немецких аристократов (в отличие от старого поколения [27]), которых власть, таким образом, допускала в состав новой руководящей немецкой элиты [28].

Расовая доктрина национал-социализма так же была заложена в основу деятельности известного историко-культурного и исследовательского центра «Немецкого общества по изучению древней германской истории и наследия предков» («Наследие предков», Ahnenerbe), созданного в 1933 г. в г. Мюнхене (с 1941 г. – институт научных исследований военно-целевого значения), в котором практически все исторические, антропологические, археологические и медицинские исследования велись с единственной целью подтвердить превосходство арийской расы. К 1937 г. «Наследие предков» включало в себя до пятидесяти различных институтов, в числе первых из них был создан исследовательский «Отдел геральдики и родовых эмблем» [29]. Очевидно, что интерес, проявленный к геральдике нацистским режимом в Германии 1930-х годов был не случаен и вызван, в первую очередь, необходимостью использования геральдики в целях укрепления мировоззренческих основ новой власти и ее адаптации к идеалам НСДАП [30].

Расовая доктрина национал-социалистов, нашедшая очередной виток развития в концепции расовой гигиены (и вскоре утвержденной в государственных программах), обратилась к истокам истории семьи, рода. Этот специфический интерес был отражен в 1934 г. в труде одного из идеологов национал-социализма Людвига Леонхардта «Бракосочетание и расовые основы. Справочник для намеревающихся создать молодую семью»: «…Тот, кто индифферентен к своим корням и своему происхождению, кто не осознает важности слов «предок» и «потомство» в их глубоком понимании, не может считаться ответственным членом народного сообщества. Поэтому пусть каждый начнет с изучения своего рода. Это потребует большой работы, в особенности в тех семьях, где нет никаких записей о родословной, но работа эта должна быть проделана. …В связи с этим каждый из нас должен поставить перед собой задачу собрать как можно больше информации о своей семье и предках, чтобы выяснить, откуда он вышел…»[31].

Отсюда, отчасти – наблюдаемый в Германии в середине 1930-х годов бурный всплеск интереса не только к национальной, военной или муниципальной, но и – родовой геральдике. С приходом к власти национал-социалисты жестко вторгаются с концепцией расовой гигиены в брачно-семейное законодательство, принимая целый ряд указов и распоряжений расово-биологического характера [32]. В 1933 г. был сформирован государственный Национальный комитет по защите немецкой крови (Reichsausschuss zum Schutze des deutschen Blute), который пропагандировал идеи немецкого превосходства и расовой чистоты, издавая журналы, многочисленные статьи и книги по расовой гигиене. В частности, с 1934 г. комитет распространяет идеологическую программу в «10 заповедях по выбору спутника жизни», в которой была представлена квинтэссенция расово-биологических представлений нацистов о роли и облике новой семьи. В их числе были такие как «Помни о том, что ты немец/немка», «Выбирай как немец жену/мужа исключительно той же или родственной нордической – крови», «При выборе супруга поинтересуйся его происхождением, узнай о его предках» [33].

В 1935 г. на ежегодном съезде партии, в Нюрнберге, нацисты приняли новые расовые законы, законодательно закрепив основные положения нацистской расовой идеологии. В их числе – «Закон о защите немецкой крови и чести», согласно которому распространялся запрет на бракосочетание или сексуальные отношения между людьми, чье потомство может оказаться «расово нечистым» (еще в 1927 г. национал-социалистами поднимался вопрос о принудительной стерилизации афронемцев, которая бы воспрепятствовала внесению африканских признаков в генетический материал немцев) [34]. Еще в апреле 1933 г. в «Законе об упорядочивании национального состава управленческого аппарата» (который предполагал прием на работу исключительно арийцев), впервые на законодательном уровне был определен статус «неарийца». Каждый немец должен был доказывать свою принадлежность к арийской расе: предъявить свидетельство о рождении и документы о браке родителей, а так же заполнить подробную генеалогическую анкету (офицеры СС должны были доказывать свою арийскую родословную до 1750 года) [35].

