[опубликовано 26 Апреля 2009]
Мустафа Бутбай
Ведено является столицей Узун-Хаджи или, по-другому, Узун Хайир Хаджи. Он является самым самоотверженным и самым сильным из вождей и шейхов Кавказа. Он союзник большевиков. Находится в состоянии войны с казаками. Имеет военную организацию и штаб. Организованная им монетная мастерская чеканит от его имени монету. Она имеет хождение в Чеченистане.
Ведено - это город, обнесенный крепкой стеной. Сейчас это главный город Узун-Хаджи. Защитная часть стен была разрушена. В прекрасных офицерских домах, тоже видны разрушения. Ненависть народа к казакам вынуждала его к непредсказуемым действиям. После разрушения оборонительных сооружений эти здания тоже подверглись их участи. В день моего пребывания в Ведено я застал Узун Хаджи на смертном одре. Я очень расстроился и опечалился, увидев в таком положении современного шейха Кавказа Шамиля, ибо таким был этот благословенный и храбрый человек. Поговорить с ним возможности не было.
Царское правительство сослало в Сибирь этого человека чести. Долгие годы провел в ссылке этот прославленный среди горцев патриот. И его смерть сейчас принесет большую потерю для Кавказа. Исполняющий обязанности визиря его сын по своему характеру не сможет занять место Узун-Хаджи. Он был похож на безмолвного и покорного дервиша. Можно было утверждать, что правительство Ведено осталось без главы. Собрался Совет министров. Положение было безнадежным. Они стали просить помощи у меня. Я стал их успокаивать и обнадеживать и очень просил не поддаваться мрачным мыслям. Шейху я пожелал быстрейшего выздоровления, ибо, пока душа в теле, с надеждой расставаться нельзя.
Вечером нас пригласил на чай молодой кабардинец, исполнявший обязанности министра внутренних дел. Мы говорили до полуночи, и я спросил - что они думают о наших намерениях. Своими уклончивыми и сомнительными словами он заставил меня тревожиться. Он тоже считал, что они должны выступать и действовать совместно с большевиками. Конечно, с точки зрения признания независимости Кавказа мы тоже были не против большевиков.
Наутро собрались все главные лица правительства. Се¬годня должно состояться совещание с участием не желающих признавать правительство Узун-Хаджи делегатами Хасав-юрта и делегатами от Ведено. Они попросили, чтобы я тоже принял участие в дискуссиях в пользу Узун-Хаджи. Я согласился. Люди Узун-Хаджи оседлали коней. Мне тоже подвели коня, и мы пустились в галоп. В руках у всадников были зеленые знамена с надписью "Нет божества, кроме Аллаха!"
В пути мы встретились с делегацией Ведено. Она возвращалась после совещания. Нам сообщили, что даже противники правительства Узун-Хаджи приняли совместную резолюцию. Мы все обрадовались этому. Вернулись в Ведено, где был дан троекратный салют в честь достигнутого единства. Всадники тоже разрядили свои ружья. Я выстрелил все пять патронов моего револьвера. Сомнения были рассеяны.
На другой день после объявления радостной вести Узун-Хаджи скончался. Ночью стало известно, что молодой кабардинец, министр внутренних дел, бежал к большевикам, забастовали чиновники монетного двора. Всадники метались в ожидании приказов.
Стало ясно, что правительство самораспустилось и никакой на¬дежды на его восстановлен уж не было.
В крепости имелась маленькая мастерская по ремонту оружия. Все, работавшие там, разбежались. Большевики с помощью денег и пропаганды сумели создать беспорядки. Теперь уже не было необходимости посылать делегатов в Акушу. Оставалось только вернуться в Акушу и вместе с Азиз-беем и Беркоком, а также интеллектуалами Кавказа, которых я надеялся там встретить, и собравшимися там же делегатами, возвратиться в Ведено. Об этом я сказал на совете министров, который счел это приемлемым. С чиновниками монетного двора и работниками оружейной мастерской я поговорил отдельно и попросил их до моего возвращения из Акуши продолжать работу так, как они выполняли ее при Узун-Хаджи.
Узун-Хаджи был с надлежащими почестями потребен. В погребальной процессии участвовали сотни прибывших со всех концов округа верхом и пешком мюриды Узун-Хаджи. Окрестности Ведено были запружены толпами людей. Я тоже принял участие в процессии и чувствовал себя соплеменником здешних людей.
Похороны завершились, и люди разъехались. Мы вместе с Абубекром и четырьмя своими воинами вернулись в Акушу.
|