[опубликовано 5 Апреля 2009]

Доного Хаджи Мурад

 

ШАХИДЫ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ

Махачкаала 2008


ББК 63.3 (2Р-6Д)
Д67

Доного Хаджи Мурад.
Д67 Шахиды Кавказской войны. Махачкала: 2008. – 71 с.: илл.

В книге представлены зарисовки, эпизоды сражений, жизнеописания людей, которые отдали свои жизни во имя торжества религии Всевышнего Аллаха.
ББК 63.3 (2Р-6Д)
Канонический редактор: Зайнула Хаджи Атаев, заместитель имама центральной Джума-мечети г.Махачкалы

Замечания и пожелания можно направлять по адресу
367000, Дагестан, г. Махачкала, а/я 112 или Donogo@yandex.ru
 Доного Хаджи Мурад, 2008

ЕМУ ГАРАНТИРОВАН РАЙ…

ШАХИД – пожертвовавший собой за веру, погибший мученической смертью. Согласно хадисам, шахид утверждает свою веру смертью в войне против неверных. Ему гарантирован рай, куда он попадает, минуя испытания в могиле, поэтому он не нуждается в омовении и в заупокойной молитве перед погребением. Шахиду прощаются все земные грехи. В раю он получит высокое положение. Шахидами также считаются все умершие насильственной смертью (погибшие во время стихийных бедствий, эпидемий, утонувшие, отравленные, скончавшиеся во время Хаджа и т.д.)

Шахиды подразделяются на три категории:
1. Шахиды дунья (мира) и ахирата. Это те, кто погиб в борьбе с неверными за ислам. В свое время еще Пророк (да благословит Его Аллах и приветствует!) велел погибших при Ухуде хоронить как шахидов, т.е. не смывать с них кровь, не омывать, не читать над ними заупокойной молитвы (джанназа намаз). С шахида не снимается его окровавленная одежда, а если все тело не закрывается, то добавляется саван. Также Пророк (да благословит Его Аллах и приветствует!) говорил, что каждая рана, каждая капля крови шахида имеет запах, похожий на запах миска (благовония).
2. Шахиды дунья (мира). Это те, кто воевал ради славы, чести, показать свою храбрость. Святости и почитания они не заслуживают.
3. Шахиды ахирата. Это люди, погибшие мученической смертью от руки другого человека, удушенные, погибшие в пожаре, умершие от внутренних болезней (понос, туберкулез, воспаление легких и др.), погибшие в результате несчастного случая (при обвале дома, падение с высоты и пр.), женщины, умершие при родах, умершие на чужбине, особенно в плену, умершие в поисках знаний. Этих и других Пророк (да благословит Его Аллах и приветствует!) отнес к числу шахидов. Они получают столько вознаграждения, сколько его получают шахиды, погибшие на поле боя за ислам, но их нужно омывать и над ними необходимо совершать погребальный намаз.
Смерть шахида на газавате особенно почитаема. В Коране по этому поводу сказано так: «Вы не считайте павших в войне за дело Аллаха покойниками. Они у своего Господа вкушают райские плоды» (Коран, сура «Алю Имран», аят 169).

Пророк (да благословит Его Аллах и приветствует!) сказал: «Души шахидов находятся в зобу зеленых птиц, эти птицы, вдоволь покружив в Раю, садятся на лампы, подвешенные над Троном. Потом Всевышний Аллах смотрит на них и спрашивает у них, в чем они нуждаются. Они отвечают, что мы свободно гуляющие в Раю и ни в чем не нуждаемся. Потом Всевышний вновь задает тот же вопрос. И когда они понимают, что их не оставят в покое, они говорят, что хотели бы снова стать живыми с тем чтобы вновь умереть в газавате. (Хадис от имама Муслима).
Еще Пророк (да благословит Его Аллах и приветствует!) сказал: «Клянусь Аллахом, во власти которого находится моя душа, я хотел бы умереть на пути Аллаха. Затем воскреснуть и опять умереть, ожить и снова умереть на пути Аллаха». (Хадис от Бухари и Муслима).

В другом хадисе говорится: В судный день, когда народ будет держать ответ, придет одно племя людей с саблями на шее, с которых будет стекать кровь, чтобы у ворот Рая лишиться чувств. Кто-то спросит, кто эти люди? Другой ответит, что это шахиды, которых оберегал Аллах»

Передают со слов имама Ахмада: «Пророк (да благословит Его Аллах и приветствует!) сказал: «Кто погиб шахидом, тот перед Аллахом имеет семь достоинств:
1. Как только из него вытечет вся кровь, все его грехи смываются.
2. Ему покажут место, которое он займет в Раю.
3. На него оденут одеяние веры (имана).
4. Оберегается от мучений в могиле.
5. В Судный день будет избавлен от видения большого ужаса.
6. На его голову ставят корону (тадж) почета, каждый якут (яхонт) которого лучше всего мира и того, что в нем есть.
7. Он заступается за 70 своих родственников, берет себе 72 гурии. Кроме того, есть много еще аятов и хадисов, в которых говорится о святости шахидов.

Сегодня почетное имя шахида исковеркано до неузнаваемости. Жернова исламофобии представляют в образе шахидов не иначе как мрачных людей с прямым желанием и назначением уничтожить как можно больше мирных людей. А так называемый «пояс шахида» вообще стал символом убийства. Обиднее всего, что данную точку зрения иногда представляют во всеуслышание люди, занимающие высокие государственные посты, которые со своей «высоты» еще более нагнетают обстановку в обществе. Современный вариант шахида не имеет ничего общего с его истинным смыслом. Ниже представлены исторические очерки, повествующие о коротком жизненном пути шахидов (иншалла) времен Кавказской войны. Эти люди не пожалели ничего во имя торжества религии Всевышнего Аллаха.

КАК НАШИ ЛЮДИ ВЫХОДИЛИ НА ДЖИХАД

Прежде чем начать повествование о шахидах Кавказской войны небезынтересным будет узнать от непосредственного участника этой войны о том, как горцы выходили на джихад. Автор ниже представленного очерка Саййид Абдурахман, сын Джемал-эд-дина ал-Хусайни ал-Кибуди ал-Газикумуки ад-Дагестани (1837-1901) – сын шейха Джемал-эд-дина Газикумухского, зять имама Шамиля, участник Кавказской войны. В 23-летнм возрасте вместе со своей женой Нафисат и братом Абдурахимом он оказался в составе лиц, сопровождавших Шамиля в Калугу, где провел около 6 лет. После смерти жены (1866) вернулся на Кавказ. В Тифлисе Абдурахман был зачислен в Дагестанскую постоянную милицию, «с откомандированием в команду милиционеров Кавказского горского управления». С 1871 г. жил в Дагестане. В 1890-1891 гг. занимал должность кадия в Гази-Кумухе. Абдурахман Газикумухский – автор нескольких литературных, исторических работ.

***
«Когда к Шамилю приходило сообщение о вторжении русских войск на контролируемую мюридами территорию Дагестана или Чечни, отправлялись письма в первую очередь наибам с приказанием выступить в определенное место со своими воинами (джунуд) и приехать на место сбора (муаскар) в указанное время, взяв с собой провиант. И они, наибы и их войска, не опаздывали, приезжали в указанное время, будь то лето или зима, не были для них помехой ни дождь, ни слякоть, ни снег. Что касается пожилых людей и алимов, то они не выходили на джихад по своей дряхлости, физической слабости или занятости обучением муталимов. Если кто-то не мог выступить по иной причине, по болезни или по другому обстоятельству, он обязан был дать лошадь или заплатить (уджра) тому, кто в состоянии выступить. В зимнее время года обмундированием служили тулупы (фарва) и войлочные сапоги, какие мы носим зимой. Жители Багвалала, Чамалала и Цунтала носят их зимой повседневно.

Когда войска приезжали в условленное место, спускались на поляну или останавливались в каком-нибудь селении, то тогда их еда и питье бывали совместными. Если хотели спать, использовали седло как подушку для изголовья, войлоком покрывались, и сено служило вместо матраца. Так спали во время дождя и даже под снегом. Если останавливались в лесу, устраивали шалаши, покрывали их сверху листьями или другими растениями. Наутро действовали по обстоятельствам, готовили еду, отдыхали или шли в бой.

Если ополченец получал ранение, при возможности выносили его из боя, доставляли в лагерь и затем отправляли домой. Если он был убит на месте, несли его также в лагерь, хоронили или отправляли домой, если присутствовали близкие ему люди, которые могли помочь.
Больных ополченцев, обследовав и выдержав некоторое время, чтобы убедиться в их заболевании, отправляли домой.

Проявивших храбрость награждали согласно закону (камун) имама серебряным наградным знаком с надписью «Кто думает о последствиях, тот не будет храбрецом» или «Этот значок дал имам тому, кто проявил храбрость». Однако награжденный, как у других правителей, у Шамиля не получал материальных привилегий из-за скудости нашей казны. Как одеть и накормить других, если у самого в этом недостаток? Тем не менее, наши воины очень любили награды и проявляли усердие, чтобы их получить, жертвуя собой, потому что в каждом человеке заложено стремление к славе. Ведь известно о беспредельной храбрости дагестанцев в войнах прошедших эпох.
Из жителей андийских сел каждый раз в бою погибало от 10 до 20 воинов, это очень много для наших рядов, которые незначительны по сравнению с русскими. Такое же количество жителей погибало из Гумбета. Аварии, Унцукуля и еще двух селений – Согратля и Чох.

В Чечне храбростью известны жители Гихи, Мартана и Шубута. Поистине они храбрые люди и они дали Шамилю приют после поражения в Ахульго. Если бы Аллах Всевышний с их помощью не сохранил ему жизнь, то его дело закончилось бы плохо. Такие же храбрые люди жители обществ Ичкерия, Нахбак, Аух, если их возглавляет человек решительный. Чиркатинцы – мюриды Шамиля и не нуждаются в похвале, т.к. они известны своей храбростью во всех боях. Если даже один чиркатинец находился среди войска, мусульмане встречали русских ожесточенно. Это происходило не из личной храбрости того мюрида-чиркатинца, а из-за того, что он был в бою с угрозой от имама. Если мусульмане проявляли пассивность и снисхождение, сообщали имаму о том, что такой-то наиб и его войско не сражались с русскими, как следовало сражаться, то имам снимал с должности своего наиба или выказывал ему сильнейше порицание на глазах у народа, и это являлось большим позором для наиба.

Известными меткими стрелками из ружей у нас были согратлинцы, чохцы, унцукульцы, цунтинцы и оротинцы. Особо отличались жители цунтинских селений, т.к. они охотники по ремеслу своему. Жители других селений были посредственны в стрельбе. Лучшими войсками конников с вооружением и одеждой (либас) во время выхода на джихад были воины сына имама Гази-Мухаммада, большинство людей из гумбетовцев, также несколько воинов наиба Хаджи-Мурада из Аварии, войска Андалала и Технуцала.

Выше мы сказали, что они присутствовали на поле боя только лишь для имитации полчищ, хотя и не лишены были геройства. Цунтинцы хотя и не были воинственными, (орудия войны), однако они смелые, решительные и испытанные в боях люди. Особенно, когда выходят на Грузию. Они захватили у них больше всех опорных пунктов, совершая на них нападения. И сам Шамиль тоже во время своего похода на Сабьи захватил княгинь и жен Чавчавадзе и Орбелиани. Что же касается жителей Гидатля, Караха, Куяды, Корода и подобных им обществ, то они не гордились одеждой, оружием и не кичились геройством и это общеизвестно. Большинство людей обществ Хоточ, Хиндах. Тлох, Муну и Гуниб не несли тяготы войны.Имам освободил их для заготовки селитры и наложил налог на каждую семью размером полтора тумана (15 руб.) наличными (накд) в год.

На джихад выходило также только незначительное число людей некоторых джамааатов чиркатинцев, шубутцев, кикунинцев, могохцев. Они добывали серу и селитру для пороха. Из других обществ, деятельность которых была связана с обеспечением войск, тоже не выходили на джихад. Кто выходил на джихад, должен был иметь постоянно при себе боеприпасы из ста патронов и количество пороха, необходимого для них. Если воин погибал в бою, его тело не обмывали и не служили над ним погребальную молитву, хоронили его в его запачканной кровью одежде, очистив его предварительно от прочих нечистот. Этот способ захоронения в отличие от кончины в своей постели является нормой нашего шариата. Разница этих двух способов погребения, имеющихся в наших книгах состоит в том, что Аллах Всевышний желает встретить павшего за веру шахида в Судный день (йавм ал-кийама) в том виде, в каком он скончался. Этим Он оказывает ему честь.

