[опубликовано 4 Сентября 2012]

Ахмед Муртазалиев

Географическая близость, родственность культур, языков и единоверие аварцев и чеченцев благоприятствовали их непрерывному многовековому соприкосновению, культурному взаимовлиянию и сотрудничеству. "Непрерывный и неразрывный процесс этнокультурного развития Дагестана и Чечни в прошлом, тесные и живые экономические, политические и культурные связи между их народами в течение всей истории самым прямым образом отразились и в их духовной жизни..." (1)

Важнейшим элементом духовной культуры аварцев, как и других народов, является их литература, в которой художественно осмыслена действительность многих народов Кавказа, в том числе и чеченцев. Следует подчеркнуть, что национальный мир ни одного другого народа, в том числе и дагестанского, не представлен в аварской литературе так широко и многогранно как чеченский.

Традиции освоения чеченской темы в аварской литературе начали складываться еще в период Кавказской войны, когда оба народа входили в единое государственное образование и под руководством имамов Гази-Мухамада, Хамзат-бега и Шамиля сражались за свободу и независимость своей родины. Исторические катаклизмы в судьбах двух народов самым непосредственным образом отразились в их литературах, обогащая их содержание новыми темами, мотивами, образами.

Исследование показывает, что проникновение чеченских мотивов в аварское культурное пространство имеет несколько этапов: 1. Период Кавказской войны и послевоенные годы (1830–1860 гг.). 2. Последняя четверть XIX и начало XX в. (1870–1920 гг.). 3. Советский период (30–80 гг.). 4. Конец XX – начало ХХI в.

Анализ аварской литературы XIX – нач. XX в., показывает, что чеченская тематика, как правило, больше реализована в эпических и героико-исторических поэмах и песнях. В названный период к теме Чечни и чеченцев в своих произведениях обратились такие поэты, как шейх Абдурахман-хаджи ас-Сугури, Мухамад-бег из Гергебиля, Мухамад Чиркеевский, Генуса Аминатил Мухамад, Муртазали-хаджи Ахалчиса, Андиял Айишатил Осман из Аракани, Чупалав Игалиса, Кудияв Далгат из Гергебиля, Курбан Инхелоса и другие. Наряду с этим элементы чеченских реалий обнаруживаются также в известных исторических сочинениях, например, в хрониках "Блеск дагестанских шашек в некоторых шамилевских войнах" Мухамада Тахира аль-Карахи, "Сказание очевидца о Шамиле" Хаджи Али Чохского, в "Историко-биографических и исторических очерках Хайдарбега Гиничутлинского.

Тематика произведений аварской литературы, в которых присутствуют мотивы чеченской действительности, обширна и одновременно конкретна: это события Кавказской войны, восстание 1877 года, абречество, новая русско-чеченская война (1994–1996 гг.). Красной нитью в этих произведениях проходит идея дружбы и братства двух народов, идеи свободы и неза-висимости, единства Кавказа.

Вместе с тем эти произведения представляют интерес не только с точки зрения их художественной значимости, но и как ценные историографические источники. Например, в эпических и героико-исторических поэмах, исторических сочинениях XIX в. встречается описание того или иного события, эпизода, приводятся конкретные даты, даются портреты, характеристика известных исторических личностей, в том числе и чеченцев и т.д.

Так, в эпической поэме Мухамада Чиркеевского "Убийство имама Газимухамада" ("Имам ГъазимухIамад чIвай") описан эпизод похода первого имама на Чечню в 1831 году с целью установления здесь священного шариата. Поэт пафосным, эмоциональным языком повествует о деятельности имама Газимухамада по утверждению шариата и распространению тариката на чеченской земле. При этом подчеркивается, что в своих действиях, сочетая методы убеждения и принуждения, имам больше полагается на второе, пони-мая, что в жестоких условиях войны с сильнейшим противником метод принуждения более продуктивен.

В этом произведении наблюдается ряд интересных исторических фактов. Так, оказывается, в походе имама Газимухамада на Чечню принимал участие и основоположник тариката и идеолог мюридизма на Северном Кавказе шейх Мухамад Ярагский. Здесь также приводится конкретная цифра потерь противника – 500 казаков, которые погибли в бою с мюридами.

Для усиления эффекта восприятия описываемых событий, акцентирования внимания читателя на исключительности и важности мероприятия имама, поэт прибегает к поэтическому параллелизму, сравнивая поход Газимухамада на Чечню с походом пророка Мухамада на Мекку в 624 году.

