[опубликовано 8 Сентября 2012]

Хаджи Мурад Доного, Раджабат Гичибекова

В 1829 году Николай I предписал главнокомандующему войсками на Кавказе генералу И.Ф. Паскевичу взять твердый курс на подчинение горских народов российской администрации, требовать повиновения и подавлять всякое сопротивление. Царь поставил задачу — быстрейшим образом осуществить полное «покорение или истребление непокорных» . Но сопротивление горцев и большие трудности боевых действий в горных условиях предвещали затяжную, изнурительную войну и требовали новых подкреплений на Кавказ. И.Ф. Паскевич, понимая нереальность высочайших требований (ибо репрессии побуждали горцев к новым выступлениям против царских властей), писал царю, что «жестокости, в частности, умножали ненависть», а «недостаток твердости и решительности в общем плане обнаруживали слабость и недостаток силы» .

Попытки российского командования в короткое время подчинить горцев своей военно-административной власти провалились. В связи с этим предпринимались всевозможные способы навязывания горцам своих требований: «карательные экспедиции, выдача аманатов от разных аулов, передача листов с присягами на верность российскому начальству, обязательство подчиняться российскому приставу, поставлять по его требованию транспортные средства для перевозки грузов и деловых бумаг, давать людей для дорожных работ и т.д.» . Периодически закрывались торговые пути, что, по мнению военного министра графа А.И. Чернышева, объяснялось так: «Воспрещение свободно торговать в наших границах, сделанное для некоторых непокорных нам племен, может быть весьма полезно как вспомогательная мера к общему усмирению горцев» .

Определенная работа велась с местным духовенством. Главной причиной не раз менявшейся политики России по отношению к исламу в первой половине ХIХ века стали возмущения и восстания местного населения с религиозными призывами. По справедливому замечанию современного американского историка П. Верта, признав ислам и познакомившись с ним ближе, власти империи научились бояться его .

Со второй трети ХIХ века усилению православного миссионерства на Кавказе положило начало создание в Санкт-Петербурге Православного миссионерского общества. К его отделению на Северном Кавказе, открывшемуся в 1818 году в Георгиевске с целью «распространения Священного Писания как во всей (Кавказской. — Авт.) губернии, так и в сопредельных с нею заграничных местах», подключилось Русское Библейское общество. Однако в целом подобными действиями ситуацию преломить не удалось, более того, многочисленные жалобы православных иерархов констатировали «отпадение их прихожан в ислам» . Среди многочисленных проектов по «устройству Кавказа» видное место занимают Правила для управления покорными горцами северных покатостей Кавказа, составленные в 1837 году генерал-лейтенантом А.А. Вельяминовым , командующим войсками на Кавказской линии, начальником Кавказской области, доверенным лицом А.П. Ермолова. В Правилах указывалось, что горцам предоставлялась полная свобода вероисповедания и никто не имел права притеснять верующих. Для духовенства лично царем утверждался муфтий, администрация которого и он сам должны были располагаться в Ставрополе. Муфтий подчинялся непосредственно министру духовных дел, ему предоставлялось право избирать мулл и эфенди для сельских районов, «на утверждение же в этих должностях должен он испрашивать согласие начальника Кавказской области, равно как на отрешение их от должности» .

Для производства дел А.А. Вельяминов предлагал определить секретаря, трех столоначальников, двух письменных переводчиков с татарского и арабского языков и девять писарей, которым выплачивалось жалованье. По твердому убеждению А.А. Вельяминова, все российские служители «магометанского закона» на Северном Кавказе обязаны были помнить, что в случае их возможных «преступлений» против власти, они будут тут же преданы «суду военному на основании общих постановлений государства» . Предлагаемая А.А. Вельяминовым жесткая трехуровневая система назначения духовных лиц не соответствовала мусульманским традициям, но отвечала командно-административным целям политики самодержавия на Кавказе. Данный вельяминовский проект не был реализован, но содержание его достаточно ярко отражает остроту «мусульманского вопроса» для империи на Северном Кавказе в первой половине XIX века.