Ричард Эванс, британский историк (проф. кафедры современной истории Кембриджского университета), известный специалист по истории Германии пишет, что после Нюрнбергских законов «генеалоги вдруг стали самыми востребованными специалистами по всей стране, когда немцы занялись поиском в церковно-приходских книгах и других источниках доказательства своей расовой чистоты для включения их в так называемое Свидетельство о происхождении (Ahnennachweis), которое теперь стало необходимым документом на государственной службе и фактически на любой другой работе» [36].

Задолго до этих событий, во всяком случае, уже к 1930 г. художник получил персидское гражданство. Однако с 1933 г. нацистская Германия диктовала новые условия, иммунитета иностранного гражданина в свете расовых нюрнбергских законов было явно недостаточно для социально комфортного и безопасного проживания в этой стране.
Почему «Персия»? Магомед Мусаев (внучатый племянник художника), в одном из интервью, упоминая о бракосочетании художника, состоявшемся в 1938 г. (?) в Берлине, говорит о том, что оно «проходило в иранском посольстве. Был мавлид. Так было устроено, потому что Халил Бек, его братья являлись потомками иранских царей Ахеменидов» [37]. Публицист Муртузали Дугричилов, который один из первых подхватил версию об «иранских корнях» художника, обосновал им его новое гражданство: «Чувство отечества в Халилбеге было настолько обострено, что при мучительном выборе гражданства он остановился на стране, которая являлась родиной его далеких предков: живя в Германии Халилбег имел иранский паспорт, потому что генеалогия чохского тухума Манижал, к которому принадлежала фамилия Мусаясул, восходит к Ахеменидам, а дальше – к персидскому царю Дарию» [38].

Проблема гражданства возникла перед художником по окончании учебы в Академии художеств, куда он был в 1921 г. командирован на учебу Дагестанским Революционным Комитетом [39]. В 1926 году Халил Мусаев завершил образование в Баварской королевской академии изобразительных искусств (г. Мюнхен) и, перед ним открывались большие перспективы творческого и профессионального роста (в ноябре 1930 г. его примут в цех Мюнхенского товарищества художников). Он обращается с просьбой к правительству СССР продлить его пребывание в Германии еще на два года для стажировки, но получает отказ. Чем он был мотивирован, мы не знаем. Возможно, один из ответов заключен в письме тогдашнего наркома образования Дагестана Алибека Тахо-Годи, датированного 1924 годом: «...мы в повседневной жизни часто сталкиваемся с вопросами, составляющими содержание Вашей специальности, и поэтому всечасно ощущаем Ваше отсутствие. … Любовь к родине должна бы в ближайшее время вылиться в конкретной форме возвращения в родные горы, которые тепло встретят Вас …Надеемся, что в самом скором времени Вы отзоветесь исполнением наших пожеланий, идущих навстречу, впрочем, собственному Вашему настроению, как это можно понять из Вашего письма» [40].

Надо отметить, и это видно из приведенного выше письма, у Х. Мусаясул, пожалуй, единственного из всех представителей Северокавказской эмиграции, не было конфликта по политическим мотивам с Советским государством. Тем не менее, в 1926 г. перед Х. Мусаевым возникает проблема выбора гражданства, и он принимает решение остаться в Германии. Этот выбор отныне представит его в новом статусе: эмигрантом – в Германии, «невозвращенцем» – в СССР, что в конечном итоге трагически отразится на его близких, оставшихся на родине. В частности, когда его старший брат Абдулкаир в годы репрессий в 1938 году был арестован и расстрелян органами НКВД, в его приговоре в числе обвинений значилось: «…отец Исрапил Мусаев – царский офицер, братья Магомед и Халил – эмигранты…».