Аллагьасул гъази Гъази-МухIамад
Гъираялда щвана доб Чачаналде.
Макка хIарамалде ХIабиб гIадинан,
ХIасраталда ана Гудермесалде.

Аллаха газий Газимухамад
С желанием прибыл в Чечню.
Словно Хабиб в священную Мекку,
Он отправился в Гудермес (2).

В другом произведении Мухамада Чиркеевского – песне «Гайирбег из Буртуная" ("Буртунаялдаса Гъайирбек") воспет эпизод жестокого сражения горцев с неверными у села Аргун. Через гиперболизацию описываемых событий ("...до краев наполнивший кровью канаву у Аргуна") автор стремится передать ощущение остроты, беспощадности, жестокости боя, который произошел у этого чеченского села.

Ряд аварских авторов XIX века, обратившихся к теме Кавказской войны, в своих произведениях изображают эпизод ухода имама Шамиля в Чечню из окруженной русскими крепости Ахульго. При описании этой трагической страницы истории горцев выражается не только горечь поражения и потерь, сочувствие имаму и его сподвижникам, но и большая благодарность, искреннее признание чеченцам за прием, который они оказали имаму на своей земле. Вот эпизод из "Историко-биографических и исторических очерков" Хайдарбега иничутлинского, подтверждающий вышесказанное: "После того, как крепость Ахульго была взята врагами, повелитель правоверных Шамиль с семью своими товарищами, борцами за веру из числа оставшихся в живых, направился искать труднодоступную местность и верных людей. В конце концов, Шамиль остановился на просторах Шатоя. Шатоевцы дали ему приют и выказали соответствующее почтение, поступив по отношению к Шамилю точно так, как арабское племя банукайла – по отношению к пророку Мухамаду. Да вознаградит Аллах этих шатоевцев – благочестивых мусульман за их добрые дела!" (3)

Автор с большой теплотой и искренностью описывает также чеченскую землю и дает лестную характеристику ее людям: "Нижние чеченцы были людьми горячими и мужественными... Эта земля представляет собой благословенную территорию, где растет большое количество хлеба и различные растения, где низкие цены, в том числе и на продукты питания. Сами мичиковцы – люди доблестные и ревностные в боях: именно из этой мичиковской земли, охраняемой темными лесами и чащами, поступает хлеб в другие места и города, и именно туда возвратились назад, в горы, религиозные законы и обряды" (4).

Из произведений аварской литературы начала ХХ века, в отдельный цикл можно выделить произведения, посвященные национальному герою Чечни – абреку Зелимхану Гушмазукову. Произведений этих немного. Это – эпические стихотворения Мухаммада Чиркеевского "Залимхану", "Когда ловили Залимхана", "На смерть Залимхана" и песня Инхелоса Курбана "Чеченцу Залимхану".

Мужество Залимхана, его бесстрашие, бескомпромиссность в борьбе за свои идеалы вызывали восхищение и поддержку не только у чеченцев, но и в Дагестане, особенно у аварцев, жителей соседних с Чечней областей. Известен факт, когда абрек скрывался в Анди и других аварских селах. В аварских песнях о Зелимхане акцент делается, в первую очередь, на его героизме, бесстрашии. Эти черты характера поэтического образа в поэмах обусловлены личными качествами самого народного заступника – реального прототипа. Создавая образ Зелимхана, основанный на реальных, исторических фактах, аварские поэты дополняют его в соответствии с нормами поэтической идеализации героя. Популярность абрека среди народа детерминирует гиперболизацию его образа, который награждается такими эпитетами, как "гьалбацI» (лев), "лачен" (сокол), "жайран" (лень), "аздагьо", (аждаха) и т.д.

Поэтические произведения аварских авторов о Зелимхане построены на реальных событиях. Так, в основе поэмы Мухаммеда Чиркеевского "Когда ловили Зелимхана" лежит история похода экспедиции против Зелимхана, организованного царскими властями в 1910 году. В состав этой экспедиции входил и Дагестанский конный полк под командованием полковника Зайнудина Доногуева. В этом походе карателям удается захватить семью Зелимхана, но сам он успевает уйти от них. При пленении жена Зелимхана Бици бросила в лицо врагам: "Это небольшое дело, что нас взяли. Мы женщины. Мы дети. Попробуйте взять Зелимхана".
Предатель Юсуп открыл карателям местонахождение Зелимхана. Но абрек был осторожен и не дал себя застать врасплох. Укрывшись в засаде, он убил командира отряда Андронникова и ранил Доногуева. Зелимхану в очередной рез удалось уйти от врага.