Вопрос о создании особого управления для мусульман-суннитов Северного Кавказа неоднократно обсуждался во властных структурах империи вплоть до 1917 года, но какого-либо окончательного решения по этой проблеме так и не было принято . Проводя политику ограничения прав и привилегий мусульманского духовенства, тем не менее российское правительство достаточно активно привлекало его для достижения своих целей. Наиболее яркий пример — это кабардинское духовенство, где позиции самодержавия были достаточно прочными и которое возглавлял Умар Шеретлоков. «Под именем «народного эфендия» он возглавлял шариатский суд высшей инстанции, вокруг которого группировалась большая часть духовенства, тесно связанного с царизмом. Духовенство стало более решительно выступать в поддержку царских властей и их ставленников из местной феодальной знати» .

Впоследствии власти установили правило, согласно которому каждый желающий получить должность эфенди или муллы, прежде всего, должен был пройти испытание в присутствии главного кадия, еще двух постоянных эфенди, избранных «из более ученых и знающих закон мусульманский» . После этого испытуемому выдавалось свидетельство от Кабардинского временного суда на право занимать должность сельского эфенди или муллы. При получении данного документа муллы обязаны были принять присягу, что «они в исправлении своей обязанности будут поступать на основании алкорана по всей справедливости и не будут проповедовать и возбуждать народ против русского правительства и христиан» . К муллам, которые отказывались принять присягу, принимались строгие меры наказания вплоть до ареста и заключения в крепость Нальчик. А на владельцев аулов, где проживали эти муллы, налагался штраф в размере 200 рублей серебром .

Используя ислам и его служителей в своих целях, самодержавие стремилось привить верующим горцам дух покорности и смирения, при этом внушая населению, что власти преследует лишь «благие намерения». Главный кадий обязан был «вразумить всех и каждого, что вера пророка не только остается неприкосновенною, но еще покровительствуема силою государственных законов и голос муэдзина как прежде и всегда беспрепятственно будет призывать правоверных к молитве» .

Особого внимания заслуживают записки, проекты и предложения Хан-Гирея о внутреннем устройстве и управлении адыгских и других народов Северного Кавказа. В юном возрасте после смерти отца сын пророссийски настроенного бжедугского князя Хан-Гирей попал в распоряжение генерала А.П. Ермолова, окончил кадетский корпус, участвовал в русско-иранской (1826—1828) и русско-турецкой (1828—1829) войнах, где был награжден серебряной медалью. После службы в лейб-гвардии Черноморском эскадроне Хан-Гирей был переведен в лейб-гвардии Кавказско-горский полуэскадрон, где дослужился до чина полковника, стал флигель-адъютантом и командиром Кавказско-горского полуэскадрона .

Проявив себя не только храбрым офицером, но и широко мыслящим общественным и политическим деятелем, Хан-Гирей предлагал мирные способы приведения горцев в покорность царской России. С этой целью он по поручению императора Николая I написал свой историко-этнографический труд «Записки о Черкесии» . Особое внимание в них он уделял религиозному вопросу — созданию двух духовных управлений (одно для адыгов аристократической, другое — демократической групп), возглавляемых муфтиями. Хан-Гирей подробно описывал устройство духовных управлений, обязанности и права муфтиев, мулл и эфенди. Сущность его предложений состояла в том, чтобы предоставить адыгам свободу вероисповедания, гражданские дела разбирать на основе обычного права и шариата, предоставляя некоторые права мусульманскому духовенству, сделать его «несколько просвещенным и воспитанным в чувствах преданности русскому правительству» . По мнению Хан-Гирея, эти преобразования способствовали бы сближению адыгов с русскими.

Однако царское правительство решило отложить вопрос об организации управления горскими народами Северного Кавказа, в частности и о создании духовных управлений, установив лишь контроль над деятельностью духовенства и привлечении к себе его лидеров.

