[опубликовано 19 Ноября 2017]

Адамчевски П.

О взятии аула Салта написано уже очень много как в русских, так и в дагестанских публикациях. Для полной картины стоит представить свидетельства поляка - Матеуша Гралевского. Они являются ценными хотя бы по той причине, что автор был оче­видцем взятия аула.

Личность Матеуша Гралевского весьма интересна, но мало известна даже в самой Польше. Он родился в 1826 г. в деревне около Ленчицы на территории Царства Польского, также называ­емого тогда Конгрессовая Польша. Гралевски в молодости стал членом тайной организации Союз Польского Народа, выступаю­щей за независимость. Через несколько лет существования, она, однако, была разогнана царской полицией, а ее члены арестова­ны. Гралевского сослали на Кавказ, где он пробыл двенадцать лет, до 1857 г., когда получил амнистию. Затем он вернулся на родину и поселился в Варшаве. Когда вспыхнуло январское вос­стание в 1863 г., он вошел в состав польской исполнительной комиссии Национального правительства - главного органа влас­ти в первой фазе конфликта. После его подавления Гралевски от­правился в эмиграцию. Он жил в Саксонии, Швейцарии и, нако­нец, остановился в Австро-Венгрии - во Львове. В эмиграции он занимался издательским делом, в том числе и этнографических работ. В 1877 году Гралевски опубликовал свою самую извест­ную работу «Кавказ. Воспоминания о двенадцатилетней нево­ле». Это самая ценная книга польского автора о Кавказе, которая появилась в XIX веке. Гралевски черпал новости об этом регио­не мира из личных наблюдений во время службы в Ширванском полку, а также от людей, с которыми знакомился. Из содержания книги следует, что он имел доступ к военным документам, это, вероятнее всего, было связано с его работой в канцелярии.

О взятии Салты в 1847 г. Гралевски пишет очень широко. Это­му мероприятию предшествовала неудачная попытка Михаила Воронцова захватить Гергебиль. В той экспедиции отдел Гралевского, состоящий из двух Ширванских батальонов, кубинской и кумухской милиции, не принимал участия, так как дислоци­ровался на вершине Турчидага под командованием Плац-бека- Кокума. Он должен был стеречь мюридов, которые делали вид, что хотят напасть на Кази-Кумух. Спустя две недели на Турчидаг дошла информация о поражении русских под Гергебилем. Вско­ре и потерпевшие поражение прибыли туда, где соединились с лагерем.

В течение следующих дней солдатам приказывали готовить­ся к штурму. В то же время Генеральный штаб объявил, что при­чиной отступления от Гергебиля являлось не сопротивление горцев, а появление холеры в армии. Гралевски констатирует, что действительно она распространялась в околице, однако на Турчидаге были выявлены всего четыре случая. Кроме того, ко­мандиры распространяли информацию о том, что после отдыха армия снова ударит по Гергебилю, но, по мнению поляка, не все этому верили, особенно дагестанцы.

Наконец, в начале августа, после проведения православного, католического и мусульманского богослужений, царские войска отправились в путь, но не в направлении Гергебиля, а к Салте. После двухдневного марша войска остановились на равнине, простирающейся к югу от аула. Российские солдаты были раз­делены глубоким оврагом, где протекала река, плывущая к аулу и снабжающая водой две враждебные силы. Батарея полевых орудий расположилась с юга, напротив стены с тремя башнями. С других сторон аул не атаковали, так как там был обрыв и дома с бойницами.

Российское командование приказало организовать непре­рывную доставку питания и боеприпасов из Цудахара и Кумуха. Чтобы обеспечить ее безопасность, каждые пять дней отправ­лялись два батальона пехоты и сотня конной милиции вместе с горсткой донских казаков. Мюриды, в свою очередь, использо­вали путь, лежащий через глубокое ущелье, расположенное на севере и уходящее к Кара-Койсу.