После возвращения Зайнутдин Доногуев потребовал от Мухаммеда Чиркеевского сложить песню о своем "героическом" походе. Поэт вынужден был подчиниться этому требованию и написал поэму "Когда ловили Зелимхана". Однако, сочувствовавший Зелимхану, он сложил песню не о Доногуеве, а о чеченском абреке.
Стихотворение начинается с характеристики Залимхана. При этом автор избегает прямых оценок в адрес героя, а, используя прием олицетворения, стремится более контрастно, ярко передавать основные черты характера Залимхана, героя-абрека.

Цо жайран рагIула жаниб Буртиялъ,
Жалибориялъул рас михъилъ бугеб.
Гъачагъ вахъун вуго ХарайчIиб росулъ,
Росаби хIинкъулев, хIаким соролев,
РекIелъ чаран бугев, чорхолъ яхI бугев,
Чугун гьунаралъе гIадан мукIурав (5).

Говорят, джейран есть в горах Чечни,
С усами льва.
В Харачое разбойник появился,
Которого села боятся, чиновники дрожат,
Со стальным сердцем, с совестью в теле,
Чье мастерство с конем людей покорило.

После такой характеристики героя следует описание подготовки похода карателей и самого похода. Изображая картину безрезультатной карательной экспедиции царских властей, поэт осуждает их за грабеж, который они устроили в доме Залимхана, награждая их эпитетом "рохьил гIанграби" (лесные гиены).

В этом произведении обращает на себя внимание следующий момент: поэт-аварец, осуждая действия военачальника – аварца, являющегося к тому же его односельчанином, выражает солидарность с абреком – чеченцем, отдавая должное его героизму и мужеству. Факт, прямо скажем, не характерный для современных национальных писателей, но говорящий о том, что нашим народам было свойственно ценить людей не по их национальной принадлежности, а по их личностным качествам, по их поступкам и действиям в обществе, по идеологии, которую они исповедовали и за которой следовали.

Традиции освоения чеченской темы нашли свое дальнейшее развитие в творчестве современных аварских мастеров художественного слова. На новом этапе расширяется диапазон ее осмысления: к реалиям чеченской действительности обращаются не только поэты, но и прозаики, драматурги и публицисты. Более того, это осмысление уже носит несколько аналитический, философский характер.

В советский период и в последующие годы чеченская тематика наблюдается в творчестве многих современных аварских поэтов и писателей: Гамзата Цадасы, Абакара Тагирова, Расула Гамзатова, Машидат Гайирбековой, Мухамада Тагирова, Адалло Алиева, Мухамада Абдулхалимова, Махсуда Зайнулабидова, Залму Батировой, Мухамада Исаева и др.

Обращаясь к аварской литературы 20–30-х годов, мы наблюдаем, что в этот период в ней практически не встречаются чеченские мотивы. В эти бурные и трагические годы аварскую литературу, как и литературы других народов, занимали более "передовые" темы, связанные со строительством "нового" социально-политического общества.

Однако уже в начале Великой Отечественной войны Народный поэт Дагестана Гамзат Цадаса в исторической поэме "Шамиль" (1942) обратился к чеченской теме. В этом высокохудожественном произведении, созданного по мотивам героического прошлого наших народов, данную тему автор поднимает на новый уровень художественно-эстетического осмысления в национальной литературе. Воздавая должное героизму и мужеству наших народов в национально-освободительной войне первой половины ХIХ века, Цадаса дает блестящую оценку чеченской земле и ее народу за поддержку имама Шамиля и священного газавата, за стойкость и терпимость, проявленные чеченцами в Кавказской войне:

Мичихичазул халкъалъ
Хвалчада чаран лъола,
Чилъи цIунизе гIоло
Имамгун цокIаллъула (6).

Чеченский народ
Сабли наточил.
Чтобы достоинство сохранить,
Объединился с имамом.
Искренняя благодарность, глубокая дань уважения братскому на¬роду выражены в словах поэта:
Шамил цIунараб къолден,
Дагъистан ккураб хъутан,
Халкъалъ мугъчIвалеб цагьур… (7)

Щит, защитивший Шамиля,
Кутан, кормивший Дагестан,
Кладовая, на которую опирается народ.