Для сдерживания мусульманского движения самодержавие пыталось противопоставить ему представителей исламской духовной элиты. При этом российские власти «рассчитывали на мусульман из других регионов империи, в основном из Поволжья» . Еще во времена царствования Екатерины II для переговоров с кабардинскими князьями был вызван богослов Тажетдин-эфенди из Казани. Подобная практика привлечения иноземных религиозных деятелей продолжалась в течение всей Кавказской войны, правда, без особого успеха. Например, в 1840 году секретарь Кабардинского временного суда Якуб Шарданов просил командующего русскими войсками генерала П.Х. Граббе прислать на Кавказ «просвещенных и благонамеренных мулл», преимущественно уроженцев Казани и Бухары, «дабы на месте и открыто в мечетях могли они уличить Шамиля и его по¬следователей в лживом толковании Алкорана» . Однако проект Шарданова по каким-то причинам поддержан не был, хотя впоследствии к нему вернулись и попытались использовать.

С помощью некоторых духовных лиц, состоящих на царской службе, русское командование пыталось указать мусульманам Дагестана и Чечни на их заблуждения и отклонения от норм шариата. С этой целью для отправки на Кавказ для объяснения имаму Шамилю неправильность его действий был подготовлен и командирован татарин Тадж-эддин Мустафин, духовное лицо из Казани. «Не рассчитывая силою оружия сокрушить значение имама, — писал один из авторов «Кавказского сборника» И. Дроздов, — барон Розен испросил дозволение послать в Дагестан и Чечню знаменитого в то время в Казанской губернии проповедника, эфенди Тазадин-Мустафина (Тадж-эддин. — Авт.) в качестве путешественника, но с целью красноречием этого муллы обратить горцев на путь истинный, подчинить их русскому правительству и истребить или выдать нам живьем Шамиля» .
В 1835 году Т. Мустафин прибыл в Тифлис, где поселился с семьей на снятой специально для него командованием квартире с содержанием в 250 рублей серебром.

В инструкции, данной Тадж-эддину командиром Отдельного кавказского корпуса бароном Г. Розеном за №523, говорилось: «Согласно изъявленному Вами, почтеннейший эфендий, желанию, прошу Вас отправиться к горским народам, обитающим в восточной части Кавказа, на тот конец, дабы Вы ознакомились ближе с их нравами и обычаями, посредством благоразумных убеждений и внушений старались вселить в них более доверенности к правительству и вывести из многих заблуждений, в которые вводят их люди неблагонамеренные, умеющие пользоваться их невежеством и легковерием и которые стремятся к одному исполнению собственных своих видов, всегда клонящихся к удовлетворению корысти и неограниченного властолюбия» . Далее следовала историческая записка, повествующая о событиях, происходивших в Дагестане и Чечне, и о «главных зачинщиках беспорядков» в крае, чтобы Т. Мустафин имел представление об обстановке в этом регионе. При этом Г. Розен указывал Т. Мустафину не показывать вида, что он послан по поручению российских властей, а сделать так, что он якобы по долгу своего звания, как истинный мусульманин, «проживая здесь из любопытства», хотел «видеть край» и желал «познакомиться с известнейшими в сей стране духовными лицами» .

Г. Розен ободрял и хвалил Т. Мустафина. «С известным мне Вашим благоразумием и кротостью, — говорил он, — Вам нетрудно будет приобрести их доверие, и, действуя в духе правительства, Вы можете принести много пользы, за что оно останется Вам весьма признательным» . Барон сообщил Тадж-эддину об известных религиозных лицах, лояльных российскому командованию: Мухаммад-кади Акушинском, Саиде Араканском и Аслан-кади Цудахарском, к услугам которых он может обратиться. «В окончание, почтеннейший эфендий, — продолжал барон Розен, — мне остается пожелать Вам успеха в благих Ваших намерениях и просить Вас быть уверенным, что верность и усердие Ваше правительству доставят Вам полную от оного признательность, и мне весьма приятно будет в свое время всеподданнейше довесть до сведения Государя Императора о благонамеренных действиях Ваших...» .