Численность русских составляла около пятнадцати тысяч людей, четыре миномета и двадцать полевых и горных пушек, -йюридов, по мнению Гралевского, было до пяти тысяч, которые с двумя пушками расположились над северным оврагом, и до че­тырехсот человек в Салте, у которых была старая пушка и фаль- конет. Ими командовал Шамиль, Хаджи-Мурат и Даниэль-бек.

После военного совета российское командование решило де­лать окопы. Минометы расположили на пригорке, который за­нимал штаб, и целые сутки они бомбили аул. Батарею полевых пушек использовали, чтобы пробить стену, а горные пушки за­брасывали Салту гранатами. Огонь в ауле изначально сжег толь­ко фашины и не нанес в первый период битвы большой ущерб мюридам. Так прошли две недели.

Воронцов решил вытеснить мюридов с западного холма. Это было связано с их помощью Салте по ночам. Они беспокоили русских, что отражалось на их моральном состоянии. Изначаль­но генерал ударил двумя батальонами пехоты и частью мили­ции, но не достиг желаемого эффекта. Вскоре он ударил снова несколькими тысячами солдат, тем самым столкнув мюридов с холма в ущелье. Через два дня после тех успешных действий Воронцов опять атаковал, на этот раз - на восточный холм. Мю­риды, не приняв боя, отошли к укрепленному мосту через Кара- Койсу.

Воронцов, закрепившись на крыльях, когда инженеры сказа­ли ему, что подложили мину под центральную башню, а батарея пушек пробила стену, решился на штурм аула. Нескольким ты­сячам солдат, ожидающим в окопах, дали сигнал начать атаку, когда взорвали мину. Глыбы камня засыпали аул и даже попада­ли на лежащих поблизости солдат. Тут же конница горцев под руководством Хаджи-Мурата показалась из-за Кара-Койсу. За ней появилась пехота, среди которой бежали лошади, навьючен­ные малыми горными пушками. Воцарилась путаница. Вскоре выяснилось, что центральная башня, поврежденная орудиями у основания, была укреплена насыпью из обломков. Кроме того, отверстие в стене было завалено миной из-за того, что инженеры ошиблись в расчетах на три стопы в длину. Царская колонна на­падающих попала под сильный огонь обороняющихся. Особые потери понес самурский батальон, базирующийся с левой сторо­ны. Нападающим приказано было отступить к окопам.

Согласно воспоминаниям Гралевского, яркая звезда карьеры Воронцова начала блекнуть. При этом поляк высчитал, что дар­гинский поход стоил ему жизни трех генералов, тридцати трех штабных офицеров, ста восьмидесяти обер-офицеров и пяти ты­сяч рядовых. В гергебильском походе были убиты еще несколь­ко сотен человек. По мнению Гралевского, Салта также сулила Воронцову поражение, которое могло трагично закончиться, потому что тогда, скорее всего, началось бы восстание во всем Дагестане. Известный командующий, который когда-то занимал Францию, не хотел быть униженным под аулом, насчитываю­щим несколько сотен домов и четыреста защитников. Поэтому он отверг совет генерала Павла Коцебу, и принял план Моисея Аргутинского, который не советовал штурмовать.

Решение Воронцова разделило генералов. Коцебу был уверен в своей теоретической подготовке, полученной в академии, и не мог вынести того, что был должен уступить генералу, которого еще недавно отстранили от командования полком как неспособ­ного офицера. Гралевски считал, что на самом деле Аргутинский как администратор и полковой инструктор не справлялся. Он не обращал внимания на ремешки, пуговицы и не занимался изну­рительной тренировкой солдат, но, как командир отделения, был на своем месте. По словам поляка, редко какой генерал мог соот­ветствовать Аргутинскому на Кавказе. Он предвидел ситуацию, отлично знал территорию, понимал характер населения и гово­рил по-тюркски. Доверенный ему отдел никогда не знал голо­да, никогда не попал в ловушку и не потерпел поражения. Хотя Аргутинский и имел только образование кадетского корпуса, но непрерывная практика сделала его превосходным генералом. Он ненавидел военные доктрины. Лишь изредка проводил во­енные советы, а если таковые организовывал, то только потому, чтобы узнать потенциал своих офицеров, или же, поддерживая какой-то план, утаить свои истинные намерения. Он всегда был скрытным, и поговаривали, что только его трубка знает мысли генерала.