В этих словах содержится не только признательность Чечне и чеченцам, но и высокая оценка той стратегической роли, которую играли эта страна и ее народ в период Кавказской войны.
Самыми высокими оценками, эпитетами награждает поэт чеченцев – наибов Шамиля, известных лидеров освободительной войны:

ЦIамутIариса ШугIайб,
Шамилил кваранаб квер,
ШаргIалъул нух цIунизе
Маххул буцIурлъун чIола.
Хвалчен лебалав ХIайдар,
ХIалбихьарав багьадур,
Даргъуса Жаватханас
Жанисан халкъ къачIала (8).

Шуайб из Центероя,
Правая рука Шамиля,
Чтоб защитить путь шариата,
Железной преградой становится.
Хайдар, чья сабля храбрая,
Опытный герой,
Жаватхан из Дарго
Изнутри народ подготовил.

У поэмы "Шамиль" судьба сложилась трагически. Восторженно оцененное критиками в первые годы после издания, это произведение народного поэта в конце 40-х и начале 50-х годов было подвергнуто резкой критике как с высоких партийно-государственных трибун, так и в работах известных критиков и исследователей творчества Гамзата Цадасы. Лишь в начале 90-х годов поэма "Шамиль" была "реабилитирована" и снова увидела свет. Возможно, одной из причин наложения табу на это произведение было наличие в ней "чеченского фактора".

В годы войны Гамзат Цадаса впервые в аварской литературе к чеченской теме обратился и в драматургии. В I94I году поэт начинает работу над исторической пьесой "Шамиль в Шатое", которую задумал как большое, панорамное произведение, посвященное одному из самых трагических эпизодов Кавказской войны – уходу имама Шамиля с Ахульго в Чечню. Цадаса завершил лишь одну картину пьесы. К сожалению, по неизвестным причинам, он больше к ней не вернулся, и пьеса "Шамиль в Шатое" осталась незаконченной.
Не обошел стороной в своем творчестве чеченскую тему и народный поэт Дагестана Расул Гамзатов. Надо сказать, что в творчестве этого выдающегося поэта современности отражение чеченской действительности приняло противоречивый характер.

Читателю известны его стихотворения "Две могилы" и "Имам Шамиль", написанные еще в 1952 году, где молодой поэт в субъективной форме высказался об имаме Дагестана и Чечни и народе, который до конца был ему предан. Однако можно с уверенностью сказать, что не эти произведения определяют истинный характер отношений Расула Гамзатова, как гражданина и поэта к Чечне и ее народу. В поэтических шедеврах типа «Шамиль», «Повесть о бурных днях Кавказа», «Любовь Шамиля», «Две башни», «Песня, посвященная Ахбердилаву», «Четырехпалая рука», «Кинжал, отрубивший голову барабанщику» и др. аварский поэт высокохудожественно, талантливо, искренне воспел дружбу, братство и единство двух народов, вынесших на своих плечах основную тягость и трагедию Кавказской войны. Настоящим гимном этого единства является поэма «Четырехпалая рука». Она посвящена двум выдающимся наибам Шамиля, двум героям Кавказской войны – аварцу Ахбердилаву и чеченцу Батако из Шатоя:

…Чачаназул ракьалда
Цадахъ рачел борчарав
Цо гьудул вукIун вуго
Ахъбердил МухIамадил.
Цоцазул черхалдса
Чвахараб биги жубан,
Жал вацал ругин гьанже, –
Тунчул кьвагьун руго гьаз… (9)

…На чеченской земле
Вместе ремень опоясавший
Один друг был
У Ахбердил Мухамада.
Из своих тел
Пролитую кровь смешав,
Они выстрелили пистолеты,
Объявив себя братьями…

Новая русско-чеченская война (1994–1996), новая трагедия братского народа острой болью отозвались в сердцах многих дагестанцев и в первую очередь аварцев. Однако справедливости ради стоит отметить, что отношение большинства дагестанцев к этому событию было равнодушно-созерцательным, иногда и просто негативным. Видимо, здесь свою роль сыграли центральные и местные средства массовой информации тех бурных дней, разный менталитет народов Дагестана, предвоенная ситуация в самой Чечне, которая преподносилась дагестанскому обывателю чаще в негативном плане, ситуация на границе и в приграничных районах между Дагестаном и Чечней и многое другое.

Война в Чечне породила массу вопросов в дагестанском обществе: почему все так произошло? В чем причина этой войны? Где истоки новой трагедии братского народа? Какое место должен занимать Дагестан в этом вопросе? Почему за полтора века не изменилось отношение определенных кругов России к народам Кавказа? и пр.