Таким образом, отправление Т. Мустафина в Дагестан и Чечню было пред-ставлено командованием не как командировка по службе последнего, а исключительно по собственному его желанию.
В отношении барона Г.В. Розена управляющему военным министерством В.Ф. Адлербергу за № 698 говорилось, что «Мустафа Тазадин, при благоразумном поведении и основательном знании магометанского закона, в продолжении двухлетнего пребывания своего в Тифлисе успел приобрести уважение многих почетных горцев духовного и светского звания, довольно познакомился с их обычаями и по желанию моему сам вызвался путешествовать в Восточной части Кавказа для распространения между жителями оной правильных понятий о ве-ротерпимости и благодетельных намерениях в отношении горцев нашего правительства. Эта страна Кавказа преимущественно пред прочими назначена мною для путешествия сего эфендия потому, что жители оной более других кавказских племен вводятся неблагонамеренными людьми в заблуждение чрез неправильное и злонамеренное истолкование магометанской веры, клонящееся к возбуждению в них ненависти противу нашего правительства» .

В послании Розен отмечал о степени подготовленности Тадж-эддина к такому непростому путешествию и о желании последнего приступить к делу: «...Я снабдил его инструкцией о том, каким образом он должен поступать при исполнении сего столь важного поручения, и подробными сведениями о положении и отношении к нам народов, населяющих восточную часть Кавказа, и назначил ему средства для приличного поддержания своего звания во время предназначенного путешествия, в которое он отправился из Тифлиса в половине прошлого июня» .

29 июня 1836 года, выехав из Тифлиса, Тадж-эддин 30-го числа был в Закаталы у начальника округа, генерала князя Севарсемидзе, а 1 июля отправился исполнять возложенную на него миссию, начав с ханства Елисуйского, которым в то время владел майор Даниял-бек, впоследствии генерал-майор русской армии и наиб Шамиля.
«Путешествие» Т. Мустафина по территории Аварского, Газикумухского, Кюринского, Мехтулинского ханств, Тарковского шамхальства и Кумыкского приставства прошло благополучно, его проповеди слушались внимательно, с интересом и благоговением. Это было не удивительно, поскольку данные владения управлялись подвластными русскому правительству владетелями, поэтому Тадж-эддин пользовался там относительной безопасностью. Но в земли, где простиралась власть имама Шамиля, он поехать не рискнул. Например, узнав о татарском мулле, разъезжающим по территории Дагестана с проповедями, Андалальское общество прислало ему письмо, в котором заявило, что «оно повинуется только имаму Шамилю, который ничего вредного для российского правительства не проповедует, учит их повиновению и благочестию, а потому в поездке к ним и проповедях не нуждается» .

Доступные нам архивные материалы свидетельствуют, что Мустафин находился на Кавказе как минимум до 1839 года. Его деятельность заключалась в следовавших друг за другом «рейдах» в Дагестан и Чечню из Тифлиса. Подтверждением этому является предписание генерала Е. Головина графу А. Чернышеву №875 от 27 апреля 1839 года. «Для внушения горцам, — писал генерал, — живущим против левого фланга Кавказской линии, настоящих понятий о веротерпимости нашего правительства и о благотворной попечительности его о мусульманских народах, наравне с прочими верноподданными Г.И., послал я туда в прошлом феврале месяце находящегося в Тифлисе из казанских татар эфендия кап. Тадж-эддина Мустафина, причем поручил ему войти в сношение с Шамилем для склонения его к покорности» .