Выступление на джихад для горцев в сторону Чечни было легким во многом, чем на окраины (атраф) Дагестана и особенно конным, т.к. земля их плодородная, фураж и хлеб не иссякали на их земле. Поэтому горцы, когда выступали против русских, часто со своими лошадьми и другими вьючными животными проживали в Чечне на их бесплатном фураже и хлебе. Если у чеченца бывало два дома, то один он отдавал горцам. Подумай, какой великий подарок Аллаха это во время джихада! Такова была польза земли чеченцев.

Сражаться в горах желаннее и предпочтительнее для горца ввиду неприступности наших земель, незначительности вероятного вреда для воина. После появления штуцеров у русских мы потеряли это преимущество и понесли урон в наших рядах. Поэтому наши войска избегали столкновений с пехотой особенно на ровных местах (сахра), т.к. выбить русских с позиций очень трудно любому и это известная истина.
Когда Шамиль выступал из Дарго, приказывал казначею Хаджияву из Ороты раздать серебро нищим (фукара) согласно писанию в наших книгах о том, что подаяние отвратит беду, а доброта продлит жизнь. Когда он оставался со своими воинами в лесах Чечни и разгорался бой между нами и русскими и гром пушек доносился до Дарго, увеличивались молитвы в домах жителей Дарго и особенно усердно молились в мечети, прося у Аллаха помощи для мусульман и гибели для русских.

В селении Инхо жил дервиш Нур Мухаммад. Имам очень любил его за искренность в культе и если он выходил на джихад, приходил в Дарго и жил в доме имама, моля у Аллаха Всевышнего оказать содействие мусульманам до тех пор, пока они не вернутся из джихада». (Из книги «Китаб тазкират Саййид Абдаррахман»)

МУЧЕНИК ГАЗИ-МУХАММАД
(Шахид дунья и ахирата, иншалла)

Именно так охарактеризовал первого имама Дагестана летописец Мухаммад Тахир ал-Карахи в своем сочинении «Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах».
Согласно преданию Гази-Мухаммад происходил из влиятельного гидатлинского рода, его предки в середине XVIII века жили в сел. Урада (Шамильский район, Дагестан), а затем по каким-то причинам переселились в Гимры.

«Примерно в 1240 г. (1824/1825),  пишет летописец Хайдарбек из Геничутля,  Всевышний послал на землю Дагестана ученого-новатора, большого труженика, святого угодника эпохи ослабления веры, выдающегося храбреца, играющего роль сабли, обнаженной против людей заблудших и тиранов, героя-очистителя мусульманской религии от всякой накипи, нового главу ислама – имама Гази-Мухаммада Гимринского. Да помилует его Всевышний Аллах!»

В роли имама Гази-Мухаммад прожил недолго, но его короткая жизнь была яркой и стремительной, как метеор, заставившая врагов содрогнуться и поникнуть. Нападение на Хунзах, осада крепостей «Бурная» и «Внезапная», блокада Дербента, взятие Кизляра, сражении под Владикавказом, осада Назрани! Сколько их было внезапных налетов и чувствительных ударов царским войскам! Имам был неуловим.
«Враги увидели, продолжает Хайдарбек,  что исламское государство стало увеличиваться изо дня в день и усиливаться благодаря мухаджирам и борцам за веру, прибывавшим целыми группами».

После подавления восстания в Чечне царским командованием было решено предпринять экспедицию в Дагестан. 10 октября 1832 г. отряд под командованием корпусного командира барона Розена вступил в Гимринское ущелье, где, по словам ал-Карахи, Гази-Мухаммад «закрыл его в узком месте. Позади заграждения он построил дома».
«Проклятые неверные напали на мусульман,  далее повествует Хайдарбек,  со стороны горы. Прося помощи лишь у Аллаха, Гази-Мухаммад встал против них тогда примерно с четырьмя сотнями своих храбрых сподвижников, принесших ему клятву верности. Подготовившиеся к битве воины имама, обновив свое раскаяние за совершенные ранее грехи, вступили в священную войну».

Бой длился с раннего утра до вечера, силы были неравны, царские войска теснили мюридов, когда, наконец, Гази-Мухаммад, Шамиль и еще несколько защитников остались одни в небольшом помещении, где приготовились обороняться. Их тут же окружили солдаты.
«Последние,  пишет Хайдарбек,  принялись пробивать отверстия в плоской крыше этой комнатушки, причем часть их стояла тогда же рядами по обе стороны от двери, выставив вперед свои штыки. Затем они, сделав свободный проход перед той дверью, потребовали у засевших внутри борцов за веру, чтобы они сдавались, обещая пощаду. Последние, однако, отказались, будучи согласны лишь на священную войну и мученическую смерть за дело Аллаха. Уповая на Него и крича: «Ля хавла ва ла куввата илля билляхи ал-алийи ал-азим»,  они с обнаженными саблями в руках стали из той комнаты выпрыгивать на бой с неверными и разрывать вражеские ряды. Вот тогда-то и вкусил мученическую смерть имам Гази-Мухаммад. Какое же счастье это, однако!... Произошло это в понедельник месяца Джумада ал-ухра 1248 г. (1832), на закате».

Другой автор, Абдурахман из Гази-Кумуха (зять Шамиля, сын шейха Джамалуддина) в своей книге «Китаб ат-Тазкира» («Книга воспоминаний») пишет, что дом, в котором находились Гази Мухаммад и Шамиль, был окружен. Когда имам убедился, что спасения нет, и что он непременно будет убит, он посмотрел на своих сподвижников и сказал, что смерть для человека неизбежна и что смерть вне дома, при нападении, достойнее, чем смерть внутри комнаты, подобно испуганной от ужаса женщине. Покаявшись перед Всевышним, повторив: «Нет божества, кроме Аллаха», прочитав несколько стихов из Корана о достоинстве джихада и смерти мучеником, обнажив свою саблю, он выскочил из комнаты. Но едва он поднял руку на солдат, как камень, брошенный с крыши дома одним из них, угодил в него. Исколотый штыками имам остался лежать на земле.Из летописи ал-Карахи узнаем следующее: «Гази-Мухаммад приказал мюридам прыгать на солдат через двери дома, где те столпились. Никто, однако, не пошел на это. Тогда Гази-Мухаммад многократно попросил у Аллаха прощения, многократно воскликнул: «Ля илляха илля ллах», а затем обнажил свою саблю и выпрыгнул наружу. Вместе с ним выпрыгнул Мухаммад Султан – сын его тетки по линии матери.

Шамиль дал приказ, чтобы мюриды прыгали вместе с Гази-Мухаммадом, ибо сам он находился тогда далеко от дверей, а дом был тесный. Никто, однако, не выпрыгнул. Тогда Шамиль сказал:
«Посмотрите, пал ли Гази-Мухаммад?» Ответили: «Он пал поблизости». Тогда Шамиль сказал: «Пришел день смерти, но мы не будем оплакивать Гази-Мухаммада». В тот момент у Шамиля не было в голосе ни тревоги, ни печали. Он говорил горцам: «Гурии посещают мучеников за веру прежде, чем души покидают их. Возможно, они уже находятся в небе и ожидают нас».

Выпрыгнув из дома, Шамиль с поврежденной ногой и поломанной ключицей вступил в борьбу с солдатами. Уложив несколько противников, будущий имам получил сквозной удар штыком в грудь, но, несмотря на все эти мучения, успел скрыться от преследования. Вместе с ним спасся и гимринский муэдзин Мухаммад-Али. Остальные защитники укрепления погибли мученической смертью. Вот имена этих шахидов: 1. Имам Гази-Мухаммад (сел.Гимры), 2. Мухаммад-Султан (сел.Гимры), 3. Али-Хаджи (сел.Харахи), 4. Салман (сел.Игали), 5. Ахмад (сел.Игали), 6. Нур Мухаммад (сел.Инхо), 7. Саид (сел.Хариколо), 8. Гитинав (сел.Гимры), 9. Хаджи-Мухаммад (сел.Кудутль), 10. Нур-Мухаммад (сел.Кахиб), 11. Молла Ахмад (Куба), 12. Иса-Хаджи (Чиркей), 13. Султан Эфенди, 14. Хаджи Али Эфенди.

Хайдарбек Геничутлинский в своем повествовании приводит интересные сведения, касающиеся этого события, происшедшего в гимринской теснине.
«После той битвы,  пишет он,  мученики за веру в течение 8 суток оставались на земле, в гимринском ущелье, вооружение и прочее было с них сорвано. В ущелье же стояла тогда жара. Несмотря на это у бездыханных мучеников за веру не изменилась даже кожа, с них не упал ни один волос. Затем, когда враги ушли из Гимры, мусульмане убрали трупы мучеников с мест их гибели.
Когда принесли домой носилки с телом мученика за веру Саида Хариколинского, его бабка и его наследницы, взяв Саида за ногу, заплакали. Тут из тела Саида выступила влага. Он словно бы вспотел от приступа лихорадки. Люди же смотрели на Саида.

Теперь о другом мученике за веру – Али Харахинском. Он, получив в бою страшные раны, перебрался со своего места в сторону и принялся читать следующий стих Корана: «О мусульмане! Не показывайте спины наступающим на вас неверным. Если же в такой момент кто-либо из вас повернется к неверным спиной с целью иной, чем сражение или вступление в плотный ряд воинов, то его поразит гнев Аллаха и он окажется в аду!» Когда же раны ослабили этого Али слишком сильно, он упал наземь. Тут, лежа, он стал хватать рукой куски земли и камни и швырять их в лицо врагам, приговаривая: «Ах, вы свиньи! Ах, собаки! Ах, враги Аллаха!»
Все шахиды, погибшие в этом бою были похоронены на кладбище в ауле Гимры. После недолгих поисков русские нашли труп имама. По свидетельству очевидцев он лежал на камнях с закрытыми глазами. Левой рукой Гази-Мухаммад держал свою бороду, а правой – указывал на небо.

Известный ученый Саид Араканский, бывший учитель Гази-Мухаммада, порвавший с ним отношения, посоветовал барону Розену не хоронить имама на гимринской земле.
«Если Гази-Мухаммад будет погребен в Гимры, – объяснил он, - то мюриды станут посещать его могилу, собираться вместе и устраивать смуты и беспорядок». Царское командование прислушалось к совету алима и тело имама перевезли в Тарки, где специально обработали и долгое время не предавали земле. Затем по неоднократным просьбам шамхала Тарковского имама похоронили недалеко от аула Тарки, и на могиле был поставлен камень со следующей надписью:

«Памятник имаму, воину, мученику, который Гази-Мухаммад. Пришли неверные, и он в сражении стал мучеником. А высек этот памятник Хаджи Атак, сын Гирай Хана ал-Кахулий, 1248 г.»
Когда имамом стал Шамиль, он отправил своего сподвижника Кебед Хаджиява Унцукульского с несколькими мюридами в Тарки с тем, чтобы раскопать могилу Гази-Мухаммада и перевезти останки бывшего имама в Гимры. Тем самым Шамиль поступил по шариату, т.е. мусульманин должен быть похоронен там, где застала его смерть. Гази-Мухаммада похоронили на кладбище сел. Гимры, «над его могилой Шамиль построил затем благословенный мавзолей и таким образом поместил нас под сень благодати Гази-Мухаммада!»

СМЕРТЬ В МЕЧЕТИ. ИМАМ ГАМЗАТ-БЕК
(Шахид дунья и ахирата, иншалла)


В четверг 1834 года хунзахцы Осман, Хаджи Мурад, Таймасхан и другие заговорщики начали разрабатывать план убийства Гамзат-Бека. Решено было сделать это завтра в пятницу, когда имам прибудет в мечеть на коллективную молитву. В известность были поставлены и жены заговорщиков, которые тоже являлись участниками заговора. При этом Осман объявил, что если кто-нибудь из жен донесет о задуманном, то они разведутся с ними. И хотя было сделано такое предупреждение, одна из них – Ханича, жена Таймасхана в тот же вечер пошла к своему брату Акилау Гасану и передала ему: «Завтра в пятницу в мечети будут убивать имама Гамзата. Смотри, береги себя от несчастья!» Помимо нее другая женщина Патимат, жена Исбаги передала то же самое своему брату. Те в свою очередь доложили об этом Хаджиясул Магоме, ближайшему сподвижнику Гамзата.

