История

История  »   Гражданская война  »   ТЕРСКО-ДАГЕСТАНСКИЙ КРАЙ В 1919 ГОДУ. МЕЖДОУСОБНАЯ БОРЬБА. МЕДЖЛИС И АНГЛИЧАНЕ

ТЕРСКО-ДАГЕСТАНСКИЙ КРАЙ В 1919 ГОДУ. МЕЖДОУСОБНАЯ БОРЬБА. МЕДЖЛИС И АНГЛИЧАНЕ

[опубликовано 13 Мая 2017]

А.И. Деникин

 

 

Умиротворение горских народов шло своим чередом, встречая большие трудности. Еще в мирное время жизнь на Кавказе местами была неспокойной, и кавказские пути требовали усиленной военной охраны. С выводом войск на фронт мировой войны, потом с началом революции и ослаблением центральной и местной властей, положение стало еще хуже. Наконец, гражданская война, бесчисленные фронты, разрушение железных дорог, общее разорение и кровавые счеты – все это произвело в крае небывалый хаос.

Грабеж как занятие, пользовавшееся почетом на Кавказе, стал теперь обычным ремеслом, значительно усовершенствованным в приемах и «орудиях производства» – до пулеметов включительно. Грабили все «народы», на всех дорогах и всех путников – без различия происхождения, верований и политических убеждений. Иногда сквозь внешний облик религиозного или национального подъема хищным оскалом проглядывало все то же обнаженное стремление. Дороги в крае стали доступными только для вооруженных отрядов, сообщение замерло, и жизнь замкнулась в порочном круге страха, подозрительности и злобы.

Осетия и Кабарда присоединились к нам сразу и добровольно, созвали вскоре национальные съезды, избрали правителей и советы, установили вполне благоприятные отношения с главноначальствующим и Особым совещанием. Роль последнего первое время ограничивалась почти исключительно денежными ассигнованиями на многообразные нужды этих округов и поддержку их культурно-просветительных начинаний. Внутренний мир и в них наладился нескоро: пришлось им подавлять оружием, подчас весьма жестоко, вспышки экстремистов, не утративших еще связей и симпатий к большевикам, и бороться с разбоями. В Осетии, по-видимому, самоуправление налаживалось, и устанавливались хорошие отношения к местной выборной власти; а из Кабарды не раз приходили жалобы на произвол старшин, взяточничество аульной администрации и самовольные взыскания с населения узденями убытков, понесенных во время господства большевиков.

Подчинившаяся официально Ингушетия жила фактически почти вне связи с русской властью. Не проявляясь активно, не прекращалось в ней брожение, подогреваемое извне постоянными сношениями с так называемым «горским правительством» и укрытыми в аулах, после падения Владикавказа, коммунистами, комиссарами, среди которых называли и «чрезвычайного комиссара» московского совнаркома Орджоникидзе, формирование ингушских полков для Добровольческой армии Не подвигалось, а вместо этого шло тайное формирование местных отрядов. Ингушетия по-прежнему представляла из себя враждебный вооруженный стан, который считался с одним лишь аргументом – силой.

Иначе обстояло дело в Чечне и Дагестане, где мы встретили неожиданно противодействие со стороны одного из кочующих правительств (характерное порождение русской революции) – «республики горских народов Кавказа» и... англичан. Избранный на 2-м горском съезде «центральный комитет союза горцев» имел вначале узкую задачу – отстаивания общегорских интересов. Но, после падения Российского временного правительства, «горский союз, под влиянием фанатизма одних и честолюбивых замыслов других, перешел сначала к чисто горской автономности, а Позже к независимому государственному образованию, требуя от всех признания своего суверенитета над территорией и над народами, населяющими во многих местах чресполосно с русскими и казаками Северный Кавказ. Эти политические стремления дали горским народам Только междуплеменную вражду и иго большевиков в Терском крае». Так определяли впоследствии правитель и совет Осетии роль горского правительства, протестуя против домогательств последнего на власть.

После январских событий во Владикавказе горское правительство бежало в Тифлис и, оторванное от событий на Кавказе, частью рассеялось, частью – в лице кабардинца Пшемаха Коцева, чеченца Топы Чермоева и др. – продолжало еще выступать в центрах восточной политики. Они побывали в Константинополе, призывая единоверных турок, помочь им освободиться от «русского владычества», они, явившись на Батумскую мирную конференцию в качестве «полномочных» представителей Сев. Кавказа, всемерно поддерживали германо-турецкую дипломатию в ее захватных стремлениях против закавказской делегации... В Тифлисе они добивались у германского командования помощи ингушам (?), но осторожные немцы, кроме посылки во Владикавказ грузовиков с миллионом патронов и 3 тыс. винтовок, воздержались от прямого вмешательства в горские дела.

Вся дипломатическая, декларативная, публицистическая деятельность этого кружка носит следы специфически восточной хитрости и наивной хлестаковщины, производившей, однако, известное впечатление на несведущих иностранных представителей. Все, например, сложные эпизоды борьбы в Чечне и Дагестане, осложненные соревнованием советской власти, турок и англичан и их вооруженным воздействием, изображались горским правительством в таком виде: «К осени 1918 г. Правительством горским были очищены от большевиков вся Дагестанская область, Хасав-Юртовский и Чеченский районы Терской области, кроме Грозного. Правительство обосновалось тогда в Темир-хан-Шуре».

В середине ноября пала Турция, на Каспии появились англичане, и роль горского правительства, крепко связавшего свою судьбу с Турцией, – без средств, без армии и без влияния – казалось, должна была окончиться. Но 26 ноября горская делегация посетила в Баку английского генерала Томсона, обратилась к нему за помощью, и Томсон счел полезным для английских интересов, поддержать существование горского правительства. Вот как об этом повествует Пшемахо Коцев:

«Когда анархия и развал коснулись и нашей окраины, то для меня стало ясно, что собственными силами и авторитетом мы не можем водворить у себя порядка. И вот все это время прошло в хлопотах за поисками этой внешней силы.