Прибыв в крепость Грозную, Т. Мустафин собрал жителей, представителей 29 чеченских сел, и своими увещеваниями старался убедить их присягнуть на верноподданство царскому правительству. Затем была встреча с жителями Аксая, Эндирея. Далее Т. Мустафин отправился в селение Чиркей, «куда на проповеди его стекалось от 3-х до 4-х т. салатавцев, которые равномерно соглашались <…> во всем повиноваться, но только просили защиты от Шамиля, беспрестанно угрожающего им разорением за то, что они нам покорны» . Сохранился текст воззвания Тадж-эддина к горцам с призывом подчиниться царю, в котором последний так превозносится, что горцы под впечатлением этого обращения должны были бы в массовом порядке покориться российскому императору. В обращении говорилось: «О, мусульманская община! Как мы, так и вы совершенно осчастливлены нахождением под покровительством доброжелательного всем Г. Великого И., именуемого Николаем Павловичем, высокопоставленного, высокочтимого, а щедростью своей могущего охватить все климаты Ирана, Хошемтая с своей храбростью, героя в мужестве (владеющего) гербом Константина, Фагфара китайского в обращении с людьми, Зюлькарнейна в богатстве, Соломона в милосердии, Давида в превратностях, высоковнимательного к людям и милостивого к бедноте, как в большом, так и в малом. Как нам, так и вам в данный момент следует возносить молитвы великому императору, служа ему от всего сердца, чтобы получить за малую работу большее вознаграждение, каждодневно возносить молитвы ему по утрам и по вечерам с целью пробудить в его душе милосердие к подданным, чтобы он утвердил нацию в своей нации, дабы священный шариат благоденствовал, а его душа освободилась от горестей» .

Своим вступительным пафосным словом автор, конечно же, хотел произвести впечатления на горцев. «Мы в настоящее время, — продолжал он, — в лице государя имеем до того совершенного в милости, что если кто-либо из начальников задумает мысль об угнетении, он его низложит, назначит на его место начальника другого совершеннейшего по милосердию, ибо он уже назначил для всех областей Кавказа лицо, совершенного в милостивости, обладателя многими щедростями, молимого для всех великого наместника ген.-л. Головина, первого в городе Тифлисе, для похвал которого не хватит слов. Чтобы в Дагестане не было никаких недоразумений по отношению к населению, назначен был для этого совершенный ученый хозяин щедрый ген.-л. Фезе. В настоящее время не имеет никого, кто бы жаловался на недостатки. Он назначил ученых муфтиев, определил жалование для воспрепятствования тех неразумных и невежд, кто не разумея шариат наш, не подчиняясь великому императору, чинит кражи, разбои на дорогах и причиняет вред населению. Народ, собравшийся в настоящее время в данном собрании, должен возносить свои молитвы великому императору и его детям, дабы все указанные положения были исполняемы…» .

Главной задачей Тадж-эддина в его вояже по горам было встретиться с самим Шамилем. Понимая, что от этой встречи может зависеть успех его предприятия, Т. Мустафин отправил доверенных людей к имаму с письмом и подарками. На тот момент Шамиль уже знал о некоем проповеднике, рассылающем свои воззвания и подарки горцам, и когда посыльные этого проповедника прибыли к нему, он поступил просто: посадил их под стражу. Только через несколько дней, уступив уговорам своих приближенных, Шамиль освободил заключенных, объясняя, что по тому, «как он с ними обошелся, Тадж-эддин Мустафин может понять его решение, и что другого ответа от него не будет» .

Тадж-эддин Мустафин сделал попытку встретиться также с другими влиятельными лицами такими, как Ташев-хаджи и Уди-мулла в Чечне, но и здесь его старания не увенчались успехом. Он получил письмо с угрозой от сподвижника Шамиля, чеченского предводителя Ташев-хаджи, который назвал его шпионом русского правительства и советовал не показываться в пределах Чечни во избежание опасности. «Я, — писал Ташев-хаджи, — полномочный визирь пребывающего в сей стране Шамиля, предписываю вам, чтобы вы без дозволения нашего не разъезжали бы в сих странах, и если вы не глупы, то должны удалиться, прежде чем вам будет нанесен вред. Я, Хаджи-Ташов, происходящий от колена царя Давида, желая сделать вам благодеяние, предупреждаю вас о том» . Мустафин, не испытывая терпения наиба, отбыл в Тифлис.

