[опубликовано 26 Апреля 2009]

Климат Чир-Юрта нельзя было назвать ни морским, ни строго континентальным. После мягкой, почти бесснежной зимы, наступала переменчивая весна: иногда в феврале месяце с Шатлинской переправы, куда посылались разъезды, офицеры возвращались с огромными букетами пестрых тюльпанов; иногда в том же месяце сильный северо-западный ветер наносил на Шамхальскую равнину снег, который, падал, и тотчас же таял.
В марте месяце на голой степи появлялись первые признаки зелени: из молодой травки выскакивали кое-где бледно-лиловые подснежники; в небольших углублениях и овражках при легком ветерке качались огненные чашечки полевого мака, а между ними торчали на своих прямых стебельках пушистые головки одуванчиков.
В последних числах апреля все кругом выгорало.

Облака, медленно двигаясь по краям горизонта, сторонились от Шамхальской равнины; и она редко освежалась дождями. Степь принимала унылый, безжизненный вид, даже кусты по берегам рек, несмотря на близость воды, блекли и увядали. Не богата была флора окрестностей Чир-Юрта. Еще буднее была их фауна. Единственными представителями жизни только и служили в них что черные полевые сверчки, наводившие тоску своим жалобным, однообразным трещанием, да маленькие серые кузнечики, скакавшие с легким металлическим шелестом по обожженной траве.

После печальной весны наступало далеко не радостное лето. С первых чисел мая, когда природа повсюду дышала молодой жизнью, в Чир-Юрте подымались бури, не прекращавшиеся почти до половины октября. Сплошными тучами песку и пыли, затмевавшими небо, с утра до вечера заносило и без того неприглядную штаб-квартиру. Даже низенькие, появившиеся впоследствии, саманные домики плохо защищали офицеров от пыли. Она проникала во все щели, густыми слоями ложилась на подоконники и на мебель, забивалась в сундуки и вьючные чемоданы. К вечеру, перед закатом солнца буря стихала, и только тогда из маленьких убогих келий выползали на свет Божий скучающее обитатели Чир-Юрта; они сходились на площади, жаловались друг другу на безысходную тоску, на пыль и на бури. И все эти жалобы, повторяемые изо дня в день в продолжение лета, ничего не могли изменить в программе, раз навсегда установленной природой для этой обездоленной местности: ветер все-таки дул, и пыль все-таки татуировала их лица.

В те часы, когда все живущее на земле предавалось сну, и только река своим сердитым шумом нарушала торжественное молчание ночи, жителей Чир-Юрта подстерегали новые испытания. Из своих таинственных засад, которые днем вы напрасно стали бы отыскивать, выползали новые враги человека – ядовитые фаланги, очень похожие на пауков, но не отличающиеся их трудолюбием, так как они не ткут паутины. Огромное мохнатое туловище фаланги бывает иногда величиною в дикую сливу; ее высокие ноги, длинные и толстые, как щупальца, делают ее скорее страшною, нежели отвратительною. Она действительно страшна, как кошмар, потому что не только бегает гораздо быстрее скорпиона, но еще делает большее прыжки, от которых трудно уберечься. Вы только что успели потушить свечу, как уже слышите тихое, но отчетливое царапанье чего-то тонкого и острого: эти звуки производит фаланга трением своих роговых челюстей одна о другую. Вас обдает холодным потом.

Где она – вы не знаете, и не решаетесь протянуть руку за спичками, чтобы не прикоснуться пальцами к мохнатому чудовищу. Правда, укус фаланги не бывает смертельным, однако причиняет жгучую боль и долгое страдание. Когда нижегородцы (Нижегородский драгунский полк, расквартированный близ Чир-Юрта в период Кавказской войны. – Ред.) пришли на Сулак в степи, никем не тревожимые, жили во множестве не одни фаланги, но скорпионы и змеи, гнездившиеся в расселинах камней и под обрывами. Почуяв близость человека, змеи перебрались на ту сторону речки, скорпионы также откочевали, удержавшись только в развалинах старого Чир-Юрта, но отвратительные фаланги до последней минуты не хотели покинуть излюбленных мест и продолжали жить вместе с человеком. От скуки офицеры, делая опыты, не раз сажали в медный таз фалангу вместе со скорпионом, и убеждались, что бой, начинавшийся между ними, всегда оканчивался тем, что скорпион был убиваем фалангою. Офицеры убедились также, что легенда о самоубийстве скорпиона, обложенного горячими угольями, не выдумка.

Такова была жизнь в Чир-Юрте летом. С конца сентября начинался отдых, фаланги прятались в норы и не показывались уже до весны. Отдыхало море, а с ним отдыхали и люди. Ветер складывал свои крылья до будущего лета. Атмосфера становилась прозрачной. Солнце грело, но не пекло, на берегу реки между кустами проступала опять свежая травка. Наступала та чудная погода, с которой не сравнится даже весна самых благословенных губерний России. Мертвая степь тогда оживала: начинался перелет птиц, и стаи журавлей, диких гусей и уток тянулись по поднебесью; в прибрежных кустах Сулака появлялись фазаны; в степи целыми табунами ходили дрофы. Осень чуть заметно сменялась зимою; но и в зимние месяцы не редко случалось, что драгуны выезжали на тревоги в одних только куртках.