Когда Воронцов предложил, чтобы Аргутинский представил свой подробный план взятия Салты, он ответил, что обстоятель­ства постоянно изменяются, и он не может предусмотреть все. К тому же, он мог ручаться за успешность своих планов, если только будет иметь безоговорочную власть над всем отделом. Из такого ультиматума Аргутинского следовало, что Воронцов и Коцубе должны уйти из отдела или оставаться только в роли наблюдателей. Воронцов решил остаться, по тому, что его отход испортил бы и так уже подорванный авторитет. Он закрылся в большой двойной палатке, надел на лоб зеленый козырек и огла­сил в дневном приказе, что из-за недомогания глаз он отдает все руководство отделом князю Аргутинскому. Все понимали, что на самом деле значила его болезнь, но были довольны передачей командования.

Российская армия в то время была в не очень хорошем мо­ральном состоянии. На это повлияла трехнедельная непосильная работа, отсутствие сна и военные неудачи. Прибывший из Пе­тербурга известный хирург Николай Пирогов, который, как при­знает Гралевски, ловко, но порой и неудачно ампутировавший руки и ноги раненым, вызывал ужас в лагере. Солдаты говорили, что здесь для них «чужие, как и свои, устроили резню». Одно­временно дагестанская милиция подавала знаки отсутствия бла­госклонности, а народ в Цудахаре и в Кумухе начал принимать с насмешкой приходящие за провиантом и военными запасами батальоны. Солдаты не могли уже у них купить ни горсти муки, ни куска лепешки.

Русские отыгрывались за свои неудачи на пленниках. Гралев­ски приводит пример одного из них, кто был пойман солдатами. Воронцов, узнав в похищенном своего бывшего шпиона, ода­ренного часами и деньгами, отдал его в распоряжение известно­му варвару, подполковнику Бибанову. Тот велел вбить в землю остро затесанные колья и положить на них мюрида. Приказал также привязать его ноги и руки к четырем вбитым палкам и оставить его так мучиться. Это было сделано с целью воздей­ствия на милицию, чтобы избежать предательства. Однако вме­сто страха такие действия вызвали только отвращение. Гралев­ски утверждает, что, хоть Аргутинский сам был запятнан отру­банием голов и постоянно допускал несправедливость, однако он не допускал таких зверств.

После принятия власти первым распоряжением Аргутинско­го был приказ о перехвате коммуникации между аулом и силами мюридов, стоящими над Кара-Койсу. С этой целью, взяв пару батальонов и пешую ахтынскую милицию, он перешел с ними на рассвете через ручей к близлежащим садам и укрепил их дву­мя редутами. Эта позиция была важна для обеих сторон, чего раньше не заметили мюриды. Когда они поняли, что произошло, то сразу же после заката неожиданно напали на русских и заняли один редут, истребив полностью две компании пехоты. Мили­ция и остатки уцелевших солдат отступили ко второму редуту. На поднятый сигнал Аргутинский быстро выставил над ручьем горные пушки и с боку поражал огнем штурмующих мюридов. Одновременно с северной стороны колонна пехоты выбежала из окопов, изображая атаку на аул. Штурмующие мюриды были возвращены для обороны стен. Они слишком поздно сориенти­ровались, что русская атака была ложной с целью отвлечь их от редута.

К несчастью для мюридов, во время битвы загорелись два стога сена, которые освещали все их перемещения. Из-за этого второй штурм редута, проводящийся мюридами с такой яростью, что они уже хватались за пушечные колеса, не мог удаться. Геро­ем русского сопротивления был тот самый жестокий полковник Бибанов, как его описал Гралевски, пьяница и авантюрист, но храбрый офицер. Когда командующий редутом ген. Карл Бюрно приказал войску отступать с позиции, Бибанов, схватив его за плечи, посадил под деревом, прося с иронией вести себя спо­койно.