Стало ясно, что казанский проповедник не произвел должного впечатления на кавказских горцев, а потому царское правительство было вынуждено отозвать Т. Мустафина с Кавказа, что было засвидетельствовано в отношении титулярного советника Перовского к генералу Головину от 5 ноября 1841 года, в котором, в частности, говорилось: «...внушения его, по видам правительства направленные, не имели никакого влияния на изменение сношений наших с горцами, что при всем его усердии нельзя надеяться, чтобы он и со временем мог быть полезным орудием действия на умы дагестанцев, так как он чужд Кавказу и учение его несовершенно согласно с пра¬вилами суннизма в Дагестане и вообще в том крае исповедуемого мусульманами» .

Не заезжая в Чечню, побывав у мирных кумыков, Тадж-эддин добрался до ближайшей почтовой станции на Тереке и вернулся в Тифлис, но уже не как эфенди, а как шейх-уль-ислам. Дело в том, что в своих донесениях барону Розену он подписывался именно так. Барон же в своем отношении к военному министру в Санкт-Петербург от 23 июля назвал Тадж-эддин Мустафина шейх-уль-исламом и муфтием и «не усматривая в этом ничего серьезного, просил об утверждении его в названном достоинстве» . Просьба Г. Розена была уважена, и Тадж-эддин вернулся в Тифлис с громким титулом шейх-уль-ислама и муфтия и, по свидетельству современника, «с полными карманами денег (750 рублей и 180 червонцев. — Авт.), ничего не сделав и ничего не израсходовав на свой путь» . Но на этом милость Розена не заканчивалась. «Вновь пожалованного шейх-уль-ислама и муфтия он, по желанию сего последнего, представил к чину капитана, в который тот и был произведен» . Таким образом, практически обобрав казну и ничего не добившись, новоявленный капитан русской службы и по совместительству шейх-уль-ислам и муфтий Тадж-эддин Мустафин вернулся в Тифлис. Он не понял психологию горцев Кавказа, не вник и в те задачи, которые поставили перед собой борцы за независимость, вот поэтому вся его деятельность и не принесла успеха его покровителям. Однако российское командование не оставило надежду покорить горцев с помощью избранных ими мусульманских ученых.

В январе 1842 года из министерства народного просвещения военному министру был представлен труд члена-корреспондента Казанского университета главным ахуном Дербента Аджи Муллою Таки на арабском языке под названием «Нанизанные перлы увещания народного». История данного произведения, как и самого автора, связана с именем известного ученого Мирзы Казем-бека. Дело в том, что 6 ноября 1837 года по предложению Н.И. Лобачевского Совет Казанского университета избрал Хаджи Касима, отца Мирзы Казем-бека, «проживающего в Дербенте, своим членом-корреспондентом, назначив ему жалование 100 рублей в год» .
Хаджи Касим обязался доставлять университету рукописи на восточных языках и различные сведения, касающиеся истории, литературы, статистики и географии кавказских народов . В феврале 1839 года, после смерти Хаджи Касима, Совет университета почтил его память как своего лучшего члена-корреспондента. А в августе 1840 года Казем-бек на вакансию умершего члена-корреспондента университета Хаджи Касима предложил перса Аджи Муллу Таки из Дербента (с жалованием 30 рублей в год), который, по мнению Казем-бека, мог бы «приносить Университету ожидаемую пользу, доставляя редкие рукописи, монеты» .