Узнав о готовившемся покушении на имама, в полночь Хаджиясул Магома доложил об этом Гамзат- Беку, назвав состав его участников, и посоветовал имаму не идти на коллективную молитву в мечеть. Гамзат выслушав мюрида, спросил его: «Можешь ли ты остановить ангела, если он послан за твоей душой?»
«Не могу», – ответил Хаджиясул Магома.
«Иди же домой и ложись спать, – сказал Гамзат, – что определено Аллахом, того не избежишь, и если завтра, назначено мне умереть, то завтрашний день – день моей смерти».

Гамзат был в такой уверенности в свою счастливую судьбу, что смеялся над слухами о заговоре его убийства. А слухи эти поступали уже давно. Имам не слушался никого, в том числе и Шамиля, который не раз говорил имаму, что хунзахцы не простят ему убийства ханов, и советовал принять строгие меры безопасности. Относясь отрицательно к фатализму Гамзат- Бека, Шамиль обратился к нему в очередной раз: «Ты очень слепо веришь в предопределение. Это хорошо, но попробуй, однако, кинуться со скалы, и ты увидишь, что, наверное, погибнешь, хотя бы тебе, по здоровью твоему, можно было прожить еще много лет».

Это письмо уже не застало имама в живых. Но это будет чуть позднее, а пока приближенные имама готовились предотвратить предполагаемый заговор. И когда его казначей Маклач принес в комнату казну, порох и несколько ружей, собирался сделать запас воды на случай осады хунзахцами ханского дома, Гамзат-Бек хладнокровно смотревший на принимаемые меры предосторожности, засмеялся и велел оставить все приготовления.
Едва наступило утро, вновь явился Хаджиясул Магома и вновь начал отговаривать Гамзата от посещения мечети. Видя, что Гамзат не верит его словам, Хаджиясул Магома поклялся в этом на Коране, после чего имам приказал привести к нему самого старшего соучастника Дибирасул Хаджи, деда Османа и Хаджи Мурада. Это было сделано с целью, увидеть, как поведет себя этот человек, придет ли с оружием или же вовсе не придет и на основании этого убедиться в наличии заговора. Старик в это время работал на своем гумне, и на нем не было ни обуви, ни оружия. Сказав посланнику о своем приходе, Дибирасул Хаджи зашел к Осману, чтобы посоветоваться, как быть. Осман предложил ему следующее: «Иди к имаму без оружия, без обуви и папахи, в таком виде как ты был на гумне».

Увидев входящего во двор босого старика, Гамзат-Бек заметил Хаджиясул Магоме, что человек намеревающийся совершить убийство, не пришел бы в таком виде. «Ты можешь вернуться домой, – крикнул Гамзат старику. – Имел к тебе дело, а сейчас нужды нет». Продолжая хорошо играть свою роль, старик с почтением попросил имама помочь ему в средствах к обучению внука арабскому языку. Обещая выполнить его просьбу, Гамзат Бек отпустил хунзахца домой.

Вернувшись домой, Дибирасул Хаджи передал Осману о случившемся и пошел продолжать работу. Гамзат-Бек совершенно успокоился, но Хаджиясул Магома стоял на своем и продолжал уговаривать Гамзат-Бека не ходить в мечеть, объясняя, что приход Дибирасул Хаджи без оружия есть хитрость Османа для устранения подозрения о заговоре. «В голове Османа есть мозги, а у тебя, вероятно, саман, – воскликнул Хаджиясул Магома. – Клянусь, тебя хотят убить эти люди». На это Гамзат отвечал: «из страха перед смертью я, как имам, не имею права отказаться от посещения мечети в пятницу. Как же мне быть?»

И тогда Хаджиясул Магома предложил объявить населению от имени имама, чтобы люди пришли в мечеть без оружия, в противном случае с виновного будет взыскан штраф – бык. Имам согласился на это приглашение, и глашатай объявил народ о новом приказе.
«После объявления этого приказа, Осман предупредил своих товарищей по заговору не вооружаться сверх одежды, а иметь оружие под одеждой, ружья заряженными оставить у жен, приказав им, как услышат выстрелы, поспешить к месту нахождения мужей и при этом никому не передавать оружия, кроме как из числа сговорившихся лиц, а если кто попытается отобрать у них оружие – стрелять тому в живот и убить».

Осман велел прибыть заговорщикам в мечеть раньше имама и по три человека вместе, во избежание подозрения. «Ждите спокойно, пока я не начну первым, а вслед за мной делайте каждый по мере своих сил», – дал последние указания Осман. Заговорщики: Осман, Халил Бек, Хаджи-Мурад, Гитиновас, Магома Хаджияв, Магома Херди, Максуд, Игдорас, Таймасхан и Али Бек, прибыли кто в бурке, кто в полушубке, пряча под верхней одеждой оружие, и расселись в мечети в разных местах. Люди ждали прибытия имама. Наконец в окружении 12 мюридов Гамзат-Бек вошел в мечеть и начал продвигаться вперед к мимбару. Он был доволен оказанным ему почетом и прошел половину пути, когда вдруг Осман встал и громко сказал присутствующим:«Когда идет имам, почему никто из вас не встает из уважения к нему?» Когда все встали, Осман сделал несколько шагов к имаму.

Уловил ли Гамзат в поведении Османа что нибудь подозрительное или нет, только он сделал еще несколько шагов. Осман в это время вытащил из-под бурки свой пистолет и выстрелил в грудь имама, проговорив: «Съешь ты это!», после чего Гамзат Бек упал замертво. Еще никто не опомнился после первого выстрела, как прозвучал второй – Хаджиясул Магома застрелил Османа. Тут же Хаджи-Мурад выстрелом сразил кунака Гамзата, кадия Халида Нур-Магому. Все потонуло в пороховом дыму, народ, толкая друг друга, кинулся к выходу. Пятничная проповедь и коллективная молитва были сорваны. Во время паники Хаджиясул Магома и Маклач выбежали из мечети и бросились к ханскому дому, где заперлись в башне. Несколько дней их не могли выбить из башни, после чего ее обложили сеном, подожгли, и когда все заполнилось дымом, затворники были вынуждены выпрыгнуть из башни. Маклач успел спастись бегством, а Хаджиясул Магому убил Хаджи-Мурад. Хаджиясул Магома приходился Хаджи-Мураду троюродным братом.

«Имея постоянной цель удержать свободу своей родине и желая свергнуть Гамзат, я, со старшим братом моим Османом, собрал 10 человек приверженцев и в мечети умертвил его», – будет впоследствии рассказывать Хаджи Мурад. После очередной кровавой драмы ханша Кистаман была доставлена в ханский дом и на четвертый день из сострадания велела похоронить лежащее возле мечети тело убитого Гамзат Бека.

СТОЯЛИ НАСМЕРТЬ
(Шахиды дунья и ахирата, иншалла)

7 сентября 1834 г. в пятницу хунзахская мечеть стала свидетелем смерти имама Гамзат Бека. В своем донесении военному министру Чернышеву от 25 сентября барон Розен заметил, что «смерть Гамзата облегчает возможность, хотя на некоторое время, водворить в Дагестане более спокойствия». Тем не менее отряд под командой генерал-майора Ланского двинулся к Гоцатлю на родину покойного имама с тем, чтобы там «восстановить порядок».
По пути отряд встречал сопротивление горцев и вступил с ними в бой. 11 октября Ланской остановился напротив Гергебиля. Аул был расположен на высокогорной конической горе, окруженной внизу рекой Койсу.

Виноградники и сады, покрывающие всю окружающую местность вокруг селения, давали возможность гергебильцам метким огнем не давать наступавшим приблизиться к аулу, а переправа через реку причинила бы значительный урон. Таким образом, открытый штурм Гергебиля был труден и взятие его требовало многих жертв.
Генерал приказал открыть артиллерийский огонь и кидание гранат, чтобы зажечь постройки и тем самым облегчить приступ. Но вечером к Ланскому явились старейшины аула, которые изъявили желание покориться и выдать зачинщиков. Начальник отряда дал им 24 часа сроку, и на следующий день 43 пленных мюрида были приведены в лагерь.

Но покорение Гергебиля не было закончено. Часть мюридов, несмотря на просьбы односельчан не хотели покоряться и запершись в своих домах решились защищаться до последнего. Несколько взводов егерей были брошены на штурм укрепленных домов, но меткие выстрелы мюридов не позволили им этого сделать.
«Нельзя было принудить их к сдаче иначе, как зажигая дома, - отмечалось в отчете царского командования, - в коих они засели: окруженные пламенем, они не переставали петь, восхваляя имена Кази Муллы (1-й имам Гази Мухаммад) и Гамзата».
Далее следовало «пояснение»: «…Горцы защищают обыкновенно свои селения до последней капли крови и приготовляясь к подобной обороне, обрекают себя на смерть».

После завершения дела в Гергебиле отряд после трудного перехода, 17 октября прибыл в гоцатлинское ущелье и спустя пять часов, взорам открылся аул Гоцатль. В описании военного историка Гоцатль того времени можно было назвать «большим городом: в нем несколько мечетей, около 700 домов каменных, правильно построенных и все разделяются на две части, из коих одна большая носит название Нового, а другая – Старого Гоцатля».
Новым Гоцатлем отряд овладел после непродолжительной перестрелки. Все дома были пусты – жители перенесли свое имущество в Старый Гоцатль и там готовились встретить врага. Дорога к Старому Гоцатлю была во многих местах испорчена, и за каждым препятствием солдат встречали меткие выстрелы горцев. Два батальона перебрались через хребет, прикрывающий Новый Гоцатль с восточной стороны. 9 рот прошли по дну оврага для атаки с западной и северной стороны. Южная часть была представлена горской милиции, подкрепленной двумя батальонами.

«Овладение Старым Гоцатлем, – читаем в донесении, – было тем затруднительнее, что местность делала употребление артиллерии и кавалерии совершенно невозможным.
Горцы сражались с остервенением и дорого продали свою жизнь и имущество. Один мюрид, запершись в небольшой башне, около часа сопротивлялся двадцати нашим егерям, он ранил несколько человек и не прежде сдался, как доведенный ранами до совершенной невозможности владеть оружием. Каждую саклю должно было брать по одиночке, под выстрелами из соседних домов, что давало жителям большую над нашими выгоду.
Около 4-х часов продолжался бой, наконец, в Гоцатле не осталось ни одного живого врага.
Нашим войскам предстояло только очистить окрестности Гоцатля от остатков уничтожающих неприятельских партий, чтобы с большей безопасностью предаться отдохновению. Несколько часов отдыха заставили нас забыть перенесенные труды и мы были готовы на новую брань…»

Вновь раздались выстрелы, вытесненные из аула гоцатлинцы, пытались выжить незваных гостей. Генерал Ланской отдает приказ добить «мятежников» и для их преследования отправлено 4 батальона.
Мюриды укрепились в узком ущелье между двумя крутыми скалами. Атака сверху была невозможна, потому что повисшие скалы предохраняли защитников от гранат. Подошвы двух скал, образовавшие вход в ущелье были укреплены завалами, пещеры в отвесных стенах ущелья закрытые спереди брустверами из мешков с землей служили убежищем и давали возможность мюридам вести перекрестный огонь.
Атака напрямую также была невозможна, и поэтому для отвлечения внимания горцев было сделано движение двух батальонов на самую неприступную часть ущелья.

«Ружейная пальба и гранаты удерживали неприятеля в завалах, - отмечает русский военный летописец, - между тем, остальные два батальона по узкой тропинке и почти по одиночке успели пробраться в фланг. Прежде, нежели мюриды могли опомниться, два завала перешли в наши руки.

Защита была самая упорная: горцы, не видя никакого спасения, сражались с отчаянием, женщины не уступали им в храбрости и многие из них явили примеры необыкновенного бесстрашия. Около 3-х часов продолжался бой, во все это время почти не слышно было выстрелов, только кинжалы, штыки и шашки издавали стук, беспрестанно встречаясь друг с другом, ни один из мюридов не спасся бегством, все или легли на месте или взяты в плен».
И если рапорт царскому командованию повествует о героизме этих безвестных мюридов (обычно это не практиковалось) можно представить какая драма произошла в один из октябрьских дней 1834 года в ущелье близ Гоцатля. Такое было время, такими были наши предки.