Эти внешние силы были заняты собственными делами, все же они нам помогли, как могли, и снабдили военным снаряжением. Но одни силы ушли, а другие пришли. В тот самый момент, когда я собирался пробраться в залитую кровью Кабарду, я был приглашен в Баку главным английским командованием для переговоров.

Английское командование, признав, впредь до всемирной конференции, существование Горской республики и правительства, предложило мне организовать новое коалиционное правительство, которое действовало бы в единении с союзниками.

Согласившись в принципе, я отказался сделать это без народного доверия горских племен. С 18 по 22 н. ст. декабря происходил в Темир-хан-Шуре съезд представителей Дагестана, Чечни, Осетии и нескольких кабардинцев. Это совещание вручило мне всю полноту власти, как от горского, так и от казачье-русского населения (!). После этого английское главное командование назначило при моем правительстве военную миссию во главе с полковником Роулинсоном, который уже приехал в Темир-хан-Шуру»...

Этими фактами определяется генезис новой власти «всего Северного Кавказа», восходящей, следовательно, к генералу Томсону и собранию случайных людей, проживающих вблизи Дагестана, так как в начале декабря вся Кабарда, Осетия, Ингушетия и половина Чечни находились во власти советов и фактически были отрезаны от Дагестана. Распространение этой власти на Терек обусловливалось договором, заключенным горским правительством с беженцами с Терека, проживавшими в Петровске и именовавшимися еще «Временным военным правительством казаков и крестьян Терского края». В силу договора, область Терского войска должна была войти в состав союза горских народов, причем «командование вооруженными силами договаривающихся сторон вверялось представителю держав Согласия на все время операции против большевиков».

В письме своем к «горскому правительству Северного Кавказа», посланном 27 ноября и подтверждавшем данное горцам обещание признания de facto, Томсон говорил: «Вас больше всего интересует стать самостоятельной республикой... Эти вопросы будут разрешены мирной конференцией союзников... До этого времени у Вас есть полная возможность проявить Вашу способность к самоуправлению»... В числе предъявленных Томсоном требований, между прочим, были: удалить турок с территории республики, устранить турецкую и германскую пропаганду и помочь союзникам в установлении связи «с армией ген. Деникина». Со своей стороны, Томсон обещал «помочь всеми средствами народам Кавказа в их стараниях превозмочь те трудности, которые стоят перед ними».

Пока горское правительство, организовав бесчисленные министерства, заключало международные соглашения и собирало силы, на Северном Кавказе наступили известные события, и войска Кавказской добровольческой армии 23 января овладели Грозным и 28-го Владикавказом. После этих событий, 10 февраля ген. Томсона посетила делегация в составе горского министра Малачи-хана и «представителя ингушского народа» Плиева, сообщила официально «о взятии горскими войсками Владикавказа и Грозного» и просила «содействия в прекращении наступательной операции Добровольческих частей».

Генерал Томсон выразил живейшую радость по поводу таких успехов горского правительства в борьбе с большевиками, особенно трогательно – по адресу ингушей: «Я был весьма рад, – писал он Плиеву, – встретить сегодня и поздравить Вас как представителя ингушей с теми большими успехами, которые достигнуты последними в очищении своей родины от большевиков. Ингуши были очень лояльными друзьями союзников»...(!) Томсон выражал также уверенность, что у ингушей не будет никаких затруднений с войсками ген. Деникина...

Одновременно Коцев обратился через ген. Эрдели, находившегося в то время, по моему поручению, в командировке в Закавказье (Баку), с ультимативным требованием «отвода частей Добровольческой армии с Владикавказского и других горских районов… в противном случае, горское правительство снимает с себя ответственность за могущие произойти тяжелые последствия»...

Пока происходила вся эта буффонада, горское правительство приступило и к прямым действиям. В Грозный, занятый войсками ген. Шатилова, 1 февраля явились «губернатор» и «командующий войсками» по назначению от меджлиса и пожелали вступить в управление городом и краем. Им было отвечено, что горское правительство не признано ни Добровольческой армией ни большинством горских народов и что весь Терский край находится под управлением главноначальствующего ген. Ляхова. После того горское правительство вступило с нами в длительные и безрезультатные переговоры, послав делегацию во главе с «председателем союзного совета» Темирхановым в Екатеринодар и председателя правительства Коцева – в Пятигорск, к ген. Ляхову.

Вопрос стоял на мертвой точке, так как обе стороны ставили непримиримые условия: меджлис добивался очищения Добровольческой армией «территории союза горцев Северного Кавказа», причем Коцев предполагал созвать общегорский съезд, который должен был определить дальнейшую судьбу края... Командование во избежание кровопролития через ген. Ляхова требовало прекращения агитации и сложения с себя власти горским правительством, после чего будет созван ген. Ляховым съезд, перед которым членам «правительства» будет предоставлена возможность дать отчет в своей деятельности; съезд изберет помощника главноначальствующему по горским делам и членов совета, и горским племенам будет предоставлено широкое внутреннее самоуправление.

Все послания горского правительства кончались неизменно угрозами, подкрепленными ссылками на единомыслие с ними Англии и на ее помощь, и на содействие Азербайджана. Коцев прислал нам и копию ноты «союзного» правительства Азербайджана, адресованной Томсону. «...Народы Кавказа имеют полное основание думать, что целью и задачей Добрармии является борьба с анархией и большевизмом в России, а не дерзкие посягательства на стремление народов к свободе и попрание их прав к самоопределению, признанных за ними всеми великими державами в Европе и Америке. С этой точки зрения вышеуказанные акты вопиющего насилия над волей и суверенными правами дружественных Азербайджану горских народов Кавказа не могут не вызывать самого горячего протеста со стороны Азербайджанского правительства... Правительство, конечно, сочтет себя обязанным всеми доступными ему средствами прийти на помощь горским народам». Нота заканчивалась настоятельной просьбой «принять решительные меры к быстрейшему удалению войск Добрармии из пределов республики».