Предложение было принято, и в 1841 году Казем-бек, рассматривая вышеназванное сочинение «главного ахунда Дербента Аджи Муллы Таки», отмечал: «Долгом считаю прибавить, что при настоящем положении обстоятельств в Дагестане распространение подобного сочинения между муллами, управляющими умами народа, может иметь весьма полезные следствия, а похвальное усердие Аджи Муллы Таки может увенчаться желаемым успехом, тем более, что беспрестанные и столь тягостные опустошения в тех краях, без сомнения, приуготовляли уже многих следовать голосу истины» . Как писал в своей докладной записке военный министр Николаю I, цель сего сочинения заключалась в том, «чтобы внушить народам Дагестана повиновение законному правительству и отвратить их от фанатизма» .

Труд ахуна, который по всей вероятности был заказным, был одобрен Академией наук, переведен на русский язык, и министр народного просвещения «полагал полезным издать эту книгу для распространения ее среди населения, а автору исходатайствовать какой-нибудь знак внимания к нему правительства» . Мы не располагаем данными, была ли издана эта книга, получил ли вознаграждение от правительства за свой верноподданнический труд Аджи Мулла Таки, но данный факт наглядно свидетельствует о настойчивом стремлении российских властей проводить свою линию по дискредитации горского движения и его лидера имама Шамиля, пытаясь воздействовать на умы населения. Для дискредитации Шамиля и его сподвижников широко использовалась издаваемая Е. Вердеревским официальная газета царской администрации «Кавказ». На страницах этого издания печатали клеветнические материалы о Шамиле, ссылаясь на показания предателей борющихся горцев.

В марте 1845 года наместник кавказский М.С. Воронцов принял решение отправить в Чечню крымского муфтия Эскер-сеид Халила эфенди «для противодействия возрастающему влиянию Шамиля». Этому предшествовали следующие события.

27 декабря 1844 года генерал-губернатор Новороссийска М.С. Воронцов был назначен главнокомандующим войск на Кавказе и наместником кавказским с неограниченными полномочиями и оставлением в прежних должностях. Архивные материалы свидетельствуют, что еще до приезда на Кавказ М.С. Воронцов, будучи в Ялте, на южном берегу Крыма, встречался с крымским муфтием Эскер-сеид Халилом эфенди и с представителями мусульманского духовенства, которые вручили ему письменное поздравительное приветствие с новым назначением и объявили, «что все магометанское духовенство в Тавриде и все татары молятся Всевышнему об успехе оружия Е.И.В. на Кавказе и о совершенном покорении под самодержавную власть Российского престола всех враждебных нам там племен» .

«В тот же день, — писал впоследствии М.С. Воронцов, — по прибытии ко мне в Алупку Кади Эскер Сеид Халил Эфенди пришел ко мне и объявил намерение и желание его лично содействовать праведному нашему делу в горах Кавказских увещаниями племен именем самой веры магометанской, и ежели нужно, подвергнуть себя какой бы то ни было опасности, без всяких личных видов, и из одного уверения, по совести, что он будет советовать своим единоверцам то, что собственно для них полезно, и, показывая им пример совершенной веротерпимости и покровительства для магометан, которыми пользуются крымские татары с самого присоединения их к российской империи» . Кади Эскер и ранее был известен М.С. Воронцову как верный подданный российскому престолу, один из умнейших членов местного мусульманского духовенства и «который много раз на опыте доказывал желание сблизить татар с русскими, советовал единоверцам своим учиться по-русски и в этом сам с детьми своими показывал пример» .