ИСПОЛИНСКИЙ БОЙ. АРГВАНИ. 1839 год.
(Шахиды дунья и ахирата, иншалла)

«Никогда еще до штурма Ахульго не было такого ужасного побоища», - писал в своем дневнике командующий царским отрядом генерал П.Х. Граббе. После взятия штурмом аула Аргвани сражение при Ахульго, происшедшее позднее, немного «затмило» аргванийское побоище по своей жестокости.
После получения известия о том, что русский отряд движется к Ахульго, Шамиль со своими сподвижниками выступил к Буртунаю, где обе стороны сошлись в небольшом сражении. Вскоре горцам пришлось оставить аул и отойти к Аргвани, где они подготовили этот пункт к защите: закрыли аргванийские проходы, устроили завалы на дорогах.

«Русские двинулись на мюридов первый раз в обеденное время, - пишет летописец Мухаммад Тахир ал-Карахи, - но те отразили их. Мюриды убивали их в большом количестве вплоть до заката солнца. Из-за множества сраженных руками мюридов говорили даже, что русские на следующий день возвратятся туда, откуда пришли».
Однако ночью, сделав соответствующие выводы, русские части изменили направление атаки и двинулись к правой стороне аула и будто бы это произошло по подсказке некоего Гули Мехельтинского, находящегося в составе отряда. Обнаружив это, Шамиль приказал защитникам перейти на правую сторону. Мюриды с этим не согласились, и имам тогда сказал при этом: «Беда, которая поразила Пророка (да благословит его Аллах и приветствует!) и его сподвижников в день битвы при Ухуде, произошла между прочим, из-за неподчинения стрелков приказу. Посмотрим, что вы еще увидите».

«И действительно, – продолжает ал-Карахи, – с той широкой стороны к Аргвани подошел отряд солдат…» После того, как несколько атак было отбито, «русские дали сильнейший залп из ружей и пушек по месту, где сражалось наше войско. А затем большой отряд солдат полез вперед на четвереньках. Вот таким образом они и взошли на стену Аргвани.
Говорят, что русские складывали своих убитых одного на другого, пока не взобрались на стену и завал. Со слов человека, который был тогда вместе с русскими, рассказывают, что в отряде, который совершил такую атаку, в уши каждого солдата было заложено по кусочку воска, чтобы не слышать звяканья оружия».

А вот что пишет Хайдарбек Геничутлинский в своих «историко-биографических очерках»:
«…Окружив мусульманские полки, они (русские) напали на них со всех четырех сторон. Простые воины-многобожники, однако, вскоре побежали было прочь, но тогда их стали подталкивать к наступлению, напаивая предварительно допьяна. Всякий раз, впрочем, как начальникам неверных удавалось подстрекнуть своих воинов к наступлению, против них с обнаженными саблями выходили борцы за веру и отбивали их ударами по шеям и головам…

По улицам Аргвани потекли реки крови, ибо там, отбивая наступающих, пало мучениками много борцов за веру. Их было тогда более 200 человек. Сто из них – аргванийские герои. Остальные были из числа тех, кто явился на поле боя из других мест. Среди них оказался и испытанный в деле герой, тренированный лев, ученый Хаджияв Маламухаммад Тлохский. Всего в той аргванийской битве пало мучениками за мусульманскую веру около 500 душ аргванийцев и пришельцев из других мест».
Как свидетельствовал сам генерал Граббе, для атаки каменных домов, которые горцы превратили в крепость, были использованы гранаты: солдаты зажигали фитили и бросали их в трубы домов, в которых находились горцы. Методичное истребление людей, а также строений, садов и т.д. было характерно для царской армии, и делали они это добросовестно.

«Исполинский бой», – отмечает Граббе, – долго будут помнить в горах этот громовой удар, сотни тел, сошлись в наших руках, кроме увезенных по обычаю. Человек 25 взято в плен, наш урон велик…»
Оставшиеся в живых, после ураганного артиллерийского огня, горцы вынуждены были покинуть горящий аул.
С 1-го июня солдаты занимались уборкой мертвых тел защитников крепости, которыми был усыпан не только аул, но и все окружающие балки и «разрушение обширного селения Аргвани, сакли, состоявшие из толстых каменных стен и огромные завалы, могли быть срыты только после трехдневной беспрерывной работы».
Уничтожение большого аварского селения – это лишь одно звено в длинной цепи преступлений царского командования в горах Дагестана. И, о читатель, разве эти методы «усмирения» и истребления ушли в прошлое? В память тех безвестных мучеников за веру, шахидов аргванийской битвы произнесем благородную «Фатиху»!

ХУСЕЙН АЛИ ИЗ УРАДА
(Шахид дунья и ахирата, иншалла)

В числе защитников укрепления Ахульго, драматические события в котором разыгрались в июне-августе 1839 г., находился один пожилой даргинец по имени Хаджи Али Аскар. Он был известен своей примерной жизнью, набожностью и строгим исполнением религиозных обязанностей, одним словом, был уважаемым человеком. Роль, избранная им для себя в священной войне, не имела воинственного характера, все его участие в ней ограничивалось погребением павших горцев, чтением молитв за их упокой, соблюдением всех требуемых в этих случаях религией обрядов.

После завершения военных действий на Ахульго Хаджи Али Аскар почти ежедневно обходил все окрестности этого места, где происходили схватки, отыскивая убитых, и отдавал им последний долг. Дело, надо сказать. Было не из легких: после взятия Ахульго царские войска разрушили все находившиеся на горе укрепления, взорвали подземные помещения, траншеи, поэтому многие погибшие защитники оказались заваленными камнями и землей.
Поиски Хаджи Али Аскара завели его однажды к тому месту крутого и обрывистого берега Койсу, где есть небольшая пещера, доходившая к самому обрыву. Здесь он увидел убитого горца, полузасыпанного землей. Покойник оказался незнакомым Хаджи Али Аскару, он был без папахи, в белом халате. Одна рука его была закинута за голову, лицо его казалось серьезным и многозначительным.

Пожелав узнать имя убитого, Хаджи Али Аскар отправился в резиденцию имама Шамиля и там сообщил о своей находке. Через некоторое время несколько человек прибыло установить имя шахида, павшего мучеником. Им оказался Хусейн Али из аула Урада общества Гидатль, который был известен богобоязненностью и беззаветной храбростью. С общего совета тело Хусейна Али не было предано земле, а оставлено в прежнем положении в пещере, и впоследствии Хаджи Али Аскар загородил вход в нее перегородкой.
После событий на Ахульго жители окрестных селений, приходя в разное время к пещере, находили Хусейна Али постоянно в одном и том же положении без малейших признаков тления.

Средний сын Шамиля Мухаммад Шефи рассказывал приставу А. Руновскому в Калуге, что когда он со своим братом Джамалуддином ездил на Ахульго в сопровождении того же Хаджи Али Аскара, то видел Хусейна Али тоже вполне сохранившимся: лицо его имело точно такое выражение, как у живого человека, и когда, ощупывая его, давили слегка пальцами, на нем появлялся румянец. Вся одежда шахида тоже оказалась вполне целой. Грунт, на котором так хорошо сохранился труп, был не известковый, а песчаный с примесью чернозема.

«По всем этим причинам, – сделал заключение Мухаммад Шефи, – прах Хусейна Али сделался предметом особенно уважения окрестных жителей. И известность его распространилась даже в земли более далекие. Самого же Хусейна Али считают вследствие этого человеком, угодившим Аллаху».
Надо отметить, что данный случай – не единственный, бывший на Ахульго. Во время обстрела этого укрепления была ранена в голову жена Шамиля Джавхарат. Находясь в укрытии в одной из пещер под Ахульго, женщина с каждым часом слабела и просила находившегося при ней мюрида Тахира Унцукульского дать ей воды.
Когда Джавхарат умерла, ее двухлетний сын Саид плакал и звал то отца, то мать. Увы, в том аду, который был на Ахульго, никто не смог ему чем-нибудь помочь.

Через год, когда имам Шамиль прибыл на Ахульго, чтобы отыскать тело своей жены, ему показали на одно место: «Вот тут упала Джавхарат». Ее нашли среди камней и глины. Ни одежда Джавхарат, ни ее тело совершенно не испортились.
«Даже губы у нее были влажными, когда их приподняли над зубами, они сами сомкнулись над ними, как у живого человека. Там, т.е. на Ахульго, Джавхарат и была похоронена», - пишет в своей летописи Мухаммад Тахир аль-Карахи.

Со слов современников очевидцев он записал несколько других подобных примеров. Вот они:
«На Ахульго в пещере находится труп мужчины. До сих пор – до 1272 (1855-1856) года – у него ни на теле, ни в одежде ничего не изменилось. Его может увидеть каждый, кто посетит то место». (Не тот ли этот Хусейн Али из Урады, котором мы уже упоминали? – Д.Х.М.).

«Другой рассказ. Передают его со слов одного дряхлого старика из селения Уриб, который посетил Ахульго примерно через двадцать лет после его падения. Там этот старик увидел женщину-мученицу за веру, которая держала руками два конца своей вуали. На одном ее конце находилось при этом немного муки, а на другом – чуточку соли. Тело женщины было высохшим».
«На принадлежащих одному ашильтинцу землях, где похоронены мученики за веру, погибшие на Ахульго, около 20-ти мужчин начали было создавать пашни и сады. У всех у них отсохли руки».

АЛИ-БЕК НЕ ДУМАВШИЙ О ПОСЛЕДСТВИЯХ
(Шахид дунья и ахирата, иншалла)

Эпопея Ахульго (1839 г.) дала истории многих отважных героев, среди которых наиб Шамиля Али-Бек, руководивший обороной укрепления одного из участков. Удивительная смерть была у этого человека. Слово летописцу Хайдарбеку из Геничутля:
«…Самым же удивительным из того, что когда-либо видели глаза и слышали уши, было следующее. Выдающийся храбрец, мухаджир, аварец (ал-авари) Али-Бек, сын Хириясулава, был ранен в правое плечо ядром, выпущенным из большой пушки, причем так, что локоть был оторван, но висел на сухожилиях. Али-Бек же, продолжая сражаться с огромной страстью сказал тут бойцам, которые находились вокруг него: «Отрубите-ка это! – и указал на свой висящий локоть. Те, однако, не стали отрубать его, и Али-Бек, наступив тогда на этот локоть ногой, сам отрубил его саблей. А затем продолжил битву, держа оружие в другой руке».

Другие источники свидетельствуют, что четыре горца, положив раненого наиба на бурку, по его приказу носили его то к одному, то к другому краю укреплению. Несколько раз, теряя сознание, Али-Бек все же руководил обороной.
«Наконец, Али-Бек был все же убит, – пишет далее Хайдарбек. Локоть Али-Бека, который был оторван ядром, отправили тогда к его раненой матери, которая лежала в постели. Когда мать увидела эту часть его руки, она сказала: «Хвала Аллаху, который предопределил сыну моему погибнуть в бою с неверными, а не умереть в кровати». Как же прекрасны мать и сын! Как прекрасны эта львица и этот лев!

Когда до Шамиля-повелителя правоверных дошла печальная весть о переселении Али-Бека в мир вечности, он произнес фразу из Корана: «Мы принадлежим Аллаху и к Нему мы затем возвращаемся». А потом сказал: «Горе нам! Как же теперь будем противостоять врагам?»
О жарких схватках на Ахульго свидетельствовал сам командующий русским отрядом генерал П.Х. Граббе: «Бой был ужасный: женщины принимали в нем деятельное участие с оружием в руках; самые дети кидали каменья на штурмующие войска; матери с детьми бросались в кручу, чтобы не опасть в плен, и целые семейства были живыми погребены под развалинами сакель своих, но не сдавались. О пощаде нельзя было и думать; кроме тех, которые положили оружие при начале штурма, остальные (до 1.500 чел.) решились умереть и на предложение капитуляции отвечали выстрелами из винтовок и ударами кинжала».

Сколько их было в той Кавказской войне горцев, известных и неизвестных, старых и молодых, погибавших за веру, за свободу, погибавших за родную землю! Как тут не вспомнить надпись на орденах, учрежденных Шамилем в своем имамате, которая была актуальна для тех суровых дней: «Кто думает о последствиях, тот не храбрец».

САИД
(Шахид ахирата, иншалла)

Третий сын Шамиля Саид родился в 1837 году от гимринки Джавхарат. Мать и сын были в числе защитников укрепления Ахульго, в 1839 году, где произошли трагические события. Здесь же они и нашли последний приют. Летописец ал-Карахи так описывает последние дни Джавхарат и Саида:
«..У Шамиля и его товарищей не было тогда возможности соединиться друг с другом. Они не имели ничего такого, что могло бы утолить их голод. В один из дней случилось так, что Шамиль задремал, и тут он увидел во сне: жена его Джавхарат как будто упала на землю, а его сын от нее, двухлетний Саид, ползает по ней. Шамиль растолковал этот сон так: она умрет.