…Ни один населенный пункт в целом крае не был обставлен в санитарном отношении лучше Чир-Юрта. В нем не было даже лихорадок, которые заносились разве с оказиями из Кизляра, этого страшного злокачественного очага лихорадок. Чир-Юрт, правда, не выходил целое лето из-под густых облаков пыли, но то была пыль безвредная, не зараженная, от которой не страдали даже глаза; она проносилась над пустыней и, никогда не задерживаясь, вечно сменялась новыми притоками. Море было вентилятором Чир-Юрта, действовавшим безостановочно в самые тяжелые месяцы года, и Чир-Юрт пользовался здоровьем, которому могли позавидовать все штаб-квартиры Кавказа.

Все течение Сулака охранялось несколькими укреплениями и сторо¬жевыми башнями, построенными в разное время и по требованию различных обстоятельств. Самое южное укрепление было Евгеньевское, находившееся еще в горах и построенное, во время салатавского похода 1841 года. На севере укрепленная линия замыкалась Кази-Юртом. Пространство это разделялось на два участка: горное течение Сулака до Хутомбашевской башни состояло в ведении коменданта Евгеньевской крепости, а пространство от Хутом-баша до Кази-Юрта, включительно подчинялось командиру Нижегородского полка, с званием которого сопряжено было и звание начальника Сулакской линии.

В его ведении кроме штаб-квартиры, находились еще Чир-Юртовская крепость и Кази-Юртовское укрепление, а впоследствии верстах в семи от Чир-Юрта, в том месте, где Сулак вырывается из горных теснин на равнину, поставлена была еще сторожевая башня, названная, по имени брода, Метлинскою.
Все это пространство, обращенное фронтом к Кумыкским владениям, составляло так называемую передовую линию. За нею была другая, внутренняя, охранявшая сообщения Чир-Юрта с Темир-Хан-Шурою. На этом пути, у самого входа в предгорья Северного Дагестана, стоял аул Темиргой, с редутом того же названия; далее находился пост Кумтер-Кале, и, наконец, Капчугай. Это были укрепленные станции, занятые небольшими гарнизонами, где останавливались оказии и проходящие военные команды.

Кому случалось проезжать по этой линии, тот, конечно, не раз останавливал внимание на каменном столбе у Темиргоя, весьма похожем на фигуру человека со сложенными на груди руками. Этот камень, быть может, чей-нибудь надгробный памятник, окружен тесною цепью небольших холмов, между которыми, во время дождей, образуется озеро. Но этот каменный памятник и озеро, и холмы в понятиях местных жителей являются живыми существами, историю которых расскажет вам каждый мальчик, живущий в присулакской долине.

В старые годы жили на Сулаке два знаменитых князя Хасай и Тали-бек. У Хасая был сын Чирах, у Тали-бека дочь, которую звали Паху. Чирах и Паху были жених и невеста. Уже приближался день свадьбы, когда во время одного из пиршеств, брать Чираха убил племянника Тали-бека, и в свою очередь был убить родственником последнего. Между двумя старинными фамилиями легла, таким образом, кровь, и о свадьбе не могло быть речи. Чирах не захотел, однако, подчиниться суровым адатам родины, и похитил свою невесту силой. Но беглецы едва доскакали до Темиргоя, как были окружены, погоней. Спасения не было. Тогда Чирах обратился с мольбою к небу – и свер¬шилось чудо: Паху превращена была в каменный столб, Чирах в озеро, ласкавшееся у ног своей возлюбленной, а преследователи в те холмы, которые окружают памятник.

Поезжайте далее, и у Кумтер-Кале вы встретите еще один любопытный феномен, на равнине, где нет ни одной песчинки, вдруг поднимается песчаная гора, достигающая высоты до семисот метров. Никакие бури не в силах разметать этот песок по равнине, и гора, изменяя форму, сохраняет свою высоту. Как все необыкновенное, поражающее ум человека, и эта гора имеет свою легенду, замечательную по присутствии в ней богатырского эпоса.

Во время глубокой древности, на высоком берегу Сулака, говорит это предание, жила одна княжна, краше которой не было во всем Дагестане. Замок ее стоял на скале, а под ним, в глубине, ущелья, с бешеным шумом проносился Сулак. Капризной красавице надоел этот вечный, однообразный ропот волн, и она объявила, что отдает свою руку тому, кто заставит Сулак изменить течение. В числе ее поклонников были два богатыря, олицетворявшие в себе – один физическую мощь, другой – культурный труд и заботы. Первый, не раздумывая долго, поехал в Казанище и заказал Базалаю кинжал, который мог рубить гранитные скалы; другой отправился на берег Каспийского моря и стал собирать песок, чтобы искусственной запрудой повернуть Сулак на поля окрестных жителей.

Долго трудился последний, пока не набрал целый мешок, и уже подходил со своею тяжелою ношею к замку, как вдруг его поразило чудное зрелище: там, где Сулак широкою лентой сверкал у подножия замка, теперь не было ничего: там лежало только сухое русло его, а сердитый гул волн доносился к нему откуда-то издалека. В замке гремела музыка, и шел свадебный пир. Богатырь опоздал: в то время, как он ходил по морскому берегу, его соперник одним взмахом кинжала рассек каменную гору, и Сулак ринулся через узкое отверстие на плоскость. Меч победил трудолюбие. Горе запоздавшего богатыря было так велико, что он упал под своею ношей, и рассыпавшийся песок задавил его своею тяжестью. С тех пор стоить эта гора, и люди называют ее Кумтер-Кале, т. е. песчаная крепость. Таковы поэтические легенды Чир-Юрта.
В.П.