Надо заметить, что приобретение гражданства для эмигрантов из России в те годы была сложнейшей проблемой. Европа была переполнена беженцами из России – годы гражданской войны выплеснули за границы страны бо¬лее двух миллионов беженцев. Как было отмечено в одном из современных исследований, «возникшая в начале 1920-х гг. за границами отечества зарубежная Россия стала без территориальным государством российских беженцев» [41]. Численность распределения эмигрантов по странам проживания постоянно менялась, известно, что к 1920 году в одной только Германии скопилось до 600 тыс. русских эмигрантов [42]. В 1921 году советское правительство постановлением ВЦИК и СНК от 15 декабря лишило практически всех российских беженцев российского граж¬данства, добавив к их бедственному состоянию еще и полную юридическую беззащитность [43]. В 1923 г. германский МИД признал русских эмигрантов лицами, лишёнными советским правительством гражданских прав по политическим мотивам [44]. Этот статус позволял им претендовать на так называемый «нансеновский паспорт» (разработанный в 1922 г. норвежцем Фритьофом Нансеном, комиссаром Лиги Наций по делам беженцев), который выдавался Лигой наций беженцам без гражданства при двух обязательных условиях: 1) при наличии документов, удостоверяющих личность человека; 2) при наличии документа, подтверждающего, что человек является эмигрантом. Нансеновские паспорта стали выдаваться русским беженцам в Германии с октября 1923 г. [45]. Хотя на самом деле, по отзывам современников, международные нансеновские паспорта на практике лишь подчеркивали бездомность их обладателей, это все же было выходом из юридически бесправного положения. Как вспоминал русский писатель и эмигрант В. Набоков, иметь нансеновский паспорт значило то же, что «быть преступником, отпущенным под честное слово, или незаконнорожденным» [46]. Его современница, литературный критик З. Шаховская писала, что и в 1930-е годы В. Набоков продолжал отзываться о своем нансеновском паспорте, как об «убогом» [47].

Тем не менее, перед Х. Мусаясул с потерей советского гражданства не возникла проблема обращения в Лигу Наций. По семейным рассказам, благодаря своим личным связям и знакомству с шахом Реза Пехлеви, он получает персидское гражданство [48]. В 1930 г. в удостоверении, выданном мюнхенской академией художеств, в графе гражданства уже указана «Персия» [49]. Как покажут дальнейшие события, в нацистской Германии для статуса художника-иностранца, персидское подданство окажется более чем удачным. В конце 1930-х предвоенных годов, ирано-германские отношения станут развиваться весьма динамично: Персию наводнили германские советники и специалисты, укрепились политические, торговые и культурные связи; немецкая пропаганда твердила об арийском родстве персов и германцев [50].

К вопросу о персидском (иранском) гражданстве художника. В середине 1920-х годов казачий полковник Реза Савадкухи, выходец из низов, стал фактически диктатором Персии (в 1921 г. – военный министр, в 1923 г. – премьер-министр) при формально правившем, но ничего не решавшем шахе Ахмаде. В октябре 1925 г. он добился от меджлиса низложения шаха, а специально созванное Конституционное собрание предложит ему трон. На коронации (15 декабря 1925 г.) премьер-министр М. Форруги произнес речь о славном прошлом Персии, делая упор на сасанидский (доисламский) период, подчеркнув: «Ваше Величество, иранский народ понимает, что сегодня на престол взошел шах, принадлежащей к чистой иранской расе… и под его руководством Иран вновь станет прочным и сильным государством» [51]. Реза–шах (Савадкухи) принял фамилию Пехлеви, став, таким образом, основателем династии Пехлеви.