У Джавхарат на голове была рана… В укрытии она из-за этого ослабла и после ухода Шамиля оттуда прожила лишь около трех дней». Тот ад, который обрушился на Ахульго, конечно, не мог позволить Шамилю придти на помощь жене и сыну. Да имам, видимо, не знал, где они, живы ли. На Ахульго погибли сестра Шамиля Патимат, дядя Бартихан (по отцу), старший сын Джамалуддин был отдан в заложники русским, а второй сын, семилетний Гази Мухаммад был ранен штыком в ногу. Шамиль решил погибнуть с оружием в руках вместе со всеми, но в последний момент его уговорили покинуть Ахульго.

«Джавхарат, пока не умерла, – продолжает аль-Карахи, она постоянно просила Тахира Унцукульского достать ей воды и жевала жареные зерна, которые взяла для своего сына, завернув в край своей вуали. А после смерти Джавхарат сын ползал еще по ней и с криком звал, то отца – «Шамиль», то мать – «Джавхарат».
Через год имам Шамиль прибыл с отрядом на Ахульго в надежде узнать что-то про жену и сына. Рассказывают, что место, где они погибли, показал имаму Муса Балаханский. Их действительно нашли под камнями и мокрой глиной, которые нанесла речная вода во время разлива. Ни одежда Джавхарат, ни ее тело совершенно не были попорчены. Очевидцы вспоминали, что «даже губы у нее были влажными – когда их приподняли над зубами, они сами сомкнулись над ними, как у живого человека». Джавхарат и Саида похоронили, как шахидов, мучеников за веру, там же на Ахульго.

ОДИННАДЦАТЬ ШАХИДОВ ИЗ ЧЕЧНИ
(Шахиды дунья и ахирата, иншалла)

Сколько шахидов дала истории ислама многолетняя Кавказская война сказать трудно. Их было очень много, и не всех их мы знаем по имени. Но это не мешает нам восхищаться подвигами неизвестных героев. История одиннадцати чеченцев, погибших в неравной схватке интересна тем, что ее записал царский офицер, прослуживший на Кавказе много лет. Интересна и оценка этого человека данному событию. Отбросив некоторые эмоциональные описания, мы можем представить себе, какая трагедия произошла на берегу Терека.

«…До какой отчаянной отваги доходили чеченцы в своих набегах, приведу один, вспомнившийся мне сейчас пример, – вспоминал А.Л.Зиссерман. Собралось их одиннадцать человек, перебрались за Терек и спустились высматривать добычу на почтовой дороге, недалеко от станицы Червленной или Ищорской. Один из казачьих пикетов их, однако, заметил, дал знать в станицу, поднялась тревога, а дело близилось уже к рассвету. Чеченцы решились уходить поскорее домой, тронулись к Тереку – в одном месте выстрелы, в другом тоже, все пикеты (не везде можно было переправиться). Что делать? Решили броситься в противоположную сторону, в ногайские степи, там переждать тревогу и через день, два уйти за Терек. Между тем собравшиеся по тревоге казаки, по добытым от секретных пикетов сведениям, убедились, что хищники взяли направление по почтовой дороге и затем в степь, и пустились за ними. Сколько чеченцы не торопились, но на усталых голодных лошадях не могли уйти от погони, видя

приближение казаков, они свернули к одному из степных песчаных курганов, бросили лошадей, взобрались на верхушку кургана и решились защищаться. Их окружили - предложили сдаться, они отвечали выстрелами и у нас оказалась потеря. Началась перестрелка, наконец, с прибытием новых команд казаков, составивших всего человек до 200, решили штурмовать курган, назначенные для этого люди тронулись. Между тем у чеченцев уже не стало патронов, дальнейшая защита становилась невозможной, и они решились умереть, но не сдаваться…

Сделав последний залп по приближавшимся людям, они привязали предварительно друг к другу ременными поясами, чтобы не разлучаться и чтобы кто-нибудь не впал в искушение отдаться живым, обнажили шашки и кинжалы, надвинули папахи на глаза и с заунывным пением мюридского религиозного лозунга «Ля илляха иль Алла» («Нет божества кроме Аллаха») ринулись навстречу наступавшим казакам…Последовала дико-кровавая сцена, одна из тех, которые составляли отличительные черты Кавказской войны, и производили сильное впечатление на всех, от простого солдата до старого боевого офицера, от родившегося, так сказать, среди подобных сцен линейного казака и до случайно попавшего сюда образованного человека – сцена потрясающая. Несколько минут каких-то смешанных диких возгласов, стонов, два-три выстрела и – конец. Одиннадцать трупов валялись кучкой, поливая песок своей кровью, а казаки выносили своих тяжело раненых товарищей и одного или двух убитых.

Так вот с какими людьми вели мы войну, какими людьми приходилось нам управлять. Мудрено ли, что подобные происшествия случавшиеся сплошь и рядом с разными вариациями вырабатывали из кавказских войск особые типы людей, резко отличавшихся от обыкновенного армейского типа, и что целые части войск проникались совершенно особым духом, особенными и привычками (тем более при 25-30 сроках службы), ничего общего с уставными, рутинными не имевших. Для известных целей, это была великая, незаменимая школа…».



МУХАДЖИР БУК МУХАММАД
(Шахид дунья и ахирата, иншалла)

В конце 1851 года имам Шамиль собрал совет из наибов, на котором предложил вновь вторгнуться в Кайтаг и Табасаран. Ранее поход в эти области осуществлял наиб Хаджи Мурад, но окончился он неудачно. Это предложение не было одобрено участниками совета, и наибы представили убедительные доводы бесполезности подобного предприятия.

Однако «поток писем и посланцев из Кайтага и Табасарана не прекращался, а их жители уцепились даже подол устаза Джамалуддина и последний в свою очередь неотступно приставал к имаму» так, что Шамиль наконец обратился к шейху, сказав: «истинно, этот поход твой, и то, что будет результатом его – твое детище, будь то мальчик или девочка».
«И он послал мухаджира, храбреца Бук Мухаммада ал-Гумуки, – пишет в своей летописи «Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах» Мухаммад Тахир ал-Карахи, - наиба Мукарура с людьми из его наибства и мухаджиров Гази Гумука и Ахти. Они выступили числом около 200 человек в начале зимы восьмого года и начали устанавливать среди жителей Кайтага и Табасарана свое управление и порядки, назначая наибов, кадиев и начальников сотен».

Бук Мухаммад был родом из Гази Кумуха. Он считался храбрым воином и уважаемым в народе наибом.
31 декабря 1851 г. князь Аргутинский получил известие, что в Кайтаг прибыла партия горцев. Проследовав мимо аула Маджалис, отряд занял селение Шиляги и, соединившись здесь с местными жителями, занял оборону.
Для вступления в бой с горцами, которыми командовал Бук Мухаммад, специально был составлен отряд под начальством генерал-майора Суслова, в который входили 3 батальона Ширванского и 1 батальон Самурского полков. Кроме того, к русским войскам примкнули и местные «отступники» из селений Баршалы, Даракама, Табасарана, Дербента, Кура, Куба и Ахты.

Защитники аула преградили дороги и укрепили все проходы в селение.
18 января начался штурм Шиляги. «…Ранним утром, в день пятницы, враги проникли к ним (защитникам) из-за беспечности встречных, вышедших на битву против них и защитников, - свидетельствует ал-Карахи. Когда умножилось убиение, то уменьшилась численность товарищей Бук Мухаммада. Осталось только около 200 человек, засевших в 5 домах, вновь запылал огонь битвы между ними и врагами. Враги зажгли огонь своих пушек против домов, в которых находились товарищи Бук Мухаммада, до того, что большинство этих домов разрушили. Враги бросались на них в атаку множество раз, но товарищи Бук Мухаммада косили их раз за разом. Враги поднимались раз за разом на крыши их домов, но они сбрасывали их при помощи шашек и в рукопашную. Враги бросали на них через окна огонь и приближались к ним так близко, что они даже ухватились через окно за одно из ружей врагов и враги были вынуждены силой тянуть это ружье от них. Таким образом они давали отпор врагу до тех пор, пока не наполнились их трупами занятые им дворы и улицы».

Взять штурмом весь аул русским войскам было невозможно, т.к. узкие улицы и крепкая оборона домов могла вызвать большие потери среди солдат офицеров. И поэтому генерал Суслов приказал поджечь аул со всех сторон, так что многие горцы живьем сгорели в саклях, вкусив мученическую смерть шахидов.

«Когда наступила ночь, - продолжает ал-Карахи, - враги отступили от них и выставили караулы на всех дорогах и проходах в селении для того, чтобы сражаться с ними при их выходе. При выходе был ранен двумя пулями (в других источниках – тремя) павший впоследствии смертью праведника храбрец Бук Мухаммад. Его товарищи не могли его нести и оставили там в одном из тех домов, в которых они защищались. Враги нашли его еще живым и отправили в Дербент с почтением и возвеличиванием. Он там умер и был с почетом похоронен на кладбище Кырхляр. Да почтит его и нас Аллах Всевышний в раю. Там пали смертью праведников около 20 товарищей Бук Мухаммада и некоторые люди из тех вилайетов…Что же касается остальных товарищей Бук Мухаммада, то они попали в трудное положение, приведшее к плену или смерти. И хвала Аллаху, владетелю миров».
Немалые потери понесли и русские войска. По военным сводкам было убито три обер-офицера и 142 солдата, ранено: два штаб-офицера, тридцать обер-офицеров и 362 солдата; контужено: один штаб-офицер, шесть офицеров и 57 солдат.

На одном из знамен Бук Мухаммада, захваченном царскими войсками в качестве трофея, была вышита такая надпись на арабском языке: «Не теряй смелости. Отнесись равнодушно к опасностям войны. Никто не умрет ранее предусмотренного часа смерти».
Боевая жизнь, вера и мученическая смерть наиба явились ярким подтверждением той надписи на знамени, под которым храбрец Бук Мухаммад с шашкой в руке дождался своего предопределенного часа.

БОЙ У ПЕЩЕРЫ ИЛИ САГРЫТЛОВСКАЯ ПЕРЕПРАВА
(Шахиды дунья и ахирата, иншалла)

Июль 1859 г. Позади взятие столицы имамата Ведено. Царские войска, разными путями продвигаются в Дагестан, к Гунибу, где расположился Шамиль со своей семьей и немногими сподвижниками.
Барон Врагель во главе отряда прибыл в аул Аргвани. После двухчасового отдыха отправил колонну под начальством генерал-майора Ракусы на Сагрытловскую переправу с тем, чтобы по возможности овладеть ею. К вечеру колонна подошла к берегу Койсу, которая протекла в глубинах отвесных скал, доступ к которому природа сделала почти невозможным. Единственное подходящее место для переправы (где раньше находился мост и река максимально сужалась) находилось под сильным ружейным огнем из устроенных на противоположном берегу завалов. Предвидя попытку со стороны русских переправиться через Койсу горцы заблаговременно уничтожили мост и испортили каменную тропинку, ведущую к нему.

15 июля был проведен подробный осмотр берега, который убедил генерала в невозможности овладеть местностью, где располагался бывший мост. Однако, прибывший на место действия барон Врангель приказал во что бы то ни стало найти путь для переправы. Решено было попробовать переправу чуть ниже, где ширина реки была более, но зато доступы туда были гораздо свободнее. Горцы, не предполагая, что русские могли здесь что-нибудь предпринять имели в этом пункте небольшой пост из 20 человек, засевших в глубокой пещере, загроможденной снаружи огромными камнями на той стороне реки. Из пещеры мюриды били из ружей всех кто делал попытки подойти к переправе. В этом же месте на обоих берегах реки напротив друг друга росло по одному дереву. Что было выгодным для царского отряда.

В ночь с 15 на 16 июля к берегу были спущены рабочие команды и началось возведение окопов по всему занятому пространству. Щебень. Земля. Камни все пошло в ход и к утру 16-го числа возник целый ряд завалов, в которых засели стрелки 21-го батальона, державшие под огнем весь противоположный берег реки. А против пещеры была устроена батарея из трех орудий.