Все это вызывало жаркие споры, дискуссии среди простых людей, мучительные размышления у национальной интеллигенции: ученых, писателей, публицистов. В этот период, продолжая лучшие традиции своих предшественников, к чеченской теме обратились отдельные аварские поэты и писатели. В своих произведениях они стремились осмыслить происходящее в соседней республике и найти ответы на эти и другие сложные вопросы времени.

Одним из первых, кто в 90-х годах прошлого века через художественное слово обратился к теме братского народа, был известный современный аварский прозаик Мухамад Абдулхалимов, автор рассказа "Чеченский вопрос". Уже в самом названии произведения заключена его основная идея, проблема, над которой размышляет автор. Сюжет произведения прост: случайно на одной из центральных улиц Махачкалы во время чеченских событий встречаются двое знакомых, которые когда-то учились вместе в институте, были близкими друзьями. Говоря о том, о сем, разговор друзей, в присутствии самого автора, постепенно переходит на тему противостояния Чечни и России.

В основе рассказа Абдулхалимова лежит типичная ситуация, которая была характерна для дагестанского общества в те трагические дни. Такой случай мог произойти на улицах любого города республики. Писатель лишь художественно обработал, осмыслил его, вводя в него свои мотивы, образы и доводя его до уровня обобщения.

Главный герой рассказа Алисултан – ярый адепт независимости Чечни и президента Дудаева. Его позиция выражена в словах: "Чеченцы были самыми надежными сторонниками имама Шамиля. Если сегодня, когда у них беда, мы им не поможем, это будет с нашей стороны и подлостью, и трусостью".
Алисултану оппонирует его друг Махмуд, который имеет другую точку зрения: "Алисултан, мне кажется, что ты направлен сюда дудаевцами с особым заданием..."

В рассказе присутствует и третья позиция – позиция автора, выраженная в его словах: "Мне кажется, вы далеко заглядываете... Давайте оставим этот бесполезный спор и поменяем тему разговора..."
Позиция автора по чеченскому вопросу в рассказе – это позиция боль-шинства дагестанцев, считавших войну в Чечне внутренним делом своих соседей.

Спор между друзьями заканчивается их полным разрывом, где каждая сторона остается при своем мнении.
Писатель не дает четкого ответа на вопрос, кто прав, а кто виноват? Правы ли чеченцы и их президент Дудаев в борьбе за независимость? Возможна ли в нынешних условиях сама постановка такого вопроса? И т.д. Разобраться во всех этих крайне сложных вопросах, ответить на них писатель предоставляет самому читателю.

На первый взгляд, кажется, что рассказ "Чеченский вопрос" не удался в идейно-художественном плане. Но это не совсем так. Большой заслугой писателя можно считать обращение его, как художника слова к этой острой, сложной проблеме в те годы, попытку эстетически осмыслить ее. Ожидать от писателя, его произведения готовых, удовлетворяющих всех ответов на те непростые вопросы, к которым он обратился в своем рассказе, в тот период было бы по крайне мере неразумно. Слишком разобщено, разнородно было наше общество в 90-е годы прошлого столетия, в том числе и в отношении чеченского вопроса.

Среди произведений аварских мастеров слова, созданных в рассматриваемый период, выделяется стихотворение "Маршайла" (10) Адалло Алиева, посвященная Ибрагиму из Цацанюрта. Здесь поэт продолжил традиции своих предшественников, посвящавших свои сочинения конкретным историческим лицам, представителям братского народа (например, песни о Залимхане).

Образ простого чеченца Ибрагима в поэме символизирует образ всего чеченского народа, который, несмотря на большие трудности и жертвы, продолжает бороться за свободу и независимость своей родины. В символическом названии поэмы "Маршайла", что по-чеченски означает "будьте свободны", Адалло выражает не только солидарность с борьбой братского народа, но и пожелание всех честных дагестанцев, чтобы этот многострадальный народ жил свободной, достойной, человеческой жизнью. Присутствие в поэме образов шейха Мансура и имама Шамиля – это не только дань уважения великим сынам Кавказа, но и символ единства и братства Дагестана и Чечни, наших на-родов.

В 90-х годах к чеченской действительности обратился также известный аварский публицист, литературный критик Мухамад Тагиров. Он написал два рассказа – "Смерть чеченца" и "Два брата".
В основе рассказа "Два брата" лежит традиционный кавказский мотив о дружбе двух друзей, в данном случае аварца и чеченца. Крепкая дружба, которая со временем переходит в братство, однажды подвергается серьезному испытанию.