Любопытно, что «Пехлеви» – имя древнего парфянского династического дома Карен–Пахлевидов (Пахлеви, Пехлеви), вассала Ахеменидов, который сохранил свое положение и власть и после прихода к власти династии Сасанидов. Надо заметить, лично Реза никакого отношения к древней парфянской владетельной династии не имел, он происходил из семьи мазендаранского мелкого землевладельца. «Пехлеви» было выбрано не случайно, из далекого доисламского прошлого, словно попытка «перекинуть мостик через все века ислама» [52]. Стремление путем авторитарных реформ вернуть Ирану имперскую славу эпохи легендарных Дария и Ксеркса станет доминирующей идеей для отца и сына Пехлеви [53]. Монархи Пехлеви еще не раз проявят свои транс-исторические устремления, в частности, в 1935 г. Реза-шах Пехлеви ввел для страны название Иран (земля арийцев – название, взамен привычного для Запада Персия), которое подчеркивало арийское происхождение его жителей [54].

Стратегическое положение Ирана (граничил с Турцией, Ираком, Афганистаном, через него проходил путь к советскому Закавказью и Средней Азии) вызывало у Германии, с приходом власти Гитлера стремившейся к мировому господству, желание иметь в этой стране прочные позиции. Для этой цели мало было установить с ней тесные торгово-экономические связи. Начиная с 1934 г., стремясь получить доступ к стратегическому сырью и полуфабрикатам, Германия применяла все доступные методы и средства для завоевания прочных позиций в иранской экономике. К 1936 г. уже был заложен солидный фундамент для активного экономического и идеологического проникновения Третьего Рейха в Иран [55].

Особое внимание Третий рейх стал уделять идеологической обработке общественного мнения в Иране. Внешнеполитический отдел нацистской партии, иностранный отдел министерства пропаганды, абвер, министерство иностранных дел развернули в этой стране активную пропагандистскую деятельность. Центральное место в пропаганде германских фашистов в Иране заняли теории об общем арийском происхождении немцев и иранцев. Известный российский историк-германист А.Б. Оришев пишет: «Представляет интерес уже тот факт, что в первоначальном варианте расовой таблицы, составленной нацистами еще до прихода к власти, на ее верхних этажах не было места азиатским народам. Однако политические соображения заставили их внести изменения в эту структуру, после чего избранными арийскими нациями были объявлены японцы, а затем иранцы и некоторые другие народы. В 1936 г. специальным декретом германское правительство освободило иранцев как «чистокровных арийцев» от действия ограничительных положений нюрнбергских расистских законов» [56].

Подтвердить тезис об общем арийском происхождении немцев и иранцев должны были санкционированные специально созданным расовым управлением СС браки германских «чистокровных арийских» девушек с видными представителями политической, военной и экономической элиты Ирана [57]. Дело в том, что с 1935 г. в Германии все, кто хотел вступить в брак с представителем смешанной расы, неарийцем, должны были получать официальное разрешение из Имперского комитета по защите немецкой крови (Reichsausschuss zum Schutze des deutschen Blute). Но подобные заявления отклоняли с такой регулярностью, что в 1936 г. комитет был ликвидирован, а такие заявления стали направляться на рассмотрение одному чиновнику из расового управления СС [58 ].

По заключению А.Б. Оришева, расчет германских пропагандистов делать ставку на идею о превосходстве арийцев над другими народами оказался верным – иранцам она гораздо больше импонировала, чем советская пропаганда интернационализма. В конце 1937 г. в одной из авторитетных иранских газет выходит примечательная статья под заголовком «Запад и Восток», автор которой утверждал, что «олицетворением Запада является имперская Германия, а Иран – это колыбель арийской расы, соответственно Германии» [59]. На страницах другой газеты «Иран» один из авторов заявлял, что если арийская раса сохранилась где-нибудь, то только в такой стране, как Иран, который считается «очагом возрождения этой расы». Подобные высказывания были не единичными и отражали позиции нацистской идеологии, утвердившиеся в иранской общественности к концу 1930-х годов.

Без ссылок на семейный архив художника трудно определить, когда именно, в какое время Халил Бек Мусаясул впервые побывал в Персии, так называемой «родине его предков». Указанная дата в библиографическом справочнике «Энциклопедии художников Дагестана» (Махачкала, 2007) о прошедшей выставке художника в 1942 г. в Тегеране [60], вызывает глубокие сомнения. И не только потому, что об этой выставке не упомянуто в другом библиографическом справочнике «Мюнхенские художники» (Мюнхен, 1994).