Едва рассвело, показалась группа горцев, спешившая на помощь мюридам в пещере, но огонь орудий и стрелков рассеял ее, показав защитникам пещеры, что помощи ждать им неоткуда. Мюридам предложено было сдаться и они, после некоторого совещания между собой, согласились и вышли из пещеры.
«Войска подняли головы из-за своих завальчиков. – пишет летописец Апшеронокго полка, – и началось любопытное рассматривание красных и темно-красных бород, с нависшими бровями, с насупившими веками, сквозь которые огонь недружелюбно блестели зловещие глаза».
«Сдавайтесь кунаки, – кричали всадники дагестанского конного полка, находящиеся в составе царского отряда, – нужно иметь бараньи головы, чтобы не видеть, что никто из вас живой не выйдет. Пока есть время сдавайтесь, начальник помилует. А потом будет плохо».

Мюриды после колебания спустились к реке. С противоположного берега стали кидать веревку, с тем чтобы, поймав, горцы привязали ее к дереву. Мюриды картинно размахивали руками, делая вид, что хотят поймать веревку. Но это им никак не удавалось. После часовых усилий были вызваны охотники переплыть реку, чтобы перенести веревку, за которой можно было перетянуть канат. Первыми вызвались из Дагестанского пехотного полка: юнкера Агаев и Шпейер и рядовой Кочетков, а из 21 стрелкового батальона унтер-офицер Морданов и рядовые. Несколько охотников поглотила бурная Койсу, некоторых выбросило обратно на берег.

«По ту сторону реки, – продолжает летописец апшеронцев, – опершись на винтовки, в разноцветных чалмах и чохах, стояли двадцать мюридов. Ироническая и, вместе с тем, зловещая улыбка скользила у них по губам».
Из всех охотников лишь юнкеру Шпейеру и рядовому Кочеткову удалось побороть бурное и стремительное течение Койсу и выбраться с веревкой от каната на тот берег, где они сразу же начали прикреплять канат к дереву.
«Мюриды дрогнули. Не по душе им эта удача. Сплотившись, заговорили они о чем-то вполголоса. Потом неожиданно разделились, сделали несколько выстрелов по пловцам и на ту сторону реки и скрылись в пещере. Раздался залп сотен ружей. Вместе с ним грянули три орудия, но было поздно, пещера спрятала в себя мюридов невредимыми. Стрелки снова расположились в своих окопах и настроили дула ружей против вероломной пещеры».

Переправившиеся же на ту сторону юнкер и рядовой укрылись за камнями, шагах в 50 от пещеры, подойти и взять их не позволял мюридам огонь стрелков засевших в завалах.
К натянутому через реку канату была подвешена деревянная корзина, в которой охотники из офицеров, солдат и всадников Дагестанского конно-иррегулярного полка перебрались на другой берег реки. Через час после трудной переправы здесь собралась команда из 42 человек.

Карабкаясь по скалам, несмотря на огонь мюридов охотники приблизились к пещере. Сделав убийственный залп из ружей вглубь пещеры, где засели мюриды, команда бросилась в штыковую атаку. Оставшиеся в живых горцы, обнажив шашки и кинжалы, кинулись навстречу. Бой в пещере продолжался несколько минут, отчаянная защита не спасла мюридов, силы были слишком не равны. Они рубились молча и с ожесточением. Понимая, что все равно погибнут, они желали лишь больше нанести урон противнику. Ожесточенная схватка закончилась истреблением всех мюридов, засевших в пещере, кроме одного тяжело раненого, попросившего пощады.
Мы не знаем имен этих мюридов. Наверно, они поняли, что обречены уже тогда, когда первые охотники переправились через реку. Как они готовились там в пещере, к смертельному бою? Может быть, прочитали суру «Ясин», может быть поклялись не даться живыми врагу, может быть, каждый вспомнил о своей прожитой жизни. Наверно они радовались и ободряли друг друга, потому что шахиды всегда с улыбкой идут в бой, потому что знают, если суждено им погибнуть в сражении, то, только по воле Всемогущего Господа.

«УМЕР ОТЧАЯННЫМ ХРАБРЕЦОМ...»
(Записки о Хаджи-Мураде. Шахид дунья и ахирата, иншалла)

О знаменитом шамилевском наибе написано очень много и при жизни, и после его трагической гибели. Впервые я открыл для себя Хаджи-Мурада, прочитав одноименную повесть Л. Толстого. Уверен, такое открытие сделали для себя многие. Есть в повести некоторые неточности, которые, без сомнения, были бы устранены писателем, успей он при жизни издать повесть в окончательной редакции.

Кто же он, Хаджи-Мурад? Храбрец с большими амбициями, упрямый горец, не всегда соглашавшийся с мнением имама Шамиля (хотя сам прекрасно понимал, что до Шамиля ему далеко), или предатель, изменивший делу борьбы? Не скрою, я придерживался последнего мнения. Но со временем, анализируя многие исторические факты, исследуя источники и архивные документы, отказался от него. Вот ведь как получается: мы все в плену толстовского «Хаджи-Мурата», а это - художественное произведение.

Участник убийства второго имама, Гамзат Бека, Хаджи-Мурат потом глубоко раскаивался в совершенном поступке, приходил на могилу убитого имама в Хунзахе и подолгу сидел рядом. Он был глубоко религиозным человеком и принимал активное участие в боевых действиях священной войны. И уж очень странно выглядит переход к иноверцам - оставив свою семью в горах, да еще предлагая царскому командованию услуги по борьбе с Шамилем. Та опала, в которой находился Хаджи-Мурад, вряд ли была смертельной. В таком положении в разные времена находились известные люди в горах, попавшие под гнев имама. Достаточно назвать такие имена, как Кебед-Мухаммад из Телетля, Галбац Дибир из Карата. Впав в немилостьк Шамилю, они отошли от борьбы и жили в своих родных аулах. Хаджи-Мурад же бежит к русским. Странно. Многие, однако, могут возразить и привести свои доводы и размышления.

«Смерть Хаджи-Мурада, – писал царский офицер А. Зиссерман, прослуживший на Кавказе более 20 лет, – оставила навсегда неразгаданным невольный вопрос: было ли его бегство к нам и обратно хитро продуманною, с ведома Шамиля, комбинациею, ради осмотра со всех сторон местных условий, обороны, расположения войск, настроения покорного населения и т. п., в видах действий против нас; было ли это его единичною затеею, чтобы таким рискованным шагом смирить гнев имама и вновь войти в милость, получить прежнее значение в горах и проч., или же бежал он, искренно решвишись перейти на нашу сторону и мстить своему оскорбителю, действуя с русскими войсками и обнаруживая слабые стороны нашего противника, употребляя свои связи в горах на пользу нам».

Бегство Хаджи-Мурада к русским (или показное бегство), наверное, одна из самых загадочных историй в Кавказской войне.
Хаджи-Мурад прибыл в Тифлис 8 декабря 1851 г. На следующий день он встретился с наместником на Кавказе князем М. С. Воронцовым. Вряд ли князь поверил объяснениям наиба. Во всяком случае, через лазутчиков к нему вскоре стала поступать информация: в каком ауле побывал Хаджи Мурад перед бегством, с кем встречался по дороге, с кем общался. Царская разведка работала неплохо.

30 января 1852 г. известный русский художник князь Г. Гагарин, состоявший при штабе наместника, зарисовал наиба за игрой в шахматы. Это единственное правдивое изображение с натуры Хаджи-Мурада в большой иконографии знаменитого горца.
Голову Хаджи-Мурада рисовал еще один художник, Корродини, но уже снятую с плеч. В письме от 1 мая 1852 г. князю А. Чернышеву Воронцов писал: «...Голову прислали из Закатал, она прибыла, как мне говорили, в отличном виде и находится в госпитале. Любопытство видеть ее общее... Этот человек – ужас стольких людей и провинций - действительно умер...»

Прочитав донесение князя Воронцова о гибели Хаджи-Мурада, Николай I написал резолюцию: «Хорошо, что так кончилось. Вот новое доказательство, как следует доверять этим коварным разбойникам!».
Мнение императора весомо, но император был далеко от кавказского театра действий и далек от переживаний. Мнение же его подчиненных, служивших многие годы на Кавказе, было несколько иным.

«...Хаджи-Мурад был одним из гениальнейших, конечно, в своем роде, самородков. Сказать, что это был храбрец и удалец из самых храбрейших и удалых горцев, – значит, еще ничего не сказать для его характеристики: бесстрашие Хаджи-Мурада было поразительно даже на Кавказе... Он был необыкновенный вождь кавалерии, находчивый, предупредительный, решительный в атаке, неуловимый в отступлении... Бывали моменты, когда этот витязь держал как на сковороде столь умных полководцев, какими были князь Аргутинский-Долгоруков и князь М.С. Воронцов... Перенеси этого гениального дикаря, каков он был – в армию французов, либо еще лучше – в армию Мольтке, в какую хотите европейскую армию, всюду Хаджи-Мурад явился бы лихим командиром кавалерии...»

«...Хаджи-Мурад, действительно, был замечательный человек, смелости, можно сказать, безумной, не знающий страха, вместе с тем имевший много природной хитрости, совершенное знание Дагестана... Этот неустрашимый человек был обоюдоострой шпагой, которая могла бы сделаться затруднительною для нас... Хаджи-Мурад умер отчаянным храбрецом, каковым и жил; оставив своих лошадей, он спрятался в какую-то яму, которую укреплял с товарищами, копая землю руками, он отвечал ругательствами на предложение сдаться; на его глазах умерли двое его товарищей, и он сам, раненный четырьмя пулями, слабый и истекающий кровью, в отчаянии бросился на атакующих, и тут-то его покончили!».

Это случилось 23 апреля 1852 г. Обезглавленное тело похоронили на месте трагедии, а череп наиба долгие годы пролежал в фондах Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге, а затем печальный экспонат под № 119 передали в Музей антропологии и этнографии Академии наук, где он находится по сей день.
Общественностью Дагестана не раз предпринимались попытки поднять вопрос о возвращении «экспоната № 119» на родину для захоронения. Голова Хаджи-Мурада, которую сам наиб в свое время сравнил с тыквой и далеко не пустой, должна быть предана земле. Об этом говорит даже неграмотная Марья Дмитриевна, одна из героинь толстовского «Хаджи-Мурата», которая воскликнула, увидев отрубленную голову наиба: «Мертвое тело земле предать надо, а они зубоскалят. Живорезы, право».

Одиннадцать набегов Хаджи-Мурада

В детстве молодой хунзахец изучил Коран, Мухтасар, Тафсир. Любил хорошего коня и оружие. Был среднего роста, некрасив, хромал. Но имя Хаджи-Мурада гремело на Кавказе. Смелые, дерзкие набеги наиба Шамиля приводили в замешательство опытных царских генера¬лов, наводили панику на солдат.
В набег Хаджи-Мурад брал не больше ста человек, по желанию каждого, причем только конных. «Не допускал в конницу лошади с впалой спиной, т.к. такая бывает очень невыносливая, – рассказывал Гулла, сын Хаджи-Мурада. – Не позволял брать в поход лошадь, имеющую все четыре ноги белые, т.к. таковая предвещает неблагополучие».

Перед выступлением в поход он обычно раздавал милостыню сиротам и вдовам, посещал могилу Шейха Абу-Муслима, что в Хунзахе, а после возвращения раздавал бедным 5-ю часть всей военной добычи, отдельная часть отправлялась в столицу имамата в государственную казну.
Те одиннадцать набегов, о которых пойдет речь, - только часть богатого боевого прошлого Хаджи-Мурада. История их, а также его биография записаны Гамзатом Ясуловым со слов сына и внука Хаджи-Мурада Гуллы и Казанбия.

1-й набег на Темир-Хан-Шуру
Он был сделан ночью с целью выкрасть целью выкрасть начальника края, генерал-лейтенанта князя Орбелиани. В то время в Шуре и окрестностях было сосредоточено до 25 тыс. человек царского войска. Предприятие Хаджи-Мурада было отчаянным и безумным по своей смелости, но наиб для большего эффекта решил совершить его как раз в тот вечер, когда князь Орбелиани давал в своем доме бал для шуринской публики. Единственная оплошность Хаджи-Мурада заключа¬лась в том, что он не знал, на какой именно улице находился дом Орбелиани.