Одновременно послана была специальная миссия в Грузию, и первым результатом ее была нота Гегечкори английскому командованию, в которой также был выражен «категорический протест» против нарушения Добр, армией «принципа самоопределения народов и покушения на независимость Горской республики, признание или непризнание коей всецело зависит от решения всемирного конгресса».

По примеру других потентатов и Коцевское правительство послало «делегацию на мирную конференцию», и вскоре в европейской прессе появились удивительные рассказы из «официальных» источников об истории кавказской борьбы и жизни горских народов.

Тем временем горское правительство продолжало развивать на Северном Кавказе сильнейшую агитацию, нашедшую отклик в сопредельной с Дагестаном Чечне и отчасти в Ингушетии.

Не имея своей вооруженной силы (дагестанские формирования были ничтожны), правительство обратилось к системе подкупа шейхов и главарей Чечни, сообразно их влиятельности, снабжало деньгами, оружием и боевыми припасами чеченские аулы, в которых начали организовываться и красногвардейские отряды (аулы Гойты и Шали) из большевиков, укрывшихся в Чечне после разгрома фронта. В союзном совете (парламенте) в Темир-хан-Шуре раздавались речи, дышавшие ненавистью к России, «под гнетом которой изнывали горские народы», к Добровольческой армии, история, цели и образ действий которой подвергались полному искажению, и в частности – к «генералам, бывшим царским сатрапам, которые будут скоро разбиты и будут валяться в прахе». Эти речи распространялись по Чечне и Ингушетии вместе с личными призывами членов совета и правительства, посещавших аулы и чеченские съезды и обещавших вооруженную помощь Дагестана и Азербайджана.

Интересно, что стремления горского правительства всецело поддерживались кубанскими самостийниками. И однажды в органе Кубанского краевого правительства «Вольной Кубани» мы прочли обстоятельную статью о том, как большевицкая анархия была занесена на Терек «самим терским казачеством еще в 1918 г. с Моздокского народного съезда, устроенного некоторыми безответственными кругами терского казачества с явной целью борьбы с ингушами и чеченцами»... И как это нехорошо, что Добровольческая армия, «не ограничиваясь своей задачей наказания казачье-осетинских большевицких элементов, внесших разруху в Терскую область, повела борьбу в сторону уничтожения горского союза и горской объединенности»... Такое отношение не мешало, однако, кубанским самостийникам пользоваться влиянием среди терского правительства и Круга.

Дважды назначенный в Грозном съезд чеченских представителей не состоялся ввиду отказа большевицких органов прислать своих поверенных. Чечня волновалась, район Грозного становился непроезжим, повсеместно участились нападения и обстрелы; вместе с тем чеченцы прервали жел.-дор. сообщение с Петровском, произведя крушение двух рабочих поездов. Начиналось серьезное восстание, центром которого стал аул Гойты, верстах в 25 от Грозного.

Наше почти двухмесячное выжидание было понято горцами как слабость. Между тем стратегическая обстановка на Дону и Маныче требовала спешной переброски возможно больших сил на север. Медлить дольше не представлялось возможным. Переговоры были прерваны, и решение вопроса предоставлено силе оружия.

16–23 марта сильный отряд в составе кубанских и терских казаков под начальством ген. Драценко нанес поражение чеченцам, особенно тяжкое у аула Алхан-Юрта, где они потеряли до 1000 человек. Бои сопровождались жестокостями с обеих сторон и разрушением нескольких аулов. Потрясенные этой неудачей чеченцы Грозненского округа начали присылать со всех сторон депутации с изъявлением покорности, и ген. Ляхов в третий раз назначил на 28 марта чеченский съезд, пригласив присутствовать на нем и Коцева.

К назначенному дню я приехал в Грозный совместно с английским представителем ген. Бриггсом. Коцев не приехал. По-видимому, он считался в своей среде слишком умеренным. Горский совет командировал в Грозный трех лиц во главе с ярким русофобом и полубольшевиком председателем своим Каплановым для переговоров с командованием. Но делегация, узнав о событиях в Чечне, задержалась в ауле Шали, не решаясь проехать в Грозный. Из Шали Капланов сообщил мне в Грозный, что «никакие переговоры с отдельными племенами или селениями не имеют в глазах Горского союза никакой определенной силы».

Не признавая вовсе прав горского правительства, командование, в свою очередь, не могло входить с ним в обсуждение участи кавказских племен. Да и дальнейшие разговоры, как оказалось, были бы совершенно бесполезными: инструкция, данная делегации на секретном заседании совета, гласила: «1) Потребовать от Добр, армии очищения всей горской территории; 2) Никакого сотрудничества с армией ген. Деникина; 3) Роспуск всех мобилизованных горцев».

Среди народных избранников, вероятно, лучших представителей аулов – царила беспросветная тьма. Никакими политическими, ни религиозными побуждениями нельзя было объяснить народного брожения: оно питалось исключительно самыми нелепыми слухами, извращениями фактов. Чеченцы с одинаковым недоверием относились и к меджлису и к Добровольческой власти и совершенно не шли дальше прикладных интересов своих аулов; пожалуй, большую симпатию они питали к большевикам, которых укрывали в своих саклях и которые не препятствовали, когда были в силе, их расправам с местным русским населением и терскими казаками.

Они боялись мести. И теперь, когда в разосланном по аулам оттиске речи Коцева они прочли, что «в Терскую область назначается генерал-губернатор из казаков», это известие повлияло на них больше, нежели призывы меджлиса к построению горской республики. Велика вина крайне немногочисленной туземной интеллигенции, которая в большинстве своем во всех стадиях русской смуты не работала в реальных интересах своего народа, а народ этот – темный, совершенно инертный в политическом смысле, не вышедший из рамок средневековья по культуре, обратила в орудие своих политических или лично честолюбивых целей.

Я говорил чеченцам о мире, о том, что никто не посягает на их земли и промыслы. Что, если порвать с Россией и допустить, что все народы Кавказа будут жить своей собственной жизнью, не считаясь со своими соседями, то, кроме резни, ничего не выйдет. Повторил требования, предъявленные ген. Ляховым, невыполнение которых вызвало тяжелые репрессии... Генерал Бриггс говорил о содействии, оказываемом Англией Добровольческой армии, и советовал «дать возможность исправить железную дорогу, прекратить междоусобицу и помочь ген. Деникину в борьбе против большевиков».