Дело в том, что с началом Второй мировой войны Иран довольно скоро потерял свои прогерманские политические позиции (и амбиции): в сентябре 1939 г. правительство Реза-шаха объявило о своем нейтралитете (Иран, тем не менее, продолжал симпатизировать Германии, а первые победы вермахта еще более подняли в стране престиж Третьего рейха); в августе 1941 г. СССР и Великобритания оккупировали Иран и низложили шаха Резу, который был отправлен в ссылку в Южную Африку; 29 января 1942 г. был заключен англо-советско-иранский договора о союзе - отныне в Берлине на Иран стали смотреть как на враждебное государство [61]. Таким образом, о поездке художника или его выставке «на родине предков» в 1942 г. не могло быть и речи [62]. Но, надо заметить, с середины 1920-х годов вплоть до англо-советской оккупации Ирана, в нацистской Германии гражданский статус поданного Ирана для художника-иммигранта был более чем удачным.

Почему «Ахемениды»?

Остается открытым вопрос, каким образом и почему художник был вынужден во второй половине 1930-х г. (дата по году издания «Страны последних рыцарей») обратиться к столь древним «корням»? Как уже упоминалось, повесть вышла в 1936 г. и носила автобиографический характер. Но в ней автор не вспоминает о своих предках ахеменидах, ограничиваясь коротким: «наш род испокон веку жил в укрепленном селении Чох» [63].

Несомненно, заманчиво возводить генеалогические корни к древнеперсидским царям из династии Ахеменидов, которые в древности создали огромную мировую державу, простиравшуюся от Египта до Средней Азии и Северо-Восточной Индии [64]. И, тем не менее, загадочная ссылка на порфироносное «родство» при ближайшем рассмотрении, и как показывает краткий исторический экскурс, не выдерживает никакой критики.

В VI в. до н.э. возникло Ахеменидское государство, первая в истории мировая держава, объединившая под властью персидских царей десятки стран и просуществовавшее два столетия. История Ахеменидской державы по существу является историей всего Ближнего Востока и Средней Азии. В IV в. до н.э. внутреннее положение Персии отличается чередой дворцовых смут, смена каждого правителя сопровождается жестокой резней внутри царствующей фамилии [65]. Но правящая персидская элита уже не была заинтересована в сохранении власти Ахеменидов, она состояла из враждующих групп, которые стремились к власти в своих сатрапиях [66] . Придворный евнух Атаксеркса III, Багой, который являлся фактическим правителем Персии, в 338 г. до н.э. отравил Артаксеркса III и возвел на трон его сына Арсеса (спустя два года Багой умертвит и его вместе с семьей). Всесильный Багой возведет на опустевший трон представителя боковой линии Ахеменидов, сатрапа Армении Кодомана, внучатого племянника Артаксеркса I – единственного потомка дома Ахеменидов, имевшего право на царство, которому удалось избежать массовой резни, устроенной Багоем и Артаксерксом III. При вступлении на царство Кодоман принял тронное имя Дария III-го [67].

Дарий III (Кодоман, 336-330) стал последним Ахеменидом. В год его вступления на престол, македонский трон занял Александр, сын царя Филиппа Македонского. В 334 г. до н.э. начался восточный поход греко-македонского войска во главе с Александром Македонским, которое в нескольких сражениях разгромило персидские армии и оккупировало всю территорию Персидской державы. В битве при Гавгамелах (331 г.) армия Ахеменидов была полностью разбита, сам Дарий бежал в Восточный Иран (Бактрию). Участь последнего ахеменидского царя Дария решил сатрап Бактрии Бесс, убив его и провозгласив себя царем под именем Атаксеркса IV. [68] Известно, что немногочисленные члены собственной семьи Дария III пережили его ненамного [69]. Так, великая империя Ахеменидов, самое крупное государство Древнего Востока, бесследно канула в историю, генеалогически пресекшись на последнем из ахеменидов Дарии III.