«И вот с небольшим числом отчаянных, удальцов, – писал А.П.Андреев в своих «Записках о Дагестане», – переодетых казаками, Хаджи-Мурад проник в город и отправился по незнакомым улицам, отыскивая большой, освещенный дом. Как раз попадается, наконец, им такой дом: в нем масса окон, и все освещены. По знаку Хаджи-Мурада горцы бросаются внутрь дома, но... к крайнему своему изумлению, вместо офицеров в мундирах и дам в бальных платьях, встречают лишь какие-то странные фигуры, одетые в серые халаты. Горцы ошиблись домом - и вместо дворца генерала попали в военный госпиталь. Легко представить себе взаимное удивление больных и их непрошенных гостей! Но, пока мюриды бросались из палаты в палату, больные вооружились чем попало и напали на горцев. Тем временем тревога успела распространиться по всему городу - ударили в набат, барабаны забили тревогу...» Обе стороны понесли потери, и партия Хаджи-Мурада вернулась назад с добычей.

2-й набег - на Доргели
В этом селе частично проживали еврейские поселенцы. Было захвачено много пленных евреев, их имущество и скот.

3-й набег - на Герей-Авлак
После короткого боя, в котором был уничтожен целый взвод солдат, горцы угнали большой табун лошадей.

4-й набег - в селение Гелли
Здесь жила вдова, княжна Райханат, родственница Ахмед-Хана Мехтулинского. Налетев вихрем на аул, Хаджи-Мурад захватил княжну и все ее имущество, привез пленницу в Хунзах. Цель похищения заключалась в мщении Хаджи-Мурада Ахмед-Хану, который в свое время оклеветал его перед царскими властями. Через 8 месяцев Райханат была выкуплена ее родственниками за 1500 рублей.

5-й набег - на укрепление Дешлагар
Здесь стояли казачьи войска. Цель набега - угнать лошадей. Перед выездом Хаджи-Мурад приказал подковать лошадей подковами наоборот, чтобы обмануть преследователей. Дорога шла через Салты, Куппу, Хаджалмахи, Леваши. На 2-ю ночь отряд прибыл в овраг, находящийся на земле мекегинцев. Переночевав здесь, горцы подошли к Дешлагару. Табун казачьих лошадей пасся возле крепости под охраной караульного взвода. Уничтожив охрану, Хаджи-Мурад погнал табун не по той дороге, по которой прибыл, а по направлению к морю.

Достигнув берега моря, горцы повернули на запад и доехали до окрестности Анжи (ныне Махачкала), но, поскольку здесь располагались большие воинские части, горцы, не желая столкновения, повернули на юг. Через кутан Елген добрались до талгинского леса, где решили остановиться на отдых. Не прошло и часа, как дозорные сообщили о приближении большой погони, которую возглавлял Шамхал Тарковский с милицией и казаками.
Хаджи-Мурад приказал собрать валежный лес и сделать завалы, а сам в подзорную трубу следил за приближением преследователей. «Пока я не сделаю первый выстрел, все сидите спокойно за завалами в ожидании приближающегося отряда Шамхала», – предупредил наиб.

Наступающие без единого выстрела приблизились к завалам, как вдруг раздался выстрел, и один из офицеров рухнул замертво. Началась пальба, и нападавшие в замешательстве обратились в бегство. Хаджи-Мурад, обнажив шашку, бросился с товарищами в погоню. Со стороны наиба был убит лишь житель аула Батлаич, а сам Хаджи-Мурад был ранен в руку. На седьмые сутки отряд вернулся в Хунзах с добычей - 150 лошадей, одежда, оружие. В течение 6 суток никто из участников набега не спал.

6-й набег - на Нижний Дженгутай
После набега была захвачена вдова Ахмед-Хана Мехтулинского Нух-Бике. За большой выкуп она была освобождена. Этот эпизод уже был описан нами ранее под названием «Похищение Мехтулинской ханши», поэтому подробности этого дела не стоит повторять.

7-й набег - на Уллу-Буйнак
Здесь жил двоюродный брат Нух-Бике Шахвали. Последний был зол на Хаджи-Мурада за похищение своей сестры и во всеуслышание заявил: «В сеннике, где нет кошек, крысы и мыши свободно гуляют и играют. Похоже на это и похищение женщины оттуда, где не было мужчин для защиты. Хаджи-Мураду, если он большой храбрец, не подобало совершать подобных дел».

Наиб не мог оставить без внимания эти слова Шахвали и поэтому оправился в Уллу-Буйнак. Дом Шахвали был захвачен, хозяин убит, а его жена, два сына-близнеца и все имущество было увезено. Ночью, возвращаясь мимо горы Чирак, Хаджи-Мурад наткнулся на засаду. В бою был убит знаменосец Али Зарбитилав, а сидевшая верхом на лоша¬ди Кебеда бен Али жена Шахвали спрыгнула и убежала в суматохе к солдатам. Через полтора года сыновья Шахвали были выкуплены матерью.

8-й набег - на Хаджалмахи
Село занимало нейтральное положение, почти все свои набеги Хаджи-Мурад совершал через этот аул. Местные жители не раз отбивали добычу у товарищей Хаджи-Мурада, а некоторые даже были убиты. Поэтому, желая отомстить, наиб прибыл с отрядом в местность Деко Майдан, между Куппой и Хаджалмахи. План был следующим: 15 самых проворных джигитов утром ворвались в Хаджалмахи, рубя направо и налево, произвели суматоху в ауле и повернули обратно. Хаджалмахинцы, вооружившись, пустились на конях в погоню и попали в засаду. Убив пятерых и взяв в плен 22 человека, хунзахцы вернулись обратно.

9-й набег - в Грузию
Отправившись за реку Алазань, Хаджи Мурад вторгся в имение Цинандали. Трофейного имущества было так много, что горцы брали только самое ценное. Возвращались по другой дороге (после набега Хаджи-Мурад возвращался всегда не по той дороге, по которой прибывал на место, это был его «метод»). Погони не было, с большой добычей вниз по реке Ганда (начало Аварского Койсу) наездники вернулись домой.

10-й набег - в окрестности Казанище
Здесь находились табун лошадей и большое количество скота. Прогнав охрану, Хаджи-Мурад погнал табун от села. Поднялась тревога, и похитителей стала преследовать сотня милиции Дагестанского полка (стоявшая в Казанище) совместно с местными жителям. Хотя погоня продолжалась до Аркас-горы, не было принято серьезных мер для отбития скота, и Хаджи-Мурад благополучно вернулся в Хунзах.

11-й набег - на Дженгутай
Его совершили с целью угона скота. В этот день скот пасся близко к селу, его охраняло много людей, опасаясь нападения Хаджи-Мурада. В момент нападения подняли тревогу, и местные жители выступили совместно с милицией Дагестанского полка. Силы были неравными, и Хаджи-Мурад приказал бросить захваченный скот и отступать к Аркасу. В короткой стычке многие преследователи были убиты. Дело в том, что в тот день в Дженгутае была свадьба, и после объявления тревоги многие подвыпившие сельчане, бросившись в погоню, были неосторожны и нашли свою смерть в этом деле. В отряде же Хаджи-Мурада только девять человек получили ранения. С убитых и раненых сняли одежду, оружие; лошадей и часть скота наездники угнали в Хунзах.

Рассказывают, что в бою Хаджи-Мурад обычно созывал вокруг себя своих земляков восклицанием: «Хунзахство, отделяйся!» (т.е. выходи вперед). Он был великолепным наездником, метким стрелком, отчаянным рубакой. В его окружении были такие же храбрецы, как и он. Мало кто мог совершать такие стремительные набеги и рейды во вражеский тыл, поэтому и завистников у шамилевского наиба было немало.
Сложное было время. Нам, жителям XXI века, наверное, не стоит осуждать этого человека за его уход от имама Шамиля и однозначно заявлять о предательстве Хаджи-Мурада. Каждый, кто внимательно изучит трагическую жизнь гордого хунзахца, думается, согласится с этим.
«Это была сильная, даровитая натура, да не туда его кинула судьба!» -заметил военный историк И.Захарьин.

НАПИСАТ – ДОЧЬ ИМАМА ШАМИЛЯ
(Шахид ахирата, иншалла)

«Прекрасная», так переводится имя старшей дочери имама Шамиля Написат (1842-1866).
Матерью ее была гимринка Патимат. По мнению очевидцев Написат была самой любимой дочерью Шамиля, а также «замечательна своею красотой», «веселая и грациозная». В своих воспоминаниях о первой дочери Шамиля мадемуазель Анна Дрансэ, бывшая в плену у Шамиля, пишет:

«…У Написат впрочем, доброе сердце. Если ей случалось достать лоскутков или какое-нибудь лакомство, она тотчас отдавала их детям. Написат своими чертами напоминает отца. Она преданная и милая подруга. Однажды увидев, что я обрезываю себе ногти, девушка эта просила меня не обрезывать их более. Когда же я хотела узнать причину этого, она, будучи не в состоянии объяснить мне ее, побежала к своей бабушке и принесла от нее ящик, в котором хранилось множество обрезков ногтей. Взяв ножницы, она начала обрезывать ими свои ногти, но с такою осторожностью, что ни одна частичка их не упала на землю. Меня это очень заинтересовало, я воображала, что тут кроется какой-нибудь религиозный обычай. Но Аминат (младшая жена Шамиля – Д.Х.М.), у которой я спросила об этом, пресерьезно отвечала мне: если кто желает, чтобы ее очень любили, то должен поступать с ногтями, как показала мне Написат».

Среди пленниц находилась маленькая девочка Текла, дочь Дариджаны, погибшей во время нашествия горцев на Грузию. Она была очень избалованной, и никто из домашних не мог справиться с ее капризами. «Шамиль, не могши равнодушно слышать плачу, - продолжает А.Дрансэ, - всякий раз посылал к нам одну из своих дочерей, чтобы узнать, за чем плачет Текла и приказывал для утешения ее отнести ей что-нибудь.
Написат, которой девочка понравилась, взяла ее к себе, нарядила в новой платье и упросила отца отдать ей пленницу «обещая иметь об ней всякое попечение». Текла, так привыкла к Написат, что даже, когда пленниц возвращали за выкуп, она не захотела покидать Ведено.

Написат было всего три года, когда умерла ее мать, и она осталась под присмотром своей бабушки Бакко (по линии матери), которая жила в доме Шамиля. В то время в горах ходили слухи, что имам обещал выдать обеих старших дочерей за двух сыновей известного наиба Кебед Мухаммада, а впоследствии, по взаимному с ним соглашению, он оставил свое слово за одной только дочерью, а другую обещал сыну не менее знаменитого каратинского наиба Галбац Дибира. Но прошло некоторое время, и между имамом и двумя его наибами испортились отношения. Шамиль выдал Написат и Патимат за двух сыновей своего тестя Джамалуддина.
Много было толков вокруг этого решения, но дело было сделано. Абдурахман – муж Написат был ревностным мусульманином и большим любителем книг религиозного содержания. Во время осады Гуниба в августе 1859г. он вел переписку с царским командованием. За его ученость и грамотность Шамиль питал к нему большое расположение.

В 1858 г. у них родилась дочь Магазат – первая внучка Шамиля. Через два года (23 июля 1861 г.) уже в Калуге родился мальчик Мухаммад, который умер в младенческом возрасте. Климат Калуги оказался губительным для Написат. Здоровье ее ухудшалось.
В 1865 г. любимая дочь Шамиля в возрасте 22 лет скончалась от скоротечной чахотки. Отец сам совершил «джаназа намаз» (погребальный намаз) над покойной. Встал вопрос, где хоронить Написат. Отец не хотел, чтобы его дочь покоилась на земле кафиров и по его просьбе царские власти разрешили Абдурахману перевезти тело жены в Дагестан, где она была похоронена на кладбище аула Гимры.

Таким образом, старшая дочь Шамиля умерла в изгнании, на чужбине. Перемена климата, переживания тяжело отразились на ее здоровье. Смерть Написат тяжело переживали в семье. Старшие братья покойной дадут имя сестры своим дочерям. После этой смерти Шамиля никто уже не видел улыбающимся.

«КАВКАЗСКАЯ РОЗА» КЕРИМАТ
(Шахид ахирата, иншалла)

Из всей многочисленной семьи имама Шамиля особого внимания заслуживает Керимат - жена второго сына Шамиля Гази-Мухаммада. Она была дочерью Даниял-Бека, султана Элисуйского, известного на Кавказе человека. Генерал-майор царской службы, он дал хорошее воспитание своим детям и позже (во время замужества и жизни в имамате) Керимат довольно резко выделялась среди своих сверстниц. Интриги, политика, война, плен, ссылка, опять политика сыграли роковую роль в трагической судьбе этой молодой женщины.