В один из своих приездов в гости к своему чеченскому брату Салману его аварский друг Хаджимурад, ничего не зная, влюбляется в невесту Салмана и выражает желание жениться на ней.
Хотя Салман в душе и переживает это событие, но желание и чувства названного брата для него превыше всего на свете, и он делает все, чтобы его невеста стала женой Хаджимурада. Тайна раскрывается в брачную ночь, когда девушка все рассказывает своему жениху.

Поняв, на какую жертву пошел его друг ради него, Хаджимурад исправляет свою ошибку, отказавшись от возлюбленной, и в знак верности своему названному брату и непорочности его невесты, аварец отрубает кинжалом свой палец, которым случайно дотронулся до щеки девушки.

Хотя мотив, легший в основу рассказа "Два брата" и не нов для аварской литературы, но писатель успешно реализовал его в своем произведении, максимально эффективно, с большим мастерством раскрыв в нем тему дружбы между двумя кавказскими народами.

В другом рассказе Тагирова "Смерть чеченца" действие происходит в период русско-чеченской войны. В одну из махачкалинских больниц привозят тяжело раненного чеченского юношу, дудаевского бойца. Его сопровождают отец, мать и молодая жена с ребенком. Состояние раненого безнадежное, он умирает. Его отец, переходя из одной палаты в другую, ищет, кто бы мог прочитать "ясин" над его умирающим сыном.

Через некоторое время в конце коридора, где на больничной каталке лежал умирающий юноша, раздается громкий женский голос, читающий священную молитву. Все, кто был в палатах, коридоре, узнали голос пожилой аварки Шумайсат, которая выздоравливала после тяжелой операции на ногу. Голос пожилой женщины, читающей молитву у изголовья юноши, звучит словно гимн, исполняемый в честь героя.

Этот голос заставляет содрогнуться всех, кто его слышит, он напоминает людям, что рядом с ними происходит страшная трагедия братского народа. Этот голос, звучащий печальным набатом, горе родителей, стоящих рядом с умирающим сыном, каталка в углу коридора с тяжело раненным чеченским юношей – все это передается всем присутствующим: больным, медсестрам, врачам. Одни тяжело вздыхают, другие тихо плачут. На этом трагическом фоне вызывает восхищение поведение матери, стоящей над умирающим сыном. Она не плачет, не причитает. Она стоит молча, протянув вперед руки. Лишь бледное, красивое лицо чеченки, словно отточенное из камня, ее глаза, смотрящие на умирающего сына, ее вытянутое, стройное тело – свидетель-ствуют о большой душевной драме, которую она переживает в эти тяжелые минуты. Вместе с тем печальный и трагический образ женщины-чеченки свидетельствует и о другом состоянии ее души – состоянии катарсиса. Смерть сына не сломила ее. Таких, как она десятки тысяч, и гибель их сыновей – это символ мужества ее народа.
Катарсисное состояние чеченской женщины у изголовья умирающего сына – это также и символ катарсиса всего чеченского народа, проходящего через тяжелейшие испытания в своей нелегкой судьбе.

Изучение литературных связей аварцев и чеченцев во всем их многообразии в контексте межкультурного диалога двух народов, народов Северного Кавказа и России сегодня имеет особое значение. Прежде всего, эти контакты содержат огромный потенциал, способствующий сближению, дружбе, толерантности наших народов, они обогащают наши национальные литературы, культуры, духовные миры новыми красками, мотивами, сюжетами. Наконец, исследования подобного рода способствуют объективной оценке истории и природы самих взаимоотношений двух народов Кавказа, изучению их характера, тенденции и динамики дальнейшего развития.

1. Ахлаков A. A. Исторические песни народов Дагестана и Северного Кавказа. М., 1981. С.27.
2. Здесь и далее подстрочные переводы выполнены нами. – А.М.
3. Гиничутлинский Г. Историко-биографические и исторические очерки. Махачкала, 1990. С. 102.
4. Там же.
5. Мухамад из Чиркея. Стихотворения. Махачкала: Даг.кн.из-во, 1977. С.14–15. На авар. яз.
6. Газаватские песни. Махачкала, 1997. С. 225. На авар. яз.
7. Там же. С. 247.
8. Там же. С. 225.
9. Гамзатов Р. Избранные произведения. Т. 5. Махачкала: Даг.кн.из-во, 1994. С. 260–261. На авар. яз.
10. Адалло. Живой свидетель. Стамбул, 2001. На авар. яз.