Надо заметить, ахеменидский период истории древнего Востока длительный период оставался наименее исследованным. Как было отмечено ведущим современным иранистом проф. М.А. Дандамаевым, до середины XIX в. единственными источниками по истории Древней Персии при Ахеменидах «были сведения, сохранившиеся от древнегреческих авторов, большей частью путанные в отношении хронологии рассказы Библии и скудные сообщения римских авторов. …Средневековые персидские историки начинали достоверную историю Персии только с воцарения Сасанидов, …поэтому до дешифровки древнеперсидских клинописных надписей не было возможностей ни проверить, ни дополнить данные античной исторической литературы и Библии по истории древней Персии» [70].

И хотя от первого знакомства европейцев с клинописью (1618 г.) до удовлетворительного чтения клинописных надписей (1846 г.) прошло более 130 лет, и уже была прочтена знаменитая Бехистунская надпись, уровень знаний об истории ахеменидской Персии к 1920-1930 гг. все еще был ограниченным. Лишь в 1931-1934 гг. в Персеполе, столице Ахеменидов, приступит к широкомасштабным раскопкам экспедиция под руководством известного немецкого архитектора, археолога и филолога-ираниста Э. Херцфельда, в 1935-39 гг. их продолжил американский археолог Э. Шмидт. Впервые же наиболее полно политическая история древнего Ирана, как отмечает проф. М.А. Дандамаев, была исследована американским востоковедом А.Т. Олмстедом в «Истории Персидской державы», работа над которой была завершена им в 1943 г., а опубликована лишь в 1948 г. [71].

Основателем древнейшей династии персидских царей традиция называла Ахемена. Об этом свидетельствует, по Бехистунской надписи, царь Дарий I (522-486 г. до н.э.): «…отец мой Виштаспа, отец Виштапсы Аршама, отец Аршамы Ариарамна, отец Ариарамны Чишпиш, отец Чишпиша Ахемен… Поэтому мы называемся Ахеменидами. Искони мы знатны, искони наш род был царским…»[72]. Ахемениды производили свое имя от родоначальника Ахемена (Achaemenes, по-древнеперсидски Hakhamanish, ок. 650 г. до н.э.).
Возможно, на созвучии «Хака – Маниж» (Hakha – manish) и «Маниж(ал)» (названия фамильного рода художника) Халилбек выстраивал свое предположение о родстве с Ахеменидами. Тем более, что фамильный род Халил Бека Мусаясул – «Маниж(ал)» (он подписывал некоторые свои работы «Маниж»), согласно устной традиции, относился в Чохе к некогда пришлому и осевшему на новом месте [73]. Помимо устной традиции, известно несколько письменных фиксаций чохских тухумов, исторически состоявших из нескольких родов: коренных, пришлых и вольноотпущенников [74]. Последняя их запись от 1927 г. принадлежит профессиональному этнографу Г.Ф. Чурсину – сопровождавший Г.Ф. Чурсина в поездке по Гунибскому округу в качестве переводчика Абдул-Каир Мусаев (старший брат Халил Бека Мусаясул), и у которого он гостил в Чохе, не называет ему в числе коренных тухумов аула род Маниж(ал) [75].

Поскольку к 1930-м годам уровень знаний об Ахеменидском периоде истории древнего Иране был невысок, но невероятно актуален и востребован политической (ариизированной) историей, как в Иране, так и в Германии, особенно в контексте абсурдных расовых чисток немецкого общества – Халил Бек Мусаясул, как гражданин Персии, проживающий в Германии, не мог упустить такой случай и, здесь я высказываю личное предположение, бросает нацистскому обществу своего рода вызов, объявив себя потомком «истинного» ария, Ахемена (Achaemenes).