В 1844 г. обиженный на царское командование недостаточным к себе вниманием, Даниял-Бек оставляет службу и переходит к имаму Шамилю, что вызвало замешательство у русских властей.
«...Шамиль принял его довольно ласково, – писала Керимат в одном из своих писем, - но вместе с тем хорошо знал, что отец мой останется по-прежнему преданным России. Я в то время была дитя, и Шамиль, желая более связать с собою отца моего, на которого он много рассчитывал, предложил отцу моему выдать меня за сына его... (Гази-Мухаммада – Д.Х.М.). Отец мой долго под разными предлогами отстранял брак мой с Гази-Мухаммадом, но в 1850 г. к нему приехал сам Шамиль, и отец мой должен был согласиться на его предложение». Некоторые исследователи объяснили этот шаг желанием имама сделать Керимат заложницей и тем самым, не совсем доверяя Даниял-Беку, закрыть ему дорогу обратно. Так это было на самом деле или нет, но уже в 1855 г. после возвращения Джамалуддина (старшего сына имама) из России в результате обмена на пленных грузинских княгинь, Даниял Бек, желая еще крепче породниться с имамом, предлагает отдать свою другую дочь замуж за Джамалуддина, на что Шамиль отвечает отказом. Да и «заложница» Керимат не помешала Даниял-Беку вновь изменить свою политику – сдав русским укрепленный аул Ириб с 9 орудиями, он покинул Шамиля в трудную минуту.

Что касается Керимат, то это была удивительная женщина. Пленные грузинские княгини А.Чавчавадзе и В.Орбелиани, а также француженка мадемуазель А.Дрансэ были приятно удивлены манерами Керимат. По их описаниям, жена Гази-Мухаммада «высока, стройна, с тонкой, но очень грациозной талией; у нее карие глаза, небольшой, прямой, острый нос, прекрасно обрисованный рот и превосходные зубы; ко всему этому присоединяются еще густые и длинные черные волосы, черные брови и длинные ресницы, очень маленькие руки, белые, нежные с тонкими пальцами и округленными, загнутыми вниз ногтями; наконец, величавая гордость составляет общий характер ее наружности».

«Из всего семейства Шамиля, – вспоминала парижанка А.Дрансэ, – Керимат посто¬янно отличалась щеголеватостью своих нарядов и весь¬ма милым и приятным обращением, приличным светской, образованной даме. Что касается до ее щегольства, то Шамиль, преследовавший у себя на Кавказе роскошь, постоянно даже ссорился с ней за ее наряды. Таким образом, когда для встречи возвращавшегося из России Джамалуддина собралась в Ведено вся семья имама, то Керимат прибыла в резиденцию Шамиля на прекрасном коне (сидя, конечно, верхом, по-мужски), в собольей шубе, покрытой старинной золотой парчой; с головы спускалась белая чадра из довольно тонкого батист-д экос, а лицо было покрыто густым вуалем, вышитым золотом. При первом же свидании Керимат с княгиней Чавчавадзе на красавице горянке была белая, очень тонкая и такая длинная рубашка, что немного волочилась даже на земле и потому, к сожалению, скрывала ее маленькие ножки.

Сверх рубашки был надет темно-малиновый атласный архалук, подбитый зеленой тафтой и кругом отороченный атласной лентой такого же цвета. Разрезные рукава архалука не сходились в разрезе, но были схвачены золотыми петлями и пуговицами. Такие же пуговицы были и на груди. Из-под атласного рукава архалука виднелся длинный белый рукав рубашки. На голове был черный шелковый платочек с красными каймами, а над ним белый кисейный вуаль; в ушах красавицы были такие же серьги, как и у жен Шамиля, т.е. в виде полумесяца, но только у Керимат они были золотые и украшены драгоценными каменьями, тогда как у жен Шамиля серебряные и без всяких украшений. В обращении своем Керимат так мила, что заставляла нас забывать, что мы находи¬лись в доме имама, а не в гостиной образованной дамы. Гази-Мухаммад без памяти любит Керимат и не хочет иметь других жен».

В августе 1859 г. Керимат находилась в Гунибе и вместе со всеми защитниками последней крепости Шамиля несла тяготы осадной жизни. Отец ее в это время был уже в свите князя А.Барятинского. Посланный на переговоры с Шамилем, Даниял-Бек, конечно, переживал за свою дочь. Отношения имама со своим бывшим наибом были окончательно испорчены, и это отчасти коснулось его дочери. Поговаривали, что будто бы Керимат тайно передала информацию о численности гарнизона Гуниба командованию.
«Что касается до обвинения, падающего со стороны Шамиля на дочь Даниял-Бека Керимат, - объяснял впоследствии князь А.И. Барятинский, - в доставлении нам сведений о силах, положении и средствах к обороне гар¬низона Гуниба во время осады этого места, то я положительно утверждаю своим словом, что до самого занятия Гуниба мы не имели точного сведения о гарнизоне его и что, во всяком случае, у нас не было никаких сношений с Керимат».

Когда Гази-Мухаммад приехал из Калуги, где уже обосновался Шамиль, в Темир-Хан-Шуру за оставшейся семьей имама, здесь вышла некоторая замин¬ка, причиной которой стала Керимат. 21 ноября в Шуру прибыл Даниял-Бек для встречи со своим зятем. В секретном послании Калужскому гражданскому губернатору генерал-лейтенант князь Л.И. Меликов докладывал, что «...одна из претензий Гази-Магомы к тестю своему Даниял Беку заключалась в том, что сей последний задерживает жену его, и когда Даниял Бек отозвался, что он оставил дочь свою у себя только по болезни (в удостоверение коей представил медицинское свидетельство) и что по получении ею облегчения он будет всемерно способствовать ускорению соединения ее с мужем, и дал в том подписку, то Гази-Магома объявил желание приехать сюда весною для отвоза жены своей в Калугу»...

В мае следующего (1860) года Гази-Мухаммад вновь приезжает в Дагестан и увозит Керимат с собой. В свою очередь Даниял-Бек пишет письмо военному министру Д.Милютину о том, что опасается за будущее своей дочери в семействе Шамиля. Опасения Даниял-Бека были, видимо, не напрасны. Натянутые отношения Шамиля со своей невесткой продолжались, и виной этому был он сам, султан Элисуйский. Предполагалось даже нанять для Гази-Мухаммада и его жены отдельный дом. Однако вскоре от губернатора Калуги поступил рапорт военному ми¬нистру, в котором говорится, что во время болезни Шамиль, «считая себя близким к смерти, простил всех своих врагов и совершенно примирился с Даниял-Беком и его дочерью и что засим не желает уже отдельного жительства Керимат и ее мужа...»

Керимат переписывается с родителями, просит отца прислать ей свою фотографию:
«Дорогой и любезной матери Татубике (дочь Ших Мардан Бека Хана Кюриного – Д.Х.М.) и уважаемому отцу, зенице ока султану Даниялу, потом всем родным вообще и в особенности дорогой сестре Эйм. Да будет с вами мир, милосердие и благословение Всевышнего! Я написала вам письмо на 4-й день приезда моего в Калугу и не знаю, дошло ли оно до вас или нет... Одновременно с письмом, которое я написала вам, было много послано и любезному брату моему Мусса-Беку... Если вы желаете знать о том, как я живу, то я, слава Аллаху, покойна. Прошу тебя убедительно оказывать внимание и уважение сестре Мариэт и не обижать ее. Прошу тебя также почаще пи¬сать ко мне и не оставлять меня без известий. Что же касается меня, то я буду писать тебе по мере возможности, если это угодно будет Аллаху.Смиренная дочь ваша Керимат, живущая на чужбине и скучающая от разлуки с вами. Прощайте. Писано в Калуге, в пятницу, 24-го числа Раби-уль-ахир 1278 г.»

Однажды вместе с письмом Керимат получила от отца небольшую посылку - два бриллиантовых кольца. Вообще, судя по переписке, становится ясно, что отношения между отцом и дочерью были самые нежные и добрые.
Что касается взаимоотношений Гази-Мухаммада и Керимат, то здесь можно привести воспоминания пристава А.Руновского, который после одной из бесед с сыном Шамиля заметил, что «Гази-Мухаммад даже увлекся однажды до того, что говорил о Керимат и о своих чувствах к ней с большим одушевлением. В его сетованиях на разлуку с нею (когда она была на Кавказе – Д.Х.М.) слышалось так много грусти и так много страсти, несмотря на то, что он женат уже 9 лет. А кто из наших людей через 9 лет женитьбы сохранит в отношении своей супруги весь пыл, всю нежность чувства жениха? Вот вам и дикая необузданность горских нравов!».

В разговоре с Хаджио о жене его кровного друга А.Руновский спросил полушутя:
«Может ли быть, чтобы Керимат была так хороша, как ты рассказываешь?» Глаза Хаджио засверкали, - пишет пристав. Мне кажется, он был бы не прочь пырнуть в меня кинжалом.
- Го! ге! ги! - произнес он, не находя, на первый случай, нуж¬ных ему слов: - такой красавицы, как Керимат, нигде нету; Петербург - нету; Москва - нету; Харкоп - нету!.. Гази-Мухаммад театр был: там много красавиц есть, такой, говорит, как Керимат, нету! Нигде такой нету! Капказ такой нету! Один раза такой!..
«Вот она, кавказская-то роза» - подумал я.

... Любовь Гази-Магомета к жене беспредельна, и в этом отношении я могу сказать то, что красота Керимат совершенно верно характеризовалась бы несвязным описанием Хаджио, если б он сказал к тому же, что она прекрасна так же точно, как умна, добра и благородна...»
Жизнь в калужском доме Шамиля шла своим чередом, а здоровье Керимат все ухудшалось. Сырой калужский климат губительно действовал и на без того хрупкое здоровье молодой женщины. Доктор Кричевский находит состояние Керимат опасным.

Шамиль пишет письмо военному министру Д.Милютину:
«Великому Министру, главе Военно-судебных дел Милютину. Да возвеличится его почет!
Врач говорит, что нужно отправить на Кавказ жену Гази-Мухаммада, Керимат, для перемены климата. Но мы не хотели ее отправить на Кавказ, ибо она не вернется обратно после выздоровления, т.к. Даниял не в хороших с нами отношениях, это Вам известно. И в первый раз, он – Даниял, через силу отпустил свою дочь в Калугу. Если, во всяком случае, нужно будет отправить, то с мужем в Тифлис, там имеются хорошие, знающие врачи. Но без Гази-Мухаммада, который должен быть там с определенным сроком Даниял может ухитриться и после выздоровления оставить ее при себе. По шариату нельзя отправить женщину на чужбину без мужа, брата, отца или без кого-нибудь из родственников. Но кроме мужа некому сейчас ехать с ней.
Поэтому хотим отправить с ней мужа на Кавказ до ее выздоровления. Мы не хотим беспокоить Вас часто, поэтому просим Вас разрешить вопрос заодно. 13 сентября, среда 1278 (1861г.), г.Калуга. Бедный слуга Аллаха Шамиль».

Принима¬ются меры, но уже слишком поздно.
4 мая 1862 г. Керимат не стало. С разрешения царского правительства похоронить Керимат на Кавказе, Гази-Мухаммад повез тело покойной, но только до Харькова (дальше сына имама не пустили). Оттуда специально выделенный для сопровождения офицер повез ее в город Нуху, где она и была погребена. Так закончилась короткая жизнь Керимат, так увяла «кавказская роза». Она стала первой жертвой калужского плена в большой семье Шамиля.

В российской прессе появилась информация об этом печальном событии:
«Дочь проживающего ныне в Бакинской губернии в г.Нухе генерал-майора Даниель-Бека, Керимат, была в замужестве за старшим сыном военнопленного Шамиля, Гази Магомедом, тридцати лет, детей у них не было. По известным обстоятельствам, находясь с семейством Шамиля в г.Калуге, Керимат, оплакиваемая истинно любившим ее мужем, не выдержав резкого контраста перемененного ею климата, спокойно и шепотом повторяя слова молитвы «Ля илляха иль Алла» (Нет Бога кроме Аллаха), умерла от чахотки 4 мая сего года, в 4 часа пополудни, на 25 году от рождения. Рука смерти изгладила следы красоты, которою Керимат обладала. Тело усопшей, согласно завещанию ее, отправлено, с Высочайшего разрешения, за счет правительства в г.Нуху, не набальзамированным (что не дозволяется Кораном), но в герметически закупоренном саркофаге. Печальный катафалк, обитый черным и украшенный по оконечностям серебряными полулунами и звездами, выехал из г. Калуги 9 мая, в сопровождении до Харькова Гази Магомеда, и до места погребения – офицера фельдъегерского корпуса».