Собрание после краткого совещания вынесло постановление – выполнить предъявленные условия. Но мир долго еще не устанавливался.

Под влиянием темных слухов и не раз благодаря насилиям, чинимым казачьими отрядами во время усмирений, началось усиленное движение чеченцев с семьями и имуществом из плоскостной Чечни на юг, в горы. Там собрался весь беспокойный элемент, образовались крупные шайки абреков, державшие под постоянной угрозой наши малочисленные гарнизоны.

Горское правительство продолжало агитацию и посылало в нагорную Чечню мелкие дагестанские отряды и азербайджанских добровольцев. Правда, окончились эти попытки неудачно: аул Шали, где собрались дагестанцы, был обложен нами, и жителям было предложено разоружить и удалить иноплеменную помощь под угрозой разрушения аула. Требование было выполнено. А возле Гудермеса произошло даже 13 апреля кровавое столкновение между чеченцами и их непрошенными защитниками, когда дагестанский отряд отказался покинуть чеченский аул. Не раз происходили также междоусобные бои между чеченцами – одними, желавшими мира, и другими, насильственно поднимавшими аулы к восстанию.

Восстания сменялись усмирениями, усмирения восстаниями, все эти события сопровождались неизбежными актами жестокости и произвола, поддерживая психологию мести и раздражения. Бороться с произволом можно было только – поборов сопротивление и достигнув искреннего примирения. А его не было.

На пути нашем к Каспийскому морю лежал Дагестан, край наиболее бедный по природным условиям, наиболее мирный по характеру своего населения (лезгины) и почти не имеющий своей интеллигенции. В крае, лишенном совершенно экономических предпосылок отдельного существования, наступили экономический кризис и полное бюджетное банкротство – обстоятельства, осложненные воинствующей и беспочвенной политикой меджлиса.

Положение меджлиса становилось все более и более безнадежным. Горское правительство меняло своих министров, писало отчаянные ноты «своим народам», союзникам и англичанам и постановляло всеобщую мобилизацию (18–30-летних) для борьбы против Добровольческой армии, «посягающей на нашу свободу и завоевания революции». Но создание серьезной вооруженной силы решительно не удавалось.

Англичане принимали участие в командовании «союзными силами республики», но свои силы считали совершенно нейтральными, призванными только «охранять порядок». Терский отряд Колесникова, расположенный в Петровске, при первом же соприкосновении с частями Добровольческой армии был двинут на соединение с нею в направлении Кизляра. «Союзники» дали денег (Азербайджан – 12 милл.), боевые припасы (Грузия), но войск прислать не могли.

Мобилизация не прошла совершенно; формирование красноармейских частей из большевиков, осевших в Чечне и Дагестане, и вообще широкое покровительство большевикам восстановило против горского правительства всю буржуазию и туземное офицерство. В конце апреля местная военная партия произвела аресты в Темир-хан-Шуре 36 видных большевиков и препроводила их в тюрьмы Петровска при бессильных протестах правительства и совета.

В Петровске находился еще в весьма оригинальном положении отряд из трех родов оружия ген. Пржевальского, числившийся в Добровольческой армии. История его интересна для характеристики англо-русских отношений.

Командующий английским флотом Черного моря – адмирал Сеймур, признавая русские силы в Баку подчиненными командованию Юга, в начале января обратился ко мне с просьбой «отдать ген. Бичерахову приказ снять с судов Каспийского моря русские команды, сплошь зараженные большевизмом и угрожающие связи англичан с Петровском». Я послал телеграмму ген. Эрдели, бывшему тогда в Закавказье, на месте ознакомиться с положением дела и принять надлежащие меры. Связь Баку (через Грузию) была очень затруднительна, и только 6 марта, post factum, мы узнали о происшедших там событиях.

Приехав в Баку 22 января, ген. Эрдели застал следующее положение: Томсон, ввиду полного разложения отряда Бичерахова и тех осложнений, которые вызывала его деятельность, полупринудительно заставил его покинуть Баку под предлогом почетной командировки в Англию и назначил его заместителем ген. Пржевальского. Одновременно Томсон закрыл кредиты на содержание отряда, обходившегося англичанам полмиллиона руб. в день, отпустив только три миллиона на его ликвидацию. Эрдели, считая желательным сохранение на Каспии хоть небольшой русской силы, решил использовать этот отряд, приняв его в состав Добровольческой армии, и утвердил ген. Пржевальского в должности начальника войск Прикаспийского района, с подчинением его Ляхову.

Но вместе с тем Томсон заявил, что ни стоянка, ни формирование русских Добровольческих частей в зоне оккупации англичан не допускается... Эрдели протестовал, и вопрос поступил на разрешение ген. Мильна.

Тем временем ген. Пржевальский приступил к реорганизации отряда: большая часть его числилась только на бумаге (10 тыс.) и фактически дезертировала; негодный элемент был уволен; часть была направлена на службу в Закаспий. Из остального состава начаты формирования в Баку и Петровске.

Труднее обстояло дело с флотилией, которая после ликвидации «Каспийского правительства» и отказа подчиниться Пржевальскому оказалась фактически никому не подчиненной, не имеющей ни средств, ни кредитов. Комитет флотилии «Центрокаспий» после долгих переговоров с ген. Эрдели заявил, что флот согласен подчиниться Добровольческому командованию, но лишь в тактическом отношении, оставляя свой внутренний распорядок – с советами, комитетами и прочими атрибутами «революционной дисциплины». Ген. Эрдели требовал полного подчинения и полной реорганизации личного состава. Предстояла, поэтому, неизбежно, тем или иным путем, насильственная ликвидация строптивой флотилии.

Бакинский революционный пролетариат, находившийся в полном единении с судовыми командами, волновался. На заседании Бакинской рабочей конференции при обсуждении судеб флотилии поставлен был вопрос: «К Деникину, в Астрахань или к Азербайджану?» Первое невозможно, так как «Деникин борется с демократией всей России и есть зло во всероссийском масштабе»; второе невозможно технически, так как все Каспийские порты в руках англичан, а астраханский рейд замерз... И конференция склонилась к третьему решению, полагая, что «Азербайджан – болезнь местная, в нем может взять власть в свои руки демократия... и добиться признания необходимости воссоединения с Россией и согласия на нейтрализацию флота».

Англичане, однако, думали иначе. Томсон требовал от Эрдели скорейшего разоружения флотилии русскими руками, чтобы отвести от себя одиум этого мероприятия; но вместе с тем предупреждал, что суда после спуска команд, оставаясь русской собственностью, укомплектованы не будут «до более благоприятного времени» ввиду отсутствия гарантии в благонадежности нового состава.

Эрдели, для сохранения за нами судов до присылки укомплектования от Черноморского флота, решился на насильственное разоружение, но встретил неодобрение со стороны всех войсковых начальников, указывавших на небоеспособность своих частей, невыполнимость задачи без участия англичан и бесполезность этого шага ввиду полученных от разведки сведений, что англичане по настоянию азербайджанского правительства решили удалить из Баку безотлагательно русские войска.

После ряда бесплодных переговоров был получен от Томсона ультиматум: «К 12 часам следующего дня разоружить флот; в противном случае всем русским Добровольческим частям к 16 часам того же дня покинуть г. Баку, а к 24 часам и пределы Бакинского генерал-губернаторства».

Генералы Эрдели и Пржевальский сочли себя вынужденными подчиниться последнему требованию, заявив протест против самого факта вывода русских войск и ничем не оправдываемой краткости срока, указывая, что «такие действия принесут неисчислимый моральный и материальный ущерб для дела борьбы вооруженных сил Юга России против большевиков».

Генерал Пржевальский с войсковыми частями перешел в Петровск, не успев захватить всего войскового имущества и обозов, большинство которых попало в руки азербайджанских властей. А 16 марта последовало от ген. Томсона новое требование – петровскому отряду в кратчайший срок покинуть Дагестанскую область. Ген. Пржевальский ответил решительным отказом, заявив, что он исполнит приказ только своего начальства.

Каспийская флотилия, между тем, была разоружена англичанами без кровопролития, одной лишь угрозой потопления судов английскими истребителями. И в то время, когда уходили из Баку русские войска и покорно разоружались уже буйные матросские команды, к ген. Томсону обратились делегаты революционной демократии с изъявлением своего запоздалого патриотизма: «Всякое действие, – говорили они, – против российской армии, хотя бы и Добровольческой, и Каспийского флота бакинским пролетариатом рассматривается как действие против России!». Делегаты, предполагая, что флот стоит еще в боевом порядке, по словам отчета, – «говорили с Томсоном твердым революционным языком», а он в ответ им «улыбался»...

Все эти события произвели в Екатеринодаре удручающее впечатление. Дело было уже непоправимо. Я предписал ген. Пржевальскому отнюдь не уводить войск из Петровска, обратился с протестом к английскому правительству, указав, что «отдача распоряжения, касающегося вооруженных сил, находящихся в моем ведении, без моего согласия является актом, враждебным Добровольческой армии». Вместе с тем я стал еще более настойчиво добиваться воссоздания русской каспийской флотилии, что при содействии ген. Бриггса и личного воздействия на адм. Сеймура удалось выполнить только в июне...

Таким образом, в Петровске, на территории враждебного нам горского правительства, при молчаливом непротивлении англичан, находился русский отряд, непосредственно подчиненный полк. Плотникову, силою до двух с половиной тыс., имевший задачей – восстановление жел.-дор. сообщения по линии Петровск – Грозный.

В апреле положение горского правительства окончательно пошатнулось. Началась железнодорожная забастовка на экономической почве, с предъявлением требования к правительству об уплате 12 милл. руб. Участились крупные трения, интриги, борьба самолюбий и честолюбий внутри самого правительства и союза, особенно с дагестанской фракцией его, тяготившейся все больше пришлой и слишком дорого обходившейся народу властью. По существу власть эта не распространялась далее Темир-хан-Шуры. Дагестан жил своей жизнью, объединяясь вокруг своих шейхов и мулл, попадая не раз под влияние натур неуравновешенных, фанатиков и авантюристов. И тем не менее, население Дагестана не теряло тяготения к русской власти.

В поисках выхода горский парламент стал стремиться к политическому объединению с Азербайджаном, «во имя защиты религии и самобытности Дагестана».

К маю сознание невозможности продолжать такое существование стало всеобщим. 26 апреля в с. Ишкары собрались старшины и судьи Верхнего Дагестана для обсуждения вопроса о помощи чеченцам и объявления газавата. На бурном заседании этом была внесена резолюция: «1) Не объявлять войны Добровольческой армии; 2) Войска, города и берег моря передать Добр, армии с тем, чтобы дагестанцам остался их закон; 3) Послать в Шуру представителей от беков и духовенства и предложить правительству присоединиться к (этому) постановлению или сложить власть, передав ее новым выборным лицам».

Под влиянием всех этих обстоятельств горское правительство 2 мая в полном составе вышло в отставку. Формирование нового было поручено ген. Халилову, который и приступил к составлению «военного кабинета».

Все эти события находили весьма серьезное отражение в дипломатических сношениях наших с Англией. В Екатеринодаре имел пребывание представитель при Добровольческой армии ген. Пуль; в Тифлисе – ген. Форестье-Уоккер, начальник экспедиционного корпуса (27-я и части 13-й и 39-й дивизий), оккупировавшего Закавказье и Закаспий и считавшего в своих рядах 15–20 тыс.; в подчинении Уоккера находились начальники войск – генералы Моллисон, Томсон и Коллис – в Закаспий, Баку и Батуме. Над Пулем и Уоккером стоял ген. Мильн, главнокомандующий английскими войсками на Востоке, пребывавший в Константинополе. Сменивший Пуля ген. Бриггс, находившийся в известной связи с ген. Мильном, подчинялся непосредственно английскому военному министру Черчиллю.

В этой сложной схеме явственно различались две совершенно несхожие линии английской политики – екатеринодарская и тифлисская, русофильская и русофобская. Несомненно, это расхождение инсценировано было Лондоном для проведения двойственной политики – задачи преграждения большевицкого потока, угрожающе/a /aго Европе, и закрепления британского экономического влияния в Закавказье. Для меня, однако, также несомненно, что те лица, которые последовательно представляли Англию в Екатеринодаре, генералы Пуль, Бриггс и Хольман, люди большого благородства и солдатской прямоты, не были причастны к кривым путям дипломатии, и деятельность их вытекала из искреннего доброжелательства к России, находясь в то же время в полном соответствии с правильно понимаемыми интересами их отечества.

Расхождение началось с первых же дней. Ген. Томсон издавал обращение «К народам Северного Кавказа», обещая им вооруженную помощь от Англии и устроение судьбы от союзной конференции; возрождал из пепла горское правительство, на знамени которого написано было «самостоятельная республика», назначил полк. Роулинсона командующим горско-терскими формированиями и от имени своего правительства устанавливал зону английского влияния к югу от линии, проходящей через Петровск по северо-западной границе Дагестана и далее по Кавказскому хребту. Наименование, поэтому, Ляхова главноначальствующим Терско-Дагестанского края он считал вмешательством в сферу английского влияния... Я протестовал, и Пуль, всецело поддерживая меня, «просил пересмотреть решение о поддержке искусственного образования, предоставив формирования в Дагестане единому командованию Добровольческой армии», и т. д.

3 февраля приехал в Екатеринодар ген. Бриггс, сменивший Пуля, и привез ответ, что командировка генерала Добровольческой армии на Каспий для формирования противобольшевицких войск не встречает препятствий, так как «это действие на Северном Кавказе не входит в задачи английских войск и должно быть передано ген. Деникину. Но последний не должен вмешиваться в район к югу от линии Кизил-Бурун – Закаталы – Кавказский горный хребет – Туапсе. Таким образом, устанавливалась английская оккупация всего Закавказья.

Ввиду того что Англия, вопреки первоначальным заявлениям, отказалась двинуть свои войска против большевиков, а территория Закавказья была уже свободна от турок и германцев, такое решение лишено было всяких стратегических обоснований. Оно могло быть продиктовано мотивами только политико-экономическими: грузинский марганец, бакинская нефть и нефтепровод Баку – Тифлис – Батум сами по себе определяли вехи английской политики и английского распространения. Но этим обстоятельством далеко еще не исчерпывалось значение и ценность Закавказья. На очереди стояло объявление английского протектората над Персией, и Закавказье являлось естественной преградой против России и территорией, по которой пролегают пути, идущие из северной Персии к открытому морю через главный выход – Батум.

Закавказских английских представителей решение это, очевидно, не вполне удовлетворило. Ген. Томсон, заняв одним батальоном Петровск, продолжал оказывать моральную поддержку горскому правительству и принимал реальные меры к вытеснению русского влияния и русских формирований с Прикаспия. Вместе с тем, он сообщил мне через ген. Эрдели, что согласно полученным инструкциям «все русские заводы, железные дороги и учреждения перешли к Азербайджану» и что «смотреть на Баку и Дагестан как на нашу (русскую) базу мы не можем».

Это обстоятельство вызвало вновь представление ген. Бриггса своему правительству о необходимости соблюдать установленную разграничительную линиюи мой протест: «Такая постановка вопроса, – писал я, – приводит не к объединению России, а к ее расчленению, лишает меня базы для противодействия наступлению со стороны Астрахани и связи с Уральским фронтом и Закаспийской областью. Если бы на такую точку зрения в отношении русского государственного добра и, в частности, железных дорог, стали все мелкие случайные правительства, образовавшиеся на территории Русского государства, борьба Добровольческой армии была бы бесцельна и немыслима»...

Вслед за сим, 11 марта пришел телеграфный ответ из Лондона, всецело подтверждавший точку зрения Уоккера – Томсона, и притом в форме угрожающей. В нем говорилось: «генерал Бриггс должен объяснить ген. Деникину, что:

1. В ответ на полное сочувствие, которое питается к нему в его усилиях освободить Россию от большевиков и которое проявляется не только на словах, но и на деле присылкой оружия, снаряжения и обмундирования в большом количестве в Новороссийск, от него ожидается, что он будет лояльно придерживаться общей политики союзников по отношению к маленьким государствам. Великобритания не намерена оставить свои войска на Кавказе. Ее войска были посланы туда для приведения в исполнение условий перемирия и сохранения мира. Часть этой задачи уже исполнена с изгнанием немцев и турок. Что касается до второй, то ген. Деникин должен понять, что временное присутствие союзных войск в Закавказье обеспечивает его от нападения с тыла и дает в руки союзникам Каспийское море. Эти факты должны бы повлиять на него сосредоточить все возможные силы против большевиков в России Вопрос об окончательном устройстве Кавказа во всяком случае не может быть решен до восстановления порядка в России, и Деникину следовало бы избегать всякое действие, предрешающее этот вопрос.

2. Поэтому его войска не должны были бы вступать в Дагестан, кроме как в случае действительных военных операций против большевиков, и его надо очень просить серьезно пересмотреть вопрос о назначении ген. Ляхова губернатором этого края; правительстве Его Величества смотрит на это назначение с большим неудовольствием. Линия, указанная в телеграмме Военного Министерства за № 74791 от 1 февраля с. г., относилась всецело к действиям против большевиков. Важно, чтобы ген. Деникин избегал всякое действие, военное или другое, могущее увеличить существующее трение между его приверженцами и грузинами и другими кавказцами. С другой стороны, будут приложены все усилия, дабы эти народы сохранили нейтральное положение.

4. Полагаю, что теперь блестящая победа его войск на Тереке отстранила большевицкую опасность в этом направлении. Ген. Деникин имеет возможность, если он будет снабжен необходимым военным материалом, нанести совместно с адмиралом Колчаком решительный удар большевизму, и было бы весьма прискорбно, если бы своим нетерпением и беря направление ни в каком случае не приемлемое для Великобритании, он принудил Правительство Его Величества отказать ему в своей поддержке и остановить отправку ныне посылаемых запасов».

Из этого ультиматума, устраняющего нас от Каспийского моря, мы могли заключить, что вехи английского распространения намечены гораздо далее Закавказья: Петровск – Баку – Энзели – это уже ключи к обладанию Средней Азией, Красноводск – путь к закаспийскому хлопку...

Ген. Романовский по этому поводу беседовал с ген. Бриггсом, изложив ему вновь причины, побуждающие нас стремиться к Каспийскому морю и не допускающие мириться с существованием в Дагестане очага брожения всего Северного Кавказа – горского совета и правительства. Указывая на то, что особой нужды в «обеспечении от нападения с тыла» нет, ибо закавказские образования и горское правительство без содействия Англии для нас не представляются опасными.

Из последующих бесед своих с ген. Бриггсом и приехавшим в Екатеринодар 10 апреля главнокомандующим, ген. Мильном, отнесшимся с большим вниманием к нуждам Армии и нашему военно-политическому положению, я вынес впечатление, что оба они разделяют стратегические мотивы нашего стремления к Каспию. Во время совместной с ген. Бриггсом поездки в Чечню я сообщил ему доверительно, что отказаться от занятия Дагестана я не могу, однако же, избегая осложнений с английским командованием в Дагестане, я займу эту область только тогда, когда обстановка будет благоприятствовать мирному разрешению вопроса.

Но 11 апреля старший английский начальник в Петровске обратился к председателю горского правительства с письмом, которое проникло скоро в кавказскую печать и привело нас в полное изумление: «Я получил приказание передать следующее правительству Горской республики. На британское предложение Деникин согласился не продолжать операцию и не будет наступать на Дагестан. Ген. Ляхов будет смещен. Ген. Деникин сам устроил modus vivendi (условия существования (лат.) – Ред.) с чеченцами, ингушами, балкарцами и осетинами, и мир восстановлен в ожидании мирной конференции, которая решит вопрос о независимости и границах горского государства. В ответ на это горское правительство должно позволить Добровольческой армии пользоваться Петровск-портом как средством для укрепления Гурьева»... В заключение говорилось, что «всякое нападение на ген. Пржевальского (в Петровске) будет объяснено британским командованием как враждебный против него акт».

Это искажение наших целей и намерений, носящее, как будто, следы доброжелательства, укрепляло пошатнувшееся окончательно положение горского правительства, вызвало с нашей стороны новые протесты и побудило ген. Бриггса послать в газеты опровержение, в котором он удостоверял, что «командующий британскими войсками в Петровске не имел никакого права делать заявления, подобные опубликованным, так как таковые лишены всякого основания».

Невзирая на все противодействия, стратегическая директива вооруженных сил Юга ставила командующему войска Терско-Дагестанского края задачу ясную и определенную: «Продолжать очищение Северного Кавказа до линий Казил-Бурун – Закаталы – Кавказский хребет, прикрывать пути от Астрахани вдоль побережья Каспийского моря и на Св. Крест и иметь наблюдение за побережьем Каспийского моря, не допуская десанта противника». Необходимо было лишь дождаться подходящего момента.

В начале мая обстановка сложилась окончательно в нашу пользу: Верхний Дагестан высказался за приход в область Добровольческой армии, весь Хасав-Юртовский округ заявил о своем подчинении, и горское правительство Коцева – Капланова пало. Грозненская колонна ген. Драценко продвигалась вперед без единого выстрела со стороны дагестанцев и 8 мая, совершив последний переход по железной дороге, появилась неожиданно в Петровске, приветствуемая восторженно всем русским населением города. 10-го ген. Драценко занял мирно и Дербент.

Появление русских произвело огромное впечатление в области и вызвало ряд важных событий. Прежде всего – политический переворот. 10 мая председатель горского правительства ген. Халилов обратился к ген. Драценко со следующей телеграммой: «Правительство Горской республики во главе ген. Халилова, осведомившись о целях прибытия в Шамиль-Калу (Петровск) Добровольческой армии, взглядами ее командования на независимость означенного Государственного образования и не желая, чтобы на этой почве между населением Дагестана и Добрармией происходили вооруженные столкновения, 23 мая в 10 часов вечера сложило свои полномочия. Дагестанская фракция парламента совместно с исполнявшим должность шейх-ислама и группой дагестанской интеллигенции, обсудив создавшееся положение и учитывая бесцельность взаимного кровопролития, постановила предложить парламенту: 1) Отставку кабинета принять; 2) Союзный Совет республики горцев Кавказа закрыть. Вместе с тем, принимая во внимание, что впредь до созыва дагестанского областного совета страна не может оставаться без власти, дагестанская фракция, представители народа и духовенство единогласно избрали временное дагестанское правительство в лице генерал-майора Халилова, предоставив ему самому создать временный совет из двух или трех лиц. Извещая о вышеизложенном, прошу Ваше Превосходительство не отказать сообщить, когда и где Вам будет угодно переговорить о взаимных отношениях Дагестана и Добрармии».

Переговоры с Халиловым привели к признанию Дагестаном власти Добровольческой армии с предоставлением области автономии на тех же началах, как и прочим горским народам. Прибывший в Темир-хан-Шуру 21 мая главноначальст-вующий, ген. Эрдели, встреченный с большим почетом, закрепил акт присоединения, и ген. Халилов впредь до созыва народного совета назначен был временным правителем Дагестана.

Не меньшее впечатление произвело занятие Дагестана на англичан. 28 мая английская миссия сообщила мне телеграмму военного министра Черчилля: «Занятие Дербента генералом Деникиным не способствует установлению мира на Кавказе и потому противно его же интересам». Одновременно, минуя екатеринодарскую миссию и меня, министерство отдало распоряжение английскому закавказскому командованию, в результате которого 3 июня наш начальник петровского отряда получил требование от имени «правительства Его Величества» отвести войска севернее «линии, которая начинается в 5 милях к югу от Петровска и идет параллельно Грозненской железной дороге».

Вскоре разъяснилось основание этого требования: ген. Корри, сменивший Уоккера в должности «командующего британскими силами Закавказья», 29 мая сообщал председателям грузинского и азербайджанского правительств: «От имени правительства Его Величества, в Лондоне решено, что демаркационная линия между ген. Деникиным и кавказскими государствами должна быть следующая: от устья реки Бзыби к северу по этой реке до границы Сухумского округа, дальше восточнее по границам Кутаисской и Тифлисской губ. и Дагестанской области до пункта в 5 милях к югу от ж. д. Петровск – Владикавказ, оттуда к югу-востоку параллельно ж. д. до точки на побережье Каспийского моря в 5 верстах к югу от Петровска.

Генерал Деникин получил указания, чтобы войска его не переходили к югу от указанной линии, закавказские государства не должны переходить к северу от нее. Согласно вышеизложенному, грузинские войска должны отойти к югу от Бзыби. Закавказские государства должны воздержаться от всяких агрессивных действий против Добровольческой армии, кооперировать с ген. Деникиным доставкой ему нефти и других припасов и недопущением проникновения этих запасов большевикам. Неисполнение этих условий повлечет за собой в будущем полное прекращение британского расположения и поставит правительство Его Величества в невозможность воспрепятствовать ген. Деникину перейти к Югу от этой линии».

Это письмо было напечатано в азербайджанском официозе и сопровождено правительственным сообщением о беспочвенности нападок прессы на англичан, вполне благожелательных к республике; при этом впредь за враждебные выступления против англичан правительство грозило суровой ответственностью... Представлялось чрезвычайно странным, что о таком важном решении я узнал только через месяц и то из ноты азербайджанского правительства, требовавшей исполнения «предписаний» английского правительства...

Генералу Эрдели я дал приказание – требований англичан не исполнять и войск из Дербента не уводить. Азербайджанскому правительству через нашего представителя в Баку разъяснено было, что главнокомандующий осуществляет верховную власть на территории, занимаемой армиями Юга России, и потому ему никто не вправе давать предписания, и что Дагестан, добровольно подчинившийся, покинут не будет. Одновременно и Азербайджану и англичанам разослано было вновь подтверждение, что Азербайджану с нашей стороны никакая опасность не угрожает. Наконец, английской миссии была послана новая нота протеста о недопустимости умалять престиж Вооруженных сил Юга России, резать Дагестан по живому телу в угоду кавказским республикам и создавать на нашем фланге и в тылу район, свободный для большевицких и противодобровольческих организаций.

На этот раз протест, поддержанный вновь екатеринодарской английской миссией, имел успех, и новый английский командующий в Баку, ген. Шательворт, в начале июля сообщил азербайджанскому правительству об отмене последней демаркационной линии и включении в зону Добровольческой армии всего Дагестана.

Этим эпизодом закончились наши столкновения с Англией по вопросам Северного Кавказа. Английская политика становится здесь отныне или нейтральной или благожелательной к интересам Вооруженных сил Юга России. Придет время, и тот самый полк. Роулинсон, который руководил «военными силами горского правительства» и потворствовал его политике, обратится с воззванием к народам Сев. Кавказа: «Правительство Англии поддерживает ген. Деникина и его цели... Английская миссия хорошо знает, что восстание горцев не есть национальное движение, а большевицкое, и вызвано отдельными лицами, преследующими личные цели... Противодействие ген. Деникину будет рассматриваться как акт недоброжелательства к союзникам».

Эти поздние увещания не имели, впрочем, значения, так как в это время (сентябрь) английские войска покидали уже Баку и Тифлис...

Северный Кавказ был присоединен, но не замирен. Слишком много горючего материала накопилось в крае, чтобы разбушевавшаяся с началом революции стихия вошла так скоро в спокойные, мирные берега. Отзвуки расцветшего было, но вскоре поблекшего воинствующего панисламизма; обострившиеся межплеменные счеты; упадок народного хозяйства и развившиеся, как никогда, абречество и мюридизм; темнота масс, живших нелепейшими представлениями и слухами; деятельность местных народных вождей – фанатиков и авантюристов, подымавших народ жестокими расправами с непокорными аулами – все это подогревало брожение изнутри.

Извне с большой энергией и слепою ненавистью поддерживали его бежавшие за пределы нашей досягаемости члены бывшего меджлиса, все еще рядившиеся в атрибуты власти и народного избранничества, заключавшие союзы, подписывавшие договоры, раздававшие закавказские земли, наводнявшие территорию Кавказа своими агентами и пропагандой. Они находили средства и деятельную, совершенно открытую поддержку в новообразованиях Грузии и Азербайджана, питавших восстания деньгами, оружием, даже живой силой – офицерами и инструкторами. И пока, таким образом, фактические и мнимые правительства Кавказа подготовляли пришествие третьей силы с севера, их заграничные делегации подрывали всемерно в общественном мнении Европы авторитет Вооруженных сил Юга, стремясь лишить их моральной и материальной помощи.

На Северном Кавказе восстания не прекратятся. Во второй половине июня они пронесутся по Ингушетии, горному Дагестану (Али-Хаджа), нагорной Чечне (Узун-Хаджи и Шерипов); затихнув в июле, они повторятся в августе с новой силой в Чечне и Дагестане под руководством турецких и азербайджанских офицеров и при сильном влиянии советских денег и большевицкой агитации, направляемой из Астрахани... И хотя восстания эти неизменно будут подавляться русской властью, хотя они никогда не разгорятся до степени, угрожающей жизненно нашему тылу, но все же создадут вечно нервирующую политическую обстановку, отвлекая внимание, силы и средства от главного направления всех наших стремлений и помыслов.

 

 

А.И. Деникин.  Очерки русской смуты. Т. 4