После беседы было решено, что кади Эскер вместе с двумя богословами и двумя молодыми мурзами, состоящими на русской службе и грамотными не только по-арабски и по-татарски, но и по-русски, должны были отправиться через Ставрополь в крепость Грозную с рекомендательными письмами к генералу Н.С. Завадовскому и к командующему войсками в Грозной, а также к другим военным начальникам по соседству с Грозной, предлагая им всем «войти в сношения с Кади Эскером, снабдить его всеми имеющимися у них сведениями и познакомить его с надежными лазутчиками, ежели таковые есть, дабы он мог через них начать свои сношения с горцами» .
В докладной записке императору Николаю I М.С. Воронцов от 13 марта 1845 года писал: «Кади Эскер сам готов пуститься лично вовнутрь Дагестана или Кабарды для исполнения доброго сего намерения, но я ему на это сказал, что в Кабарде нужда в этом только второстепенная, ибо влияние Шамиля через фанатизм там не так сильно, а что в самом Дагестане, я думаю, он подверг бы себя слишком большой опасности и, следовательно, без всякой надежды успеха, что, напротив того, пробыв несколько времени там, близко к самым неприязненным нам племенам, он лучше и скоро познакомится с делами и с местностью, увидит, как лучше ему действовать и каких людей из лазутчиков, рекомендованных нашими генералами, и из мирных племен он может употреблять с пользою для передачи далее его советов и увещеваний; местность кр. Грозной мне показалась самою удобнейшею для сего, и от него будет зависеть после, и по лучшему знакомству со всеми обстоятельствами того края представить мне свои предложения насчет действий на Кабарду и на закубанцев» .

По свидетельству М.С. Воронцова, Кади Эскер доказал свое бескорыстие, готовясь предпринять эту поездку за свой счет, хотя он и был человек небогатый. Тем не менее новый наместник дал ему и его четырем спутникам на расходы 400 рублей серебром и прогоны на четыре лошади до крепости Грозной. Николай I лично ознакомился с планом М.С. Воронцова, и, по словам военного министра Чернышева, царь «желая, дабы похвальное предприятие сего кадия достигло предположенной цели» , однако, сомневался в том, что Кади Эскеру удастся проникнуть в горы. Тем не менее 29 марта 1845 года Николай I одобрил поездку крымского кадия на Кавказ «для противодействия вредному учению Шамиля благонамеренными увещаниями, почерпнутыми из самой веры магометанской» .

Одобрен был также выбор крепости Грозной в качестве основного пункта пребывания кадия, поскольку, по мнению царя, здесь он «не подвергаясь преждевременно опасности, которою фанатизм мюридов угрожал бы ему в горах, может ознакомиться с местными обстоятельствами и характером туземцев, войти в предварительные с ними сношения, внушить им личное к себе доверие и основательно сообразить дальнейшее направление предпринятого им дела» .

К тому времени, а именно 25 марта 1845 года, новый наместник кавказский М.С. Воронцов прибыл в Тифлис и вскоре отправился на левый фланг Кавказской линии для принятия начальства над войсками, готовившимися к походу против Шамиля, который позже станет известным как Даргинский поход, злополучный для российского командования.

Что касается деятельности Кади Эскера, то он, как и его предшественник, не добился ощутимого результата. Тщетны были усилия и десяти улемов из Оренбургского муфтията, которых пригласил в 1852 году Воронцов для противодействия проповедникам газавата.

Итак, российское командование на Кавказе, понимая роль традиционного авторитета мусульманского духовенства среди населения Дагестана и Чечни, ставило перед собой задачу — подорвать основы религиозной идеологии, решить которую пыталось не только с помощью оппозиционно настроенных к Шамилю представителей местного духовенства, но и представителей мусульманского духовенства Татарии и Крыма. Однако усилия царизма в этом направлении не принесли положительного результата. А засылаемые в Дагестан и Чечню религиозные деятели не оправдали надежд российского командования на Кавказе, и в последующем оно вынуждено было отказаться от подобных действий.

Актуальные проблемы Кавказской войны и наследие имама Шамиля = Actual problems of the Caucasian war and the legacy of Imam Shamil: Материалы международной научной конференции 4 февраля 2012 г. — Махачкала, 2012. — 220 с. — (Дагестанский центр гуманитарных исследований имени имама Шамиля. Центр аварской культуры «Бол мацI». Национальная библиотека имени Р. Гамзатова).