Мюриды еще пять раз приступали к штурму, но каждый по­следующий был слабее предыдущего. Для русских было на руку, что они не послушали приказа Бюрно. Если бы они отважились на отступление, ни один солдат не перешел бы ручей. Большие потери понесли русские, но удержание этой позиции почти ре­шало вопрос взятия Салты. В связи с этим, Аргутинский стал господином ситуации. С восточной стороны он насыпал еще два редута. С того времени перекрестным огнем из этих укрепле­ний он не допускал никаких поставок продуктов, которые могли быть доставлены в аул из лагеря мюридов над Кара-Койсу.

По мере усиления неблагоприятных для мюридов обстоя­тельств, они все больше прикладывали нечеловеческие усилия. Понимая, что им уже не удастся взять редут в оголенных садах, они по ночам ударяли или на батарею пушек, которая проды­рявливала им все дома в ауле, или с криком нападали на окопы, в которых прятались многочисленные роты русских. Там, где они появлялись, оставляли после себя десятки трупов. Для их   поддержки и устрашения русских, каждый день под вечер под­ходили мюриды от Кара-Койсу и с нижнего выступа правого взгорья беспокоили врагов в садах выстрелами из двух горных пушек. Первое их появление было страшное, так как они подо­жгли склад ракет, и много русских сгорело живьем. До того, как они отходили перед наступлением ночи, играли марши, вальсы, польки и краковяки. Скорее всего, эти музыканты были беглеца­ми из русского войска; находились они также и в ауле. Време­нами, когда утихали выстрелы, были слышны русские голоса, призывающие солдат к побегу, обещающие им хорошие чуреки и баранину. Один раз появился и польский голос, взывающий «братьев поляков покинуть русских».

Аргутинский, обнеся аул редутами, пресек пути для поста­вок продуктов и боевых запасов, нехватка которых уже дала о себе знать в Салте. Все усилия и посвящения отважных мю­ридов, которые привозили на осликах лепешки, мясо, порох и пули, ничего не меняли. Днем ущелье постоянно патрулирова­лось, а ночью, переходил через него кто-нибудь или же нет, вел­ся перекрестный огонь. Такой же огонь из карабинов, поддер­живающийся иногда пушечным, был направлен в сторону ис­точника около аула, откуда экипаж до этого момента брал воду. Ручей, омывающий одну сторону аула, был загрязнен, так как весь навоз из лагеря, туши и отходы сбрасывались во впадину, через которую он проходил. Осажденные, таким образом, были лишены амуниции, продуктов питания и воды. Весь экипаж на­считывал уже только триста человек, которых невозможно было изменить.

Однажды была выпущена вверх ракета, но это не был сигнал тревоги, наоборот, приказано прекратить огонь. Из аула прибыл посол к князю Воронцову. В лагере ждали договора и сдачи Сал­ты. Ракета привлекла отряд мюридов, которые быстро прибежа­ли от Кара-Койсу. Остановившись на правом выступе ущелья, они выжидали. Воронцов открыл полученное письмо и отдал его для перевода. Гралевски приводит его содержание:

«Мусульмане присылают привет христианам. Христиане, мы спрашиваем вас, написано ли в Евангелии, чтобы вы ходили в чужие края и отбирали у людей покой? Если нет, то вы наруша­ете право Иисуса, которого считаете Богом. Вы пришли к нам с насилием, разрушаете аулы, убиваете людей, отбираете иму­щество, уничтожаете поля и посевы, вырубаете деревья. Наш аул Салта вас не тревожил, а вы привели сюда много вооружен­ных людей и много пушек и опустошаете земли, рушите нам дома и стены. Вы хотели нас взорвать порохом и сбрасываете такое количество бомб и пуль, что мы уже из них для защиты перед вами засыпали шанец. Вы не разрешаете нам привозить продукты, наш источник обстреливаете пулями и отравляете воду в нашем ручье. Может быть, вам кажется, что мы под­дадимся, но мы никогда это не сделаем. Мы хотим и советуем вам тоже жить с нами в дружбе, а сейчас вернитесь в свои дома. Мы давали присягу не уступать вам и эту присягу будем держать».

Во время переговоров защитники Салты вышли из аула, но, вместо того, чтобы подышать свежим воздухом, принялись за ра­боту. Как можно быстрее они собирали отрикошетившие от стен пули карабинов. Наверняка у мюридов кончились боеприпасы, и послание было только удобным поводом их добыть. Может быть, хотели этим показать Шамилю состояние их положения. Все равно переговоры были знаком о том, что силы защитников слабеют. После двухчасового совещания Воронцов прислал жи­телям Салты через того же самого посла следующий ответ:

«Царский наместник на Кавказе жителям Салты. Мы не трогали ваш аул, пока вы вели себя спокойно. Однако, с тех пор, как вы соединились с Шамилем, вы нападаете на деревни и уво­дите стада жителей, находящихся под опекой Великого Царя России, мы должны считать вас за вражеских нам людей. Ваше прошлогоднее нападение на Цудахар и уничтожение этого аула привело к тому, что мы решили вас сурово наказать. Однако, вы можете избежать кары, разрывая отношения с Шамилем и отдаваясь под опеку Величайшего Державца Николая и т.д.»

Скоро послышался зов из аула, и все мюриды вернулись за стены. В русском лагере все были заинтересованы, как эти пере­говоры закончатся. Одни надеялись, и даже так были уверены в том, что осажденные поддадутся, что спорили на это. Когда появился дым и снаряд картечи вылетел из салтинской пушки, все уже знали, что переговоры были сорваны. В мгновение ока русские ответили огнем из двадцати пушек и трех минометов, так как четвертый уже треснул. Грохот падающих камней и звук взрывающихся бомб был печатью в послании Воронцова. В ре­дутах, расположенных в садах, войско вынуждено было пря­таться в окопах, за террасами и валами, так как пули из пушек, поставленных по другую сторону аула, пробивая насквозь дома, начали там калечить и убивать людей.

Вечером, во время проведения подземных работ, саперы ус­лышали стук молотков мюридов, которые тоже подкладывали мину. Русские поэтому пробили дыру в боковой стене и грана­тами выгнали их оттуда, а позднее сломали их конструкцию. 8 сентября русские удвоили канонаду и в маленьком, тесном ауле устроили ад. Можно было не переставать удивляться отва­ге и стойкости его защитников. На следующее утро готовилась решительная атака на Салту. Там предвидели штурм и очень его хотели. Они рассчитывали, что мощным отпором заставят рус­ских отступить так, как это было в Гергебиле. Однако все сло­жилось по-другому, так как осадой руководил сдержанный Ар­гутинский.

Подпалив уже правильно заложенные мины под центральной башней, генерал внезапным набегом нескольких батальонов и сотни милиции занял позицию на частично разрушенной стене. Не проходя сразу далее, он соорудил там платформу для батареи пушек, потеряв при этом около тысячи людей. Хотя еще в это же время завоевывали часть аула, делалось это только для того, чтобы отвлечь внимание мюридов от передней стены. Начался регулярный штурм домов, из которых ежедневно русские гра­натами выгоняли мюридов. На четырнадцатый день они были хозяевами части аула, и предвиделся конец борьбы. К счастью для экипажа, бой велся только с одной стороны аула. Отряд Ша­миля стерег редут в саду, тревожил его с взгорья и не позволял выдвинуться из него наездникам.

Экипаж, не имея доступа к еде почти три дня, а к воде уже че­тырнадцать, так ослаб, что многие из них уже не могли держать оружие. Они подносили шашку и били плашмя карабкающихся наверх русских.

Гралевски пишет, что Аргутинский ждал триумфа в тече­ние ближайших дней, но трагедия, которая произошла в ауле, еще его приблизила. Произошла ссора между кадием, который командовал обороной аула, и начальником людей, помогавшим им из-за Кара-Койсу, которые, как писал Гралевски, по одежде напоминали чеченцев или аварцев. По мнению поляка, тот по­следний приказал покинуть аул, как уже негодный для защиты. Кадий этому противился, напомнив прибывшим, что они прися­гали оборонять Салту. Те, в свою очередь, считали, что исполни­ли свою присягу, так как аула de facto уже не было. Произошла потасовка, во время которой начальник помогающих отделов за­стрелил кадия. Потом были открыты ворота и весь истощенный экипаж Салты, состоящий уже только из двухсот человек, вы­шел наружу. Среди них было шесть женщин, несколько русских беглецов и один поляк с высшим образованием. Уже после взя­тия аула сам Пирогов исследовал голову кадия из Салты. Затем ее вложили в бутыль со спиртом и выслали в Санкт-Петербург для дальнейшего анализа. Гралевски при этом утверждает, что такому человеку в другой стране должны поставить памятник и считать его примером мученичества, расставания с семьей в минуту, когда судьба отдала оборону родной земли в его руки.

Когда в ауле происходила эта ссора, затаившиеся русские солдаты услышали ее и проинформировали о ней тогдашнего коменданта редута, размещенного в садах, Плац-Бек-Кокума. Он сразу выслал роту пехоты, которая столкнулась с отступающими мюридами. Оба отряда смешались в узком месте, у балки, пере­кинутой через ручей. Боя там не могло быть, так как из-за тем­ноты никто не мог распознать противника. Однако один русский барабанщик, почувствовав, что его уносит толпа, говорящая на местном языке, ударил в барабан, внося переполох в ряды от­ступающих. В образовавшейся суматохе шесть мюридов упало с балки. Другие, удачно переправившиеся, встретились за ручьем с компанией русских, загородившей им путь и имеющей ракеты, осветляющие их движение. Однако они проложили себе дорогу, потеряв тридцать людей. Может быть, мало кто из них уцелел бы, так как другие царские роты тоже перемещались, но в самое время прибыла помощь из-за Кара-Койсу и способствовала их спасению. Так закончилась шестинедельная оборона Салты.

После взятия аула русские старательно его обыскали. Ока­залось, что мюриды уже приготовили подкопы под батарею пу­шек, разрушающую аул, которую не взорвали только по причине отсутствия пороха. Внутри аула распространялась вонь разлага­ющихся тел, которые защитники не могли глубоко закопать из-за скалистого грунта. Чтобы уничтожить аул и для охраны перед заразой все дома подпалили. Сильный пожар оповещал околицу о победе русских. Воронцов резко выздоровел и прислал офи­церам в редутах две корзины шампанских вин. Те пили его сре­ди отрубленных голов мюридов, насаженных на штыки, пики и жерди. Солдаты напивались водкой, приветствуя при этом царя, пели дикие песни и смеялись над мертвыми мюридами. Потери в войске составляли три тысячи человек.

Свой рассказ о взятии Салты Гралевски заканчивает инфор­мацией о том, что Воронцов получил благодарность и похвалу от царя. Сын Воронцова, который еще не был в армии, за заслуги отца был назначен капитаном гвардии. Коцубе получил звание царского генерал-адъюнкта. А Аргутинский, благодаря которо­му русские заняли Салту, получил в подарок три тыс. рублей. Это так рассердило генерала, что он в гневе приказал раздать их офицерам, писарям и чиновникам.

Приведенный эпизод столкновения русских с горцами яв­ляется одним из многих, которые описывает Гралевски в своей книге. Она является настолько ценной, что заслуживает полно­го ознакомления с ней всеми, кто заинтересован в углублении своих знаний не только о Кавказской войне, но и об обычаях и культуре жителей Кавказа второй половины XIX в.

ПРИМЕЧАНИЯ

1.      М. Gralewski, Kaukaz. Wspomnienia z dwunastoletniej niewoli, Lwow 1877.

Роль личности в становлении и развитии российско-кавказских отношений / Материалы международной научной конференции, посвященной 230-летию со дня рождения Бей-Булата Таймиева. Грозный. 13 ноября